Страница 78 из 365
- Хорошо, что зимой: всё тёплое на себя наденем, уже паковать меньше.
- А постели придётся оставить?
- Да, жалко, конечно, перины, подушки, одеяла
- Может, хоть для Алисы возьмём?
- Нет, и так много.
- Чемодан купим.
- Да, придётся.
- Моё-то всё в один мешок влезет. Сапоги, куртка - на мне, а остальное... Да, а ковёр?
- Ну, что ты, ковёр, конечно, возьмём.
- А если в него всю одежду увязать? Он же мягкий.
- Это ты хорошо придумал, - одобрила Женя. - Значит, что получается?
- Два мешка, узел с одеждой и...
- И всё, Эркин. У тебя не сто рук. И спина всего одна.
- Зато широкая и сильная, - рассмеялся Эркин.
Засмеялась и Женя.
- В один мешок моё всё уместится, - продолжал Эркин. - В другой, он побольше, туда если без ковра...
- Туда остальное бельё, посуда, мелочи всякие, продукты на дорогу. Или нет. Вот посуду, продукты, мелочи и всё, что в дороге нужно, в маленький мешок. А в большой всё бельё, а в ковёр верхнее. Деньги и документы...
- У тебя в сумочке.
- Хорошо. Но часть денег у тебя, чтобы не держать в одном месте.
- А моё? - вмешалась в разговор Алиса.
- В ковёр, - сразу ответила Женя.
- Да?! - возмутилась Алиса. - У тебя мешок, у Эрика мешок, а у меня ничего?! Так нечестно!
- Будет и тебе мешок, - засмеялась Женя. - Сделаю я тебе рюкзачок.
- Ага, - удовлетворилась обещанием Алиса.
Женя разлила по чашкам чай, положила Алисе сахар.
- Аккуратно мешай, - и посмотрела на Эркина. - Как сегодня у тебя?
- Всё так же, - Эркин взмахом головы отбросил со лба прядь. - Работы мало, вместо платы еда и сигареты. Правда, кормят хорошо, а с деньгами, - Эркин помрачнел, - с деньгами совсем туго.
- Ничего, - Женя подвинула поближе к нему баночку с джемом. - До отъезда у нас денег хватит.
- Деньги на дорогу нужны, - Эркин старательно не замечал джема. - В дороге тоже... есть надо, да и... мало ли за что платить придётся.
- Ничего, - повторила Женя. - Не переживай. И, пожалуйста, не задирайся.
Эркин только вздохнул в ответ. Но если так и дальше пойдёт, то никаких запасов не хватит, и жить придётся только на деньги Жени... Скорей бы уехать.
Алиса допила чай, и Женя взглядом отправила её спать. Алиса вздохнула, но подчинилась. Эркин встал, собрал и унёс посуду на кухню, оставив только две их чашки. Сидя за столом, Женя слышала, как он укладывает посуду в тазик и заливает водой, звякнул дверцей топки, видно, огонь подправлял. В комнату вернулась Алиса. Женя помогла ей переодеться и уложила. Укутала одеяльцем, поцеловала в щёчку.
- Спи, зайчик.
- Ага-а, - сонным вздохом согласилась Алиса.
- Женя, - Эркин внёс подогретый чайник и сел на своё место.
- Что?
Женя ещё раз поцеловала Алису и вернулась к столу.
- Почему ты её не по имени зовёшь?
Женя не сразу поняла.
- Кого? А, Алиску? - и улыбнулась. - Это ласково так. Меня папа звал Пуговкой. И Трещоткой. А тебя... - и осеклась.
Но Эркин улыбнулся.
- По-всякому. Чаще просто Индейцем.
- А Эркином кто тебя назвал?
- Я сам, - Эркин говорил спокойно, улыбаясь. - Понимаешь, рабу имя не положено. Хозяин даёт кличку. Ну, и сами друг друга называли тоже... кличками. Что у меня имя есть, никто не знал. Я тебе первой сказал. Тогда. А второй раз уже после освобождения. Когда справку получал.
Женя кивнула.
- Я читала когда-то, что индейские имена обязательно со значением. И вот летом у нас тут была комиссия, ну, по переселению индейцев, - Эркин понимающе кивнул. - И там было двое индейцев. Офицеры. Так вот, одного звали Большое Крыло, а другого - Неистовая Рысь. Правда, красиво?
- Д-да, - неуверенно ответил Эркин.
- А твоё имя что означает?
Женя смотрела на него так бесхитростно, так доверчиво... Он может выдумать что угодно, и она поверит. Но... он обещал, что тайн не будет, так что надо сказать правду.
- Я не знаю, - тихо сказал Эркин. - Я... я просто услышал...
...Все учебные питомники одинаковы. Сколько их было на его памяти. И зачем-то снова перевозят. Но он уже знал, что задумываться над причудами белых себе дороже. Чем меньше думаешь, тем легче. И распределители все одинаковые. И вот он опять стоит, заложив руки за спину и опустив голову, а надзиратели спорят над ним.
- Ну, куда его, спальника недоделанного?
- К мелюзге - он их испортит, а к большим, так его размажут.
- Так недоделанный же ещё, может, и обойдётся.
- Ага, а вычет ты за меня платить будешь?...
...- Понимаешь, Женя, мне лет двенадцать или чуть больше было, и вот в распределителе...
- Где?
Он осёкся. Женя не знает?! Да, конечно же, да! Откуда ей это знать?
- Ну, перед торгами нас там держали. Ну вот, и меня отправили в коридор к отработочным. К индейцам, - Эркин усмехнулся, - в отдельную камеру...
...- С ума сошёл?
- Порядок. В отдельную закроем. Там в конце как раз.
- Я в этом не участвую.
- Я и один справлюсь. Слышишь, черномазые расшумелись. Давай, успокой.
- Ну, смотри.
Надзиратель ткнул его дубинкой, направляя в коридор к отработочным. Замирая от ужаса, он прошёл между решётками, из-за которых на него молча смотрели индейцы. Обритые наголо, в лохмотьях. Но вот и маленькая полутёмная камера в конце. Лязгает решётка, толчок дубинки между лопатка, шаг через порог, лязг за спиной, он оглядывается и переводит дыхание. Один? Неужели один?! И тут же вздрагивает, увидев, что тёмная масса в дальнем углу шевелится. Прижавшись спиной к решётке, он следит, как в углу медленно встаёт на ноги человек, выпрямляется, а на полу... Сколько их? Двое? Трое? Взрослые, не отбиться. Рабов отработочные забивали, а ещё поймут, что он спальник, то... то конец, не отбиться. Запах грязного тела и крови накатывает на него удушливой волной, он ещё теснее вжимается в решётку. Негромкий гортанный шёпот. Он не понимает слов и молча следит за надвигающимся на него высоким костлявым индейцем в лохмотьях. Штаны и рубашка не рабские, белые обноски, что ли...
...- Я вот сейчас вспоминаю, - улыбнулся Эркин, - и думаю, это джинсы были. И ковбойка. Я до этого никогда ковбоев не видел...
...- Парень... не бойся...- улавливает он в потоке гортанных звуков знакомые слова.
Ладно-ладно, не бойся, подойди, сядь рядом, ложись поспи, а потом... знаем, и слышали, и видели. Второй раз на это не поймаете. Тёмная рука тянется к нему, к голове. Ухватят за волосы - точно не отбиться. Резким ударом ребром ладони по чужому запястью так, чтобы не перехватили он отбрасывает чужую руку и застывает, готовясь к новой схватке. Но индеец не нападает. Стоит, растирая ушибленное запястье, и смотрит на него. Странно смотрит. Будто и не отработочный. А кто тогда? Что-то не то, не так. Но если опять полезет, придётся драться. Нет, отошёл к лежащему у стены и сел рядом с тем, жестом приглашает подойти. Ну нет, такие дураки давно в Овраге. Он осторожно, скользя спиной по решётке, опускается на корточки и садится, подтянув колени к подбородку, сворачивается тугим клубком, чтобы в любой момент развернуться для удара или отпрянуть. Оба индейца смотрят на него, негромко переговариваются. Он слышит часто повторяющееся слово "эркин" и догадывается, что это его они так называют. И похоже... по тону, по их взглядам, что это не ругательство. Он не знает, как это назвать, но чувствует: нет обиды в этом слове...
...- Всю ночь так просидел. Они шевельнутся, я проснусь сразу, - Эркин хмыкнул. - Всю ночь продрожал. Но они между собой только говорили. Я уже и бояться перестал. Думал, если ещё раз позовут, то подойду. Но не позвали, обиделись наверное. А утром за мной надзиратель пришёл. А слово я запомнил. И решил, - он улыбнулся. - Пусть у меня будет имя. Индейское. Я же индеец. Мне все тыкают этим, а я, ну, ничего индейского не знаю. Пусть хоть имя.