Правоверный

Яша метался. У него были кое-какие драгоценности, и кое-какая валюта. Он лихорадочно искал канал переправки их на Запад. Нашел. Пришлось, правда, потратиться под дикие проценты, но канал сработал без осечки.

И вот он, наконец, вне досягаемости политической и социальной атмосферы родного государства.

По прибытию в Штаты, Яша посетил в Чикаго родителей и повзрослевшего брата Илью. Немного отдохнув, отправился к богатенькому дяде в Нью-Йорк. Там он с открытым ртом обозревал великолепие небоскребов, громаду мостов. Конечно же, поддавшись искушению, искупался в океане, и все свободное время болтался по Брайтон-Бич авеню.

Дядя уже, было, предложил вступить с ним в дело, но, увы, — Яшу разыскали строгие с непроницательными лицами господа, и предъявили подписку о сотрудничестве, которую он написал, когда был в американском консульстве в Москве. И, вот, он уже несколько лет, является сотрудником неправительственной организации «Дом свободы», в секторе по работе с евреями-эмигрантами из СССР.

Платили Яше хорошо. О том, что он «подрабатывал» на долевом участии в реализации нелегально поступающих из СССР алмазов, внутренняя служба безопасности «Дома», конечно же, знала об этом, но, закрывая глаза, иногда напоминала, чтобы тот не зарывался. Благодаря Яше, ФБР держало этот канал под своим контролем.

Все шло своим чередом. На Брайтон-Бич он уже пользовался в определенных кругах уважением. У него уже появились влиятельные знакомые, правда, не всегда живущие в ладах с действующим в США, законом. Все было хорошо и по службе. Он даже получил повышение, — стал заместителем руководителя еврейского сектора. Но….к величайшему сожалению, Яша пристрастился к виски и, — проституткам. Отсюда скандалы с дядей, который пригрозил отписать наследство младшему племяннику Илье. Своих детей у дяди не было. Ну, и самое плохое, — пьяные скандалы с полицией…. А на службе? На службе снова стал рядовым сотрудником.

По утрам, протрезвев, начинал задумываться, — для чего он приехал, в этот чертов «рай»? Что он приобрел здесь? Кто они, его новые сограждане, как они добывают себе хлеб насущный? И приходил к выводу, что здесь, в Штатах, толпы не желающих работать безмозглых идиотов, мечтают делать деньги не прилагая к чему-либо, каких бы то ни было усилий. Он никак не мог понять эту экономику на дичайших займах, кредитах, долгах, комиссионных. Затем у него начинало в голове все переворачиваться…. Он плевал на все, и снова надирался…

Так продолжалось, если не каждый день, но через день, это точно. И, конечно же, надирался он в свободное от работы время. Но вот в «Доме» появился новый сотрудник, который Яше сразу понравился. Конечно, он аккуратно «стучал» и на него, как и на других сотрудников. Но если, «стуча» на отдельных из них, он испытывал порой какое-то удовлетворение, или, вернее, и злорадство: кто-то над ним посмеялся, за «глаза» назвал «пархатым», то на новенького информацию давал только положительного характера. И чувствовал при этом удовлетворение человека, делавшего доброе дело.

От нового сотрудника, представившегося Яше Филиппом Джексоном, шла какая-то суровая доброта, которую излучали его огромные голубые глаза, которые, ну никак, не вязались с его суровым и мужественным лицом солдата. Во всем его облике чувствовалась огромная воля и твердость духа. Именно эти качества, которых, к сожалению, не хватало Якову, и тянули его к этому человеку. Он стал меньше пить, избегать проституток, и вообще, стал серьезнее относиться к своей жизни. Если когда-то и выпивал, то в небольшом тихом ресторанчике и, конечно же, со своим новым другом. А если когда и надирался, то только у себя дома и один.

Вот и сегодня, хотя и выходной, а он даже и не «нюхал».

Ключ легко поворачивается в замке зажигания, и, машина почти бесшумно покидает место парковки. Улица была по-зимнему сырой и мрачной. Летевшее от проносившихся встречных автомобилей грязные брызги, в буквальном смысле этого слова, разрисовывали своими потоками кузов «седана». Мелькала русскоязычная реклама ресторанов, кафе, магазинов заправок, — частной собственности ветеранов Брайтон-Бич. Эти ветераны, которые чтобы добиться того, чего достигли, как «карлы» пахали, выцарапывая каждую серо-зеленую бумажку, называемую долларом. Зато новое поколение эмиграции стремится получить все сразу, не прилагая для этого усилий любыми, порой даже не брезгуя убийством, способами. Вот такие мысли и занимали Якова, пока он ехал до места проживания Фила.

Ресторан с громким названием «Максим», конечно же, совсем не был похож на своего парижского собрата. Если схожесть какая-то и была, то по всей вероятности, только в кухне, да пожалуй, в манере обслуживания.

Филу здесь очень нравилось. Зал дышал уютом и доброжелательностью. Молодежь сюда заглядывала очень редко. Посетители были в основном люди зрелого, а то и пожилого возраста. Фил был благодарен Якову, что тот открыл для него, хотя и маленькую, но все же частичку его далекой родины.

Подошли к стойке бара. Бармен в вышитой русской косоворотке, перепоясанной наборным кавказским ремешком, суетился около ярко-рыжего конопатого юнца с перстнями чуть ли не на каждом пальце, и его юной спутницы. Но вот, наконец, он обратил на них внимание, и учтиво склонил разделенную прямым пробором голову.

Ресторан начинал заполняться. В зале засверкали бликами, имитирующие настоящие свечи, бра.

Они прошли в зал, погруженный в мягкий, излучаемый лампами с зелеными абажурами, свет. Сели за столик в уютной нише недалеко от пустующей еще эстрады.

— Ну, что будем делать дружище? — спросил Филипп, оглядывая зал.

— Как это, что!? — возмутился Яков. — Будем пить и жрать! Не знаю, как ты, но я голоден, как собака!

— Сдаюсь, сдаюсь, — засмеялся Фил, поднимая обе руки, и повернувшись в зал, подозвал официанта.

— Заказывай ты, — обратился он к Якову, ты здесь старожил.

— Ну, что ж, если ты так желаешь, — ухмыльнулся тот, и приступил к процедуре диалога с официантом. Делал он это обстоятельно, со знанием дела. Во всем чувствовалось, что процедура эта доставляет ему очень большое удовольствие.

Еда, друг мой Филипп, как любовь к женщине, — должна быть продуманной до последней детали, — смеялся он, потирая руки, и кивая в сторону сидящих на высоких стульях перед стойкой бара крутозадых, ярко накрашенных девиц.

Сначала им подали холодную закуску и водку. Оркестр негромко играл вальс «На сопках Манчжурии». Сначала выпили под холодную закуску, потом за предстоящую командировку Фила. Официант принес жаркое. Выпили под жаркое. По настоянию Фила официант принес рюмки больше похожие на наперстки, поэтому застолье было больше символическим.

Оркестр затих. На эстраду, с гитарой в руках, поднялся высокий пожилой человек. Благородная седина красивых волос выгодно сглаживала его скуластость. Ровный, с небольшой с горбинкой нос, такой, какие обычно называют «римским», подчеркивали его аристократичность. Далеко не новый смокинг, аккуратно облегал его сухощавую жилистую фигуру.

Тихий, постепенно нарастающий перебор гитарных струн мягко обволакивает полумрак небольшого зала. И вдруг, что-то далекое, родное врывается в зал. Красивый, чистый густой баритон мягко выводит: «…ямщик, не гони лошадей…».

Фил почувствовал легкий озноб. Он украдкой посмотрел на Якова и, с удивлением увидел, как по его щеке горошинкой скатывается слезинка. Какое-то мгновение зал замирает, затем взрывается аплодисментами.

— Давай дружище, — осевший голос Якова вернул Фила из далекого прошлого. — Выпьем за ту, которую оставили…

И, вот поплыл романс, который так нравился Филу. Запись его он не так давно слышал в одном из кафе-баров. А сейчас, с грустью смотря на исполнителя, он едва слышно тому подпевал: