Кухня века

«Я был поражен, — пишет в своих воспоминаниях Ф. Стрем, — количеством соли и перца, которые Ленин сыпал на бифштекс. Я предостерег его, сказав, что это наносит вред кровеносным сосудам и желудку. Ленин рассмеялся».

Этот эпизод говорит о том, что Ленин в эти годы стал проявлять склонность к горчице, перцу, другим пряностям, явно начал отличать надоевшую ему пресную пищу от пищи, ярко «окрашенной» во вкусовом отношении. Кроме того, сказались и русские кулинарные привычки. Дело в том, что бифштекс «Шатобриан», который делали в ресторанах Стокгольма, был блюдом французской кухни и приготавливался из говяжьей вырезки без соли. Однако русский человек не привык есть мясо без соли, и поэтому Ленин, естественно, посолил мясо. Что же касается перца (черного), то он был обязателен для этого блюда и потому ставился на стол. Так что Ленин воспользовался им вполне правильно. А вот количество как раз и соответствовало, по всей вероятности, тому высокому «градусу» нервного напряжения, который был у всех революционеров перед возвращением в Россию.

Вернувшись в Петроград и живя на квартирах друзей и рабочих, Ленин ел супы и гречневую кашу.

Новый кулинарный поворот — полный переход на деревенскую пищу — происходит в напряженнейший момент июля — августа, когда Ленин находился в подполье накануне и во время VI съезда. Он жил в шалаше в Разливе, где приготовленная на костре свежая уха, печеная на углях картошка, черный хлеб, свежие летние овощи — огурцы, капуста, пареная брюква — причудливо сочетались с привезенными Серго Орджоникидзе рассольным кавказским сыром, хачапури и вялеными фруктами. Эта еда затем сменилась на чисто финскую национальную во время двухнедельного пребывания Ленина в деревне Ялкала в финской семье Петра и Анны Парвиайнен, говоривших по-русски и знавших Ленина. Они обходились со своим гостем без всякой конспирации, запросто и разделили с ним свою повседневную пищу — соленую салаку, карельские пирожки (калитки), которые Ленин попробовал впервые, копченое сало и финские блюда — капусту с сахаром, вяленого сига и суп из «сущика». Затем Ленин переехал из этого приятного уголка в Выборг, где легче было получать газеты. Хозяйка конспиративной квартиры Мария Усениус, жена финского рабочего, не имея ни мяса, ни рыбы, жарила ему на подсолнечном масле свеклу, которая Ильичу чрезвычайно понравилась. И неудивительно — для русского подобное блюдо было совершенно необычно по вкусу. Ленин, как вспоминала Усениус, даже попросил у нее рецепт этого блюда, чтобы сообщить сестрам и Крупской.

Вскоре, однако, Ленина переправили на новую конспиративную квартиру — в Гельсингфорс, где были другие хозяева, не знавшие русского языка и не готовившие для Ленина обеда. Не желая опять, после открывшегося перед ним разнообразия вкуса, переходить на опостылевшие крутые яйца и молоко, Ленин попросил Крупскую прислать ему любимую копченую рыбу. Крупская прислала баночку паюсной икры, которую хозяйка — Эмилия Блумквист приняла за ваксу и чуть было не почистила ею Ленину ботинки! Это привело Ильича в ужас! Э. Блумквист (ум. в 1969 г.), вспоминая в начале 60-х годов об этом случае, подчеркивала, что она никогда прежде не видела и не знала даже о существовании такого продукта, как икра, но поняла, что Ленин смотрел на эту маленькую баночку как на величайшую ценность.

Самое загадочное в кулинарном отношении время в жизни Ленина, никогда не освещавшееся, приходится на сентябрь — декабрь 1917 и январь 1918 г. Особенно накануне Октябрьской революции, когда в течение месяца Ленин ни разу не выходил за пределы квартиры М. В. Фофановой на Сердобольской улице в Петрограде.

Что ел Ленин в течение этого месяца? Ведь он там был не один, как на немецких и финских конспиративных квартирах. Рядом все время находилась Фофанова, которая, видимо, готовила горячие обеды. Посещали квартиру лишь изредка Эйно Рахья и совсем редко, буквально пару раз, — Крупская. Ленин жил там ровно месяц. До этого он бывал там только один раз, в июле 1917 г., и то, что он решил вернуться в эту квартиру в решающий месяц перед восстанием, — не случайно.

Ему там было комфортно, что было крайне важно, так как в это время он усиленно работал над «Государством и революцией». Его там ничто от работы не отвлекало. Фофанова ежедневно готовила обед на троих — на себя, Ленина и кого-нибудь третьего, неожиданно явившегося от ЦК (это могли быть лишь четыре человека — Крупская, Юкка, Эйно Рахья и Шотман).

Вот почему Ленин работал на квартире Фофановой очень продуктивно, смог совершенно абстрагироваться от суеты и прийти к важному выводу о точном дне восстания и даже его часе.

Примечательно, что в первые месяцы после Октября 1917 г. пропуск на второй этаж Смольного прямо к Ленину получили только три человека — Крупская, Сталин и... Фофанова. Фигуры, по своему значению абсолютно несопоставимые. Фофанова ежедневно приносила Ильичу горячий обед. Иной возможности питаться в Смольном, работая круглосуточно, без сна, не было.

Только после января 1918 г. это чрезвычайное обслуживание Ленина горячей едой со стороны Фофановой прекращается. Она становится членом коллегии Наркомзема, но уже в 1920 г. просит Ленина освободить ее от этой работы, которая оказалась ей не по плечу. Ленин же все время помнит Фофанову и в 1921 г. говорит о ней с А. С. Енукидзе как о твердой большевичке, хотя именно партийными делами Фофанова никогда не занималась. Она типичный «спец» — агроном, животновод.

В 1922 г., в конце января, Ленин содействует отправке дочери Фофановой в Германию на лечение, хотя ни у матери, ни тем более у дочери никаких особых чисто партийных заслуг не было. Это была просто весьма «крепкая», с хозяйственной жилкой женщина, к тому же властная, «умевшая жить».

В 1929—1932 гг. я жил в Москве в том же доме, в котором жила Фофанова, — № 4 по Большому Левшинскому переулку. У нее была прекрасная квартира на втором этаже, намного лучше кремлевской квартиры Ленина и Крупской. Оборудовать свое «гнездышко» и устроить жизнь Фофанова умела и прежде, до революции. Ее квартира в Петрограде тоже была весьма просторна и комфортна и располагала к спокойной работе. Кабинет, столовая и спальня были раздельными. Приплюсуйте сюда горячий, вкусный обед, и вы поймете, что эти обстоятельства имели исключительное значение для Ленина, особенно в тот исторический момент. То, что Фофанова умела готовить, знали все ее соседи по дому в Москве. Она всегда лично ходила на Смоленский рынок и прекрасно разбиралась во всех продуктах и в их качестве, поражая этим торговок.

Именно на фоне необычного по кулинарным обстоятельствам 1917 г. и следует рассматривать повышенный интерес Ленина к вопросам питания в начале 20-х годов. Он серьезно вникал в эти проблемы, поражая современников, знавших Ленина как человека индифферентного к еде. А. М. Горький был очень удивлен, узнав, что Ленин читает книги по гигиене питания какого-то иностранного авторитета, делает замечания по поводу отвратительного приготовления обедов в кремлевской столовой. Его также удивила ленинская резолюция для А. С. Енукидзе по поводу заявления делегатов 2-го Конгресса Коминтерна о плохом питании в столовой Конгресса. Неожиданно для всех Ленин лично вмешался в этот «крайне мелкий» по тем временам и событиям вопрос! Ибо, помимо всего прочего, уже чувствовал, что разбирается и способен реально оценить все эти специфические проблемы, чего он прежде за собой, а другие за ним не замечали.

Питание Ильича в период гражданской войны было еще более скудным, чем в эмиграции. Отличительным элементом питания этого периода от питания в годы эмиграции стал черный русский хлеб, и почти полностью исчезли ранее доминировавшие в рационе яйца. Именно это обстоятельство, по-видимому, способствовало общему истощению нервных и мозговых тканей, но в то же время — замедлению склеротических процессов и поддержанию высокой степени работоспособности в 1918—1920 гг.

Нервное истощение дало о себе знать в 1921 г., и уже никакие меры, в том числе и создание относительно нормального режима питания в Горках в 1922—1923 гг., не смогли не только переломить, но и вообще сколько-нибудь существенно сдержать развитие поражения склерозом мозговых сосудов. Склероз не задел сердечные сосуды, сердце, не было стенокардии и повышенного давления, которые врачи всегда связывают с сердечно-сосудистыми заболеваниями. Все это привело к тому, что врачи были не в состоянии поставить правильный диагноз, а высокая степень сохранения ленинского интеллекта их вовсе запутала.