Моя летопись

Кузмин никогда не бывал один. У него была своя свита — все начинающие поэты, молодые, почти мальчики, целая беспокойная стайка, и все, или почти все, почему-то Юрочки. Были между ними и такие, которые стихов пока что еще не писали, но во всем остальном были совсем определенные поэты. Немножко жеманились, немножко картавили, и все обожали Оскара Уайльда. Не все, конечно, читали его произведения, но зато все твердо знали, что он был влюблен в молодого лорда Дугласа. В нашем кругу лордов не было, но они были, завитые, томные, кружевные и болезненно-бледные, в мечтах и стихах у Юрочек.

Приблизительно в это же время появился талантливый мужичок Клюев[344]. Он был уже немолодой и очень некрасивый. Стихи писал «русские». Писал, как баба оплакивала сыночка, обнимала березку причитаючи, называла березку Ванюшкой.

Меня очень удивило следующее открытие: как-то на каком-то благотворительном вечере мне пришлось читать вместе с Клюевым. Распорядитель спросил меня:

— Вы какое освещение предпочитаете?

— Безразлично, — отвечала я. — Пусть только будет хорошо освещена книга, по которой я читаю.

Он покачал головой.

— Вон, смотрите пожалуйста, а еще дама. А вот перед вами читал Клюев, так тот приехал за полчаса до начала вечера и с зеркальцем репетировал освещение. Мне, говорит, больше идет, когда свет снизу, как на сцене, а у вас лампы только сверху. Я не хочу, чтобы вы меня уродовали. Это недопустимо. Очень волновался, сердился, хотел отказаться читать.

Как все это удивительно! Никак нельзя было подумать, что этот мужичок такой эстет и кокет. Вот какие завелись у нас самовлюбленные нарциссы.

Потом пригляделась к нему. Да. Губы подмазаны и подрумянены щеки. А ведь совсем свеженький мужичок, прямо из деревни, и притом немолодой и некрасивый.

Он привез с собой Есенина.

На наших сологубовских собраниях Есенин показывался редко. А на те большие вечера, где поэты ходили в кофтах и густо ругались с эстрады, парируя ругань публики, на те вечера я не ходила. Я всегда боялась пьяных. Никогда не забуду пьяного, мокрого Хлебникова[345], мычавшего что-то почти коровье. Про него написал какой-то критик: «У Хлебникова есть уважение к корням».

Несмотря на уважение к корням, Хлебников напечатал какие-то слова, даже целые фразы, составленные из звуков собственного сочинения. Фразы эти можно было читать слева направо и обратно, и они выходили одинаковыми.

Я выразила свое недоумение печатно.

Мне ответил хлебниковский критик с негодованием:

— Как же вы не понимаете? Ведь это — перевертень. Можете читать в обе стороны. Это гениально.

В детстве мы интересовались такими перевертнями. Писали: «А роза упала на лапу Азора». Или: «Уведи у вора корову и деву». Нас забавляло, что в обе стороны смысл выходил одинаковый. А у Хлебникова ни в ту, ни в другую сторону никакого смысла не получалось, потому что фразы составлялись из несуществующих слов.

Но раз человек уважает корни, так и нечего к нему придираться. Хоть что нибудь на белом свете уважает этот человек! Это с его стороны очень почтенно.

У Сологуба эта компания — Бурлюки[346], Маяковский, Хлебников — не бывала. В «Бродячей собаке» я их тоже не видала. Они не подходили к стилю. Там танцевала Карсавина, танцевала свою знаменитую полечку Олечка Судейкина[347], там чаровал Кузмин.

Кузмин пел без голоса, заикался в словах и заикался пальцами на клавишах.

Я знала, кто вдохновил его на эти стихи. Я видела его в «Бродячей собаке». Дитя было розовое, белокурое, золотистое, в гусарском мундире. Фамилия его была Князев. Он тоже был поэтом и даже выпустил книжку стихов. Но он не послушался предостережений Кузмина, он потянулся за розой — влюбился в Олечку Судейкину. Олечка отнеслась к его чувству легкомысленно, и молодой поэт застрелился.

«Помни, что летом фиалок уж нет».

Он был очень красив. Судейкин (тоже Юрочка)[348] рисовал его в виде ангела.

Юрочки читали в «Бродячей собаке» свои стихи. Из них впоследствии выдвинулись прославленные поэты — Георгий Адамович[349], Георгий Иванов.

Самый близкий Кузмину Юрочка был Юрочкой в квадрате — Юрий Юркун[350]. Не знаю, писал ли он что-нибудь, но поэтом считался.

Георгий Иванов приходил в «Бродячую собаку» еще в кадетском мундирчике и казался совсем маленьким мальчиком.

В окружении Кузмина вращался его родственник Ауслендер[351], худенький малокровный мальчик с огромным лбом, писал много рассказов, не особенно хороших. Носил гимназическую блузу, но без кушака. Увидя этот странный туалет, один из не посвященных в литературную жизнь спросил у меня:

— А этот что? должно быть, тоже гениальный?

— Нет, он полугений.

— Это что же значит?

— Один умный человек сказал, что гений — это талант плюс напряженная работа. Так вот, половина гения в нем есть. Есть напряженная работа.

Кузмин был признан, и не только признан — он был любим. У него не было литературных врагов.

— Теперь в моде слово «очаровательный», — говорил Федор Сологуб. — Вот про Кузмина все говорят «очаровательный».

Федор Сологуб, как ни странно, подпал под некоторое влияние Кузмина. Он неожиданно стал тоже сочинять бержеретки. Помню его песенку о пастушке, которая купалась, стала тонуть и звать на помощь. Спасать прибежал пастушок.

Бержеретке придан русский стиль, которого у Кузмина не было.

Такова была бержеретка Сологуба, навеянная песенками Кузмина. До этого Сологуб бержереток не писал.

Начал сочинять бержеретки и молодой поэт П. Потемкин[352].

Настроение царило грациозное и шаловливое. Версаль.

Кузмин бывал у меня редко. Приходил не в приемный день, один или с нашим общим другом Д. Щ-вым. Подарил мне альбом «Версаль». Подарок этот очень меня удивил. Я тогда увлекалась черным Востоком — Ассирией, Халдеей, писала пьесу о царице Шамурамат[353], так небесно-чисто полюбившей труп царевича Арея из вражеского племени Урарту, что боги обратили ее в голубя, и, умирая, она улетела со стаей серебряных птиц. Ну при чем тут жеманный Версаль? Моих друзей тоже очень удивил такой подарок.

344

С. 308. Клюев Николай Алексеевич (1884–1937) — поэт; после выхода первой книги стихов «Сосен перезвон» (1912) стал «своим» в столичных литературных кругах, и вскоре вокруг него образовалось ядро «поэтов из народа» — А. Ширяевец, С. Есенин, С. Клычков. Впоследствии приветствовал Октябрьскую революцию. Однако к началу 1930-х годов, разочаровавшись в постреволюционной России, Клюев в своих произведениях выступал против советской власти. В 1934 г. он был арестовал и в октябре 1937 г. расстрелян. (прим. Ст. Н.).

345

Хлебников Велимир (наст, имя Виктор Владимирович; 1885–1922) — поэт, прозаик, драматург; один из основателей русского футуризма. (прим. Ст. Н.).

346

С. 309. …Бурлюки… — Имеются в виду Бурлюк Давид Давидович (1882–1967) — живописец и литератор, его сестра Людмила (1886–1968), брат Владимир (1886–1917) — оба живописцы, и брат Николай (1890–1920) — поэт. (прим. Ст. Н.).

347

В «Бродячей собаке»… танцевала Карсавина, танцевала свою знаменитую полечку Олечка Судейкина… — Кабачок, или подвал, «Бродячая собака» открылся в ночь под новый, 1912 год и немедленно стал излюбленным местом встреч петербургских поэтов, художников, артистов и околоартистической богемы. Карсавина Тамара Платоновна (1885–1978) — русская артистка балета; в 1902–1918 гг. танцевала в Мариинском театре, в 1909–1929 гг. выступала в Русских сезонах и в труппе Русский балет С. П. Дягилева (главные партии в постановках М. М. Фокина); в 1930–1955 гг. — вице-президент Королевской академии танца в Лондоне. Судейкина Ольга Афанасьевна (урожд. Глебова; 1885–1945) — актриса Театра им. Вс. Мейерхольда, жена художника С. Судейкина, подруга А. Ахматовой, посвятившей ей стихотворения «Голос памяти» (1913) и «Пророчишь, горькая, и руки уронила» (1921). В 1924 г. эмигрировала. (прим. Ст. Н.).

348

Судейкин (тоже Юрочка)… — Вероятно, имеется в виду Судейкин Сергей Юрьевич (1882–1946), сценограф. Выставлялся в Салоне Дягилева, на выставке «Голубая роза» (1907), в Союзе художников (1909) и др. Писал декорации к различным постановкам, в том числе и к «Забаве дев» М. Кузмина. О нем упоминается в «Гимне “Бродячей собаке”», написанном в 1912 г. М. Кузминым. (прим. Ст. Н.).

349

Адамович Георгий Викторович (1892–1972) — поэт, эссеист, литературный критик; после революции — в эмиграции. (прим. Ст. Н.).

350

Самый близкий Кузмину Юрочка был Юрочкой в квадрате — Юрий Юркун. — Юркун Юрий Иванович (1895–1938) — писатель; после революции Кузмин и Юркун жили несколько лет в одной коммунальной квартире на Бассейной улице в Петрограде. (прим. Ст. Н.).

351

В окружении Кузмина вращался его родственник Ауслендер… — Ауслендер Сергей Абрамович (1886–1943) — прозаик, драматург, критик. Его мать была сестрой М. Кузмина. Во время Гражданской войны некоторое время воевал в войсках Колчака. Писал исторические повести для юношества. В 1937 г. был арестован, умер в заключении. (прим. Ст. Н.).

352

С. 301. …молодой поэт П. Потемкин. — Потемкин Петр Петрович (1886–1926) — поэт, драматург, прозаик. Печатался в «Аполлоне», «Русском слове», «Сатириконе», «Новом Сатириконе». После революции — в эмиграции. (прим. Ст. Н.).

353

С. 311. …писала пьесу о царице Шамурамат… — Имеется в виду пьеса «Полдень Дзохары. Легенда Вавилона», вошедшая в кн. «Семь огней» (СПб., 1910), — была посвящена Ф. Сологубу. (прим. Ст. Н.).