Страница 77 из 281
Сухонький, подвижный, несомненно, пожилой, но очень бодро выглядящий и при этом совершенно не молодящийся, как многие его сверстники. Одет по всем правилам этикета, и даже не расстегнул ворот рубашки, словно готовился к встрече по меньшей мере со своим сюзереном. Седые редкие волосы аккуратно зачесаны назад, увлажнены и приглажены, прозрачные глаза смотрят внимательно и… Нет, не более того: каких-либо чувств в обращенном на меня взгляде я не нашел, и вот это мне не понравилось. Единственный изъян в благообразном старике. Всегда должно быть что-то: симпатия, неприязнь или просто усталое равнодушие, но не их полное отсутствие, говорящее о внутреннем напряжении собеседника.
— Чем могу быть полезен Мастеру? — Склонив голову набок и наметив этим движением вежливый поклон, спросил мэнсьер.
Еще один крохотный повод насторожиться: ни капельки иронии по поводу моего возраста. С чего бы это? Прожитые годы взращивают в человеке досадливую (или же, в лучшем случае, добродушную) снисходительность по отношению ко всем, кто младше. Старичок, не выказывающий в моем отношении ровным счетом никаких эмоций, не может быть лишен упомянутого недостатка. Снисходительны все, без исключения, и старые ворчуны, и мудрецы, но последние сознают собственное несовершенство и старательно его скрывают. Этот же человек ничего не прячет, либо… Он еще не вступил в Игру и только на глаз прикидывает, сколь сильными фигурами располагает противник. Если так, не стоит медлить: сделаю первый ход, а там поглядим.
— Вы управляете небольшим, но весьма уютным и красивым городом, почтенный: Вэлэсса — настоящая жемчужина, хоть и не может похвастать величиной.
— Вы правы, — следует осторожное согласие со стороны мэнсьера.
— В этом городе живет много разных людей… Вы, как управитель, наверняка заинтересованы в их благополучии?
— Разумеется, Мастер.
— О благополучии не только имущества, но и здоровья, не так ли?
— Без сомнения, потому что не будет сильных и здоровых рук, не будет и налогов! — Оживившись, подхватил старичок.
Так, пока идем нога в ногу. Замечательно.
— Полагаю, горожане аккуратны в платежах своему господину?
— Не все, Мастер, не все, — притворный вздох. — Но нерадивые плательщики несут заслуженное наказание.
— А те, кто платит охотно и щедро? Возможно, они получают за свою преданность определенные поощрения?
— К чему вы клоните?
— Например, пай на продажу воды. Чем не выгодно? Особенно в такую жару. Нарасхват ледяная водичка, верно?
— Торговцы не жалуются, — подтвердил мэнсьер, и напряжения в его голосе и взгляде прибавилось настолько, что оно уже не могло спрятаться за безразличием.
Значит, ты замочил лапки, старик. Следовало ожидать. Можно предположить заговор, но следует рассмотреть и более простое объяснение: примитивную жажду наживы. Отравлена вода или нет, дело десятое, когда прямо под носом кругами вышагивает возможность сделать деньги из ничего. И ведь как умно придумано: сам можешь хоть залиться, хоть утопиться, а продавать — ни-ни! Только доверенные и проверенные лица допущены к золотой жиле. Права горожан ни в чем не ущемлены, а приезжие купцы и прочий люд вынуждены тратить кругленькие суммы только на утоление жажды, увеличивая поступления в казну. Рачительный хозяин у Вэлэссы, ничего не скажешь. И упрекнуть-то не за что.
— Скажите, почтенный, этот источник за городом… Из него всегда брали воду?
Старик помедлил с ответом, но все же решил не лгать лишний раз:
— Нет, не всегда. Хватало колодцев в городе.
— Но сейчас жители Вэлэссы пьют только ту воду? Воду из источника, который раньше обходили стороной? Воду, которая может быть не слишком полезна для тела?
— Каждый волен жить, как ему заблагорассудится, — заявил мэнсьер, сдерживая раздражение.
— И умереть тоже? — Продолжил я логически неоконченную фразу.
— Мне непонятна цель нашей беседы, Мастер.
— Разумеется. Потому что я пришел беседовать не с вами.
— А с кем же?
— Насколько мне известно, сейчас в городе находится молодой герцог Магайон, который и является настоящим владетелем Вэлэссы.
— Его светлость не принимает посетителей, — процедил сквозь хорошо сохранившиеся зубы старик.
— По причине?
— Ему нездоровится.
— Какое совпадение… Я как раз хотел поговорить о болезнях и местах, откуда они приходят. И насколько серьезно недомогание господина герцога?
— Всего лишь небольшая простуда.
— Небольшая? Тогда она вряд ли помешает нам перекинуться парой слов. Вы проводите меня к своему хозяину?
Мэнсьер едва заметно скривился.
Ах вот как, тебе все же не по нутру исполнять приказы молодого выскочки? Отрадно видеть тень истинных чувств. Можно было, конечно, поиграть и выудить из тебя чуть больше, чем ты уже успел выдать, но мне необходимо видеть Льюса. Простуда? Сомневаюсь. Уж не из-за сладости ли холодной воды заболел герцог? В этом-то старикашке нет и следа дремоты — ни снаружи, ни внутри. Либо он предпочитает вино, как моряки, либо… Знает об опасности, таящейся в источнике.
— Проводите?
— Следуйте за мной… Мастер.
Последнее слово он выдавил изо рта таким немыслимым усилием, что оно напомнило рычание зверя. Предупреждение? Угроза? Не трать напрасно силы, дедуля: ты мне не соперник.
Всю дорогу до покоев, занятых герцогом, мэнсьер молчал, но так выпрямлял и без того не слишком согнутую годами спину, что и слепому было бы ясно: мне и моему недостойному поведению выражается гордое презрение. То есть, мои слова обидели славного старика, денно и нощно занятого заботой о благе вверенного ему города. Настоящее детство в исполнении убеленного сединами переростка.
«Ты и сам любишь строить из себя ребенка…» — небрежно заметила Мантия.
Люблю. Но меня от детского возраста отделяет гораздо меньше лет, чем его. Не находишь?
«Это как посмотреть… Чем ближе подходишь к Порогу, тем крепче начинаешь держаться за жизнь…»
Ну и что?
«Такое поведение свойственно и старикам, и детям: первые боятся умирать, потому что узрели красоты подлунного мира, вторые, потому что еще не успели их постичь… Причины разные, а результат один: старый, и малый тратят все свои усилия на то, чтобы не отпустить жизнь от себя ни на шаг, а потому становятся очень похожими друг на друга…»
Означает ли это, что человек средних лет умирает охотнее?
«Охотнее? Не глупи… Смерть приносит радость только в том случае, когда обрывает череду страданий, и то, радость сомнительную… В середине жизни, находясь в самом расцвете, человек уже знает достаточно, чтобы понимать: всего он не сможет достичь никогда, а потому не проливает горькие слезы, когда приходится сделать Шаг-За-Порог, довольствуясь обретенным и не замахиваясь на недоступное…»
Что-то я не замечал на лицах умирающих подобной просветленной умудренности!
«Неведение тоже может быть благом… Многие мудрецы, прожив дольше отпущенного срока, потом жалели, что не сложили голову в те времена, когда она была лохматой, а не лысой…»
Правда? Сама видела?
«Сама, не сама, не в этом суть… Тебя возмутила чужая игра в детство, и я всего лишь хотела сказать: отмечая недостатки других, искореняй их прежде всего в себе…»
Не хочется.
«Отмечать или искоренять?..»
И того, и другого. Лень. Эта жара меня утомляет…
«Не обращай на нее внимания…»
Будет толк?
«Конечно… Она, как истинная женщина, обидится и уйдет…»
А ты откуда знаешь?
«Как ведут себя женщины? Поверь, знаю… А тебе не мешало бы иногда походить на истинного мужчину…»
Каким образом?
«Не образом, а чем-то, похожим на… Не отвлекайся!..»
А? И верно, не стоит. Потому что мы уже пришли.
Окна в покоях герцога были закрыты и занавешены кисейными портьерами, сквозь которые даже дневной свет проходил весьма неохотно. Соответственно, дышать было почти нечем. Зато толстые стены сохранили свою прохладу — на радость моему телу, потерявшему изрядное количество влаги, и на горе закутанной в мохнатое одеяло фигуре, которая поднялась из кресла, встречая посетителей.