Страница 4 из 59
— А если нет? — насмешливо поинтересовался пленник.
— Я пристрелю вас. И поеду искать другую жертву. Выходите.
Шутка становилась совсем уж несмешной. Отец Алексий вышел в комнату. Зверь стоял в дверном проеме, прислонившись спиной к косяку. Смотрел на священника внимательно. С некоторым любопытством. Он успел переодеться, и сейчас, не затянутый в безликий костюм водителя-охранника-пристебая, казался более человечным. Более настоящим, что ли. Сухой, поджарый, тонкокостный — совсем не страшный и уж никак не похожий на убийцу.
Проходя мимо Зверя к глубокому креслу, священник вполне серьезно задумался о том, чтобы напасть прямо сейчас. И отказался от идеи с некоторым сожалением. Кто знает, на что реально способен этот, взявший претенциозную кличку? Слишком уверенно он держится. И уверенность эта, увы, не наигранна. Интересно, она идет от осознания силы, или Зверь просто не понимает, что заигрался?
— Где ваш хозяин? — спросил отец Алексий, усаживаясь в низкое кресло. Удобное и очень уж мягкое. Сразу не встанешь, тем более не встанешь резко, не рванешься в убийственный бросок.
— Далеко, — Улыбка у Зверя оказалась на удивление хорошая. Открытая такая улыбка. — Не думаю, что вы когда-нибудь сможете с ним познакомиться. — Он по-прежнему стоял в дверях, пройти в комнату не спешил. — Собственно, я всего лишь хочу ознакомить вас с распорядком на ближайшие дни. Сожалею, но так уж вышло, что вам придется здесь задержаться. Итак, завтрак в восемь утра. Полагаю, для вас это не слишком рано? Обед в два часа пополудни. В четыре — полдник. И в семь вечера ужин. Чтоб не возникло между нами недопонимания, будьте любезны к указанному времени ожидать меня в этом самом кресле. Да, сразу хочу извиниться за меню. Выбор продуктов невелик, в основном консервы, но уж придется вам довольствоваться тем, что есть. Это все.
— Нет. — Отец Алексий покачал головой. — Это не все.
— Вопросы, — понимающе кивнул Зверь. — Ну, спрашивайте.
— Вы сказали, что мне придется задержаться здесь на несколько дней. А что будет потом?
И снова Зверь улыбнулся. И снова священник с трудом, подавил желание улыбнуться ему в ответ.
— Потом я вас убью, — услышал он.
Не понял сначала, осознать не сумел. А когда осознал, не нашлось слов. Только давящими показались вдруг мягкие объятия глубокого кресла. Так он и остался сидеть, глядя на закрывшуюся дверь. Почему-то заболела голова,
Оставшуюся часть утра отец Алексий посвятил поиску выхода. Он все еще не мог поверить в то, что похититель его говорил серьезно. Точнее, в серьезность поверил сразу: что-что, а отличать правду от лжи для него, священника, труда не составляло. Не верилось в то, что Зверь действительно убьет. В то, что жизнь может закончиться вот так вот глупо, всего через несколько дней.
Он прикидывал про себя так и этак, сколько у него шансов в прямой стычке. Зверь сказал, что в случае неповиновения будет стрелять. Значит, он вооружен. Это странно, конечно, учитывая, что закон запрещает хранение и ношение оружия всем, кроме полицейских. Но на фоне всего случившегося странности как-то блекли. Итак, прямая атака? Из кресла? Это будет нелегко, однако попробовать стоит.
Зверь даже с виду легче. Наверняка на скорость и гибкость он привык полагаться больше, чем на силу.
«И, кстати, ростом тоже не удался», — с непонятным удовлетворением отметил отец Алексий, разглядывая деревянные кружева стен. Он запомнил витки резьбы, на которые улыбчивый страж опирался плечами, и примерился к ним сам. Результат порадовал.
А ведь из кресла казалось, что Зверь куда выше.
Воистину не верь глазам своим, когда смотришь снизу.
И не лезь в драку, пока не поймешь, с кем имеешь дело. Мысленно священник щелкнул себя по носу за излишнюю самоуверенность. Да, Зверь невысок, да, он легче и, без сомнения, слабее физически, но нельзя сказать наверняка, насколько он быстр и что может предпринять. Посмотреть бы, как двигается этот красавец! Просто посмотреть. А уж потом можно будет делать выводы.
Солнце поднималось все выше. Тонкие золотые струны протянулись через комнату от окон к двери. В горячем свете радостно плясали сверкающие пылинки.
Отец Алексий снова, в который уже раз, прошелся по комнате. Без особой цели. Он наметил себе приблизительный план действий и сейчас обдумывал детали, а размышлять на ходу было проще, чем сидя. На воплощение задуманного требовалось время, терпение и капелька безрассудства. Если честно, то не безрассудства, а совершеннейшей безмозглости, но, коли уж приходится выбирать между смертью и смертью, лучше погибнуть, пытаясь спастись, а не сидеть без дела. Итак, безрассудства хватает, терпением священник должен обладать практически безграничным — должность такая, что же до времени, надо полагать, его хватит.
В восемь утра пленник сидел в кресле, положив руки на округлые подлокотники. Он снял рясу и подрясник, оставшись в удобных свободных брюках и не стесняющем движений джемпере, и теперь уже меньше походил на добродушного кота. А на священника не походил вовсе.
Пока отец Алексий был в рясе, бородка и длинные, собранные в небольшой хвост волосы безошибочно и четко указывали на его сан, на особое положение в мире. Да и внешность соответствовала: доброе, круглое лицо; внимательные глаза, тоже добрые, понимающие такие; добродушная полнота — грех чревоугодия из тех, с которыми трудно бороться. Люди встречают по одежке, что правда, то правда. И почему-то недолюбливают прихожане стройных попов. Может, из-за детских штампов? Бабник Арамис, безжалостный хитрец Ришелье, маньяк Савонарола…
Каким чудом полнота превратилась в текучие мускулы? Как на круглом лице оформились рубленые углы скул? И почему из добрых черных глаз глянула Великая Степь? Или в рясе было все дело? В одной лишь рясе?
Священник исчез. Развалившись в глубоком кресле, ожидал прихода Зверя спокойный, как каменное изваяние, мертвоглазый степной воин.
Такими вот равнодушными, безжалостными, нечеловечески хладнокровными являлись они мирным жителям мирных городов почти тысячу лет назад. Жгли, насиловали, убивали. Появлялись из ниоткуда и исчезали в никуда, в безграничное ничто великих степей. Таким предстал перед убийцей православный священник Вознесенской церкви, всего за год работы прослывший человеком если не святым, то уж, во всяком случае, отмеченным благодатью.
Деревянная пластина на дверях, украшенная резным цветком, повернулась, открыв зарешеченное окошко. Потом кракнул замок. И дверь отворилась.
— Почему же христианин? — поинтересовался Зверь, вкатывая в комнату легкую тележку на колесиках. — Роль шамана подошла бы вам больше. Я надеюсь, вы не настаиваете на утреннем кофе? Чай намного полезнее.
— Не настаиваю, — священник поднял брови, когда снял салфетку с пластиковой тарелочки. К чаю были горячие маленькие булочки. Джем. Черная икра. И масло в пластиковой же масленке.
— Я полагал, нас в доме только двое.
— Двое, — кивнул Зверь. — Но я же не совсем безрукий.
Это настолько не походило на него. Эти горячие, мягкие булочки и недавнее обещание убить настолько не сочетались, что степняцкая невозмутимость покинула отца Алексия.
— Однако. — Он покачал головой. — Присоединитесь?
— Благодарю, — Зверь был уже в дверях, — но я позавтракал. Столик оставьте у дверей. Я зайду за ним через полчаса. Вам лучше быть к тому времени в этом же кресле. Приятного аппетита.
И вновь закрытая дверь.
Отец Алексий, поморщившись, оглядел пластиковый ножик. Срок жизни таких — те самые полчаса, что Зверь отвел ему на завтрак. Потом нож истает. Рассыплется в пальцах мягкой трухой. Обидно. Но странно было бы ожидать, что ему принесут стальной тесак, равно удобный как для рубки, так и для колющих ударов. Тем более что к намазыванию масла и разрезанию мягкой сдобы оные тесаки совершенно непригодны.
Зверь. Претенциозное прозвище. Не от большого ума берут такие. А речь у него правильная. И лексикон, кажется, не так уж беден. Впрочем, ум и богатство словарного запаса — вещи, зачастую никак между собой не связанные.