Страница 283 из 365
- Опять встретились.
- Ну, так куда деваться, - в том ему ответил Тим, занимая соседнюю раковину. - Тебя Фёдор за это водяным завёт?
- Ага, - Эркин растёр по груди последнюю пригоршню воды и стал вытираться. - И что в баню через день хожу, - Эркин усмехнулся. - Я б каждый день ходил, да...
- Да денег не напасёшься, - закончил за него из-под крана Тим.
- И это, - кивнул Эркин. - Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - улыбнулся ему вслед Тим.
Входя в свой отсек, Эркин привычно стукнул костяшками в стойку, но вошёл, не дожидаясь ответа. Поздно уже, они все спали, когда он умываться уходил. Бесшумно двигаясь, Эркин повесил полотенце и рубашку, разулся, залез на свою койку, уже привычно снял под одеялом джинсы, повесил их на спинку рядом с рубашкой и блаженно вытянулся. Ты смотри, ведь не работал, а устал. Надоела вся эта... суета. И Женя извелась совсем. Скорей бы уехать, осесть. Всё равно уже где, везде будет лучше... здесь... как в распределителе... лица мелькают, и не успеваешь даже сообразить: сразу бить или поговорить сначала. Нет, надоела ему эта - как по-русски? - да, халява. "На халяву уксус сладок", ага, как же! Ведь опять как раньше: лопай, что дают, и не вякай. Нет, все бумаги они оформили, надо выбирать место и ехать. Завтра Женя опять в библиотеку пойдёт.
Эркин вздохнул, поворачиваясь набок, потёрся щекой о подушку. И постель мягка, и пайка щедра, а обрыдло ему тут всё...
* * *
1996; 14.06.2013
ТЕТРАДЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
* * *
Чего он по-настоящему боялся, так это забыть. Не потерять память, а просто забыть. Неработающий орган атрофируется. Хочешь помнить - повторяй, упражняй память. Спасибо тебе, Старик. Кашляя, сплёвывая в тряпку кровяные сгустки, ты учил нас, малолеток, шакалят и волчат, заставлял оставаться людьми. И теперь, ложась спать и просыпаясь, он лежал, закрыв глаза, вспоминал. Дом. Маму, Аню, Милочку, отца... Школу. Лица учителей и одноклассников, склонения, таблицу умножения, стихи, скороговорки, правила... Тюрьму... Спецприют... Лагерь... Это вспоминать было тяжело. Он шёл сквозь эти воспоминания, как против ветра. Холодного, режущего глаза и горло, бьющего в грудь как дубинка. Тяжело, но надо. Снежная равнина... Город... Эркин, его первый настоящий друг, его брат... Перегон... Бифпит... Фредди...
- О чём ты думаешь?
Он медленно открывает глаза. Румяные щёки, блестящие голубые глаза, ласковая улыбка. Он поднимает руку и трогает золотистую мягкую прядь, накручивает на палец.
- Ни о чём... Так, дремлю...
Она смеётся и, наклоняясь, целует его. В щёку и в угол рта. Он обнимает её, прижимая к себе, целует в губы, в шею возле уха. Кожа у неё нежная, гладкая и чуть пушистая сразу. Как у персика. Да, давным-давно, в той, другой жизни Серёжа Бурлаков ел персики, и его губы, губы Андрея Мороза, оказывается, помнят это ощущение.
Андрей засмеялся и сел в постели, не разжимая объятий.
- Элли, милая.
Она обняла его за шею, поворачиваясь в его объятиях так, чтобы ему было удобнее расстёгивать её домашнее платье. Андрей целовал её грудь, соски, между грудей...
- Джек, милый...
Элли зажмурилась. Мягкие ласковые поцелуи гладили её тело. Как солнечные лучи летом на пляже. О мой Бог, как давно она не была на пляже. Ласковое тепло и медленно разгорающееся внутри пламя. И они сливаются вместе. Элли обхватила его плечи, твёрдые сильные плечи... он хочет, чтобы ей было хорошо, он думает о ней, а не о своём удовольствии, господи, какой он... нежный мягкий мальчик... мальчик... нет, он... он же всё делает, чтобы защитить её, он терпел выходки и издевательства Джима ради неё, господи, он же... горячее солнце путает мысли, она растворяется в нём, её нет, её больше нет, нет, нет...
Приподнявшись на локтях, Андрей смотрел на её лицо, зажмуренные веки... "Ох, Элли, хорошая ты девчонка, угораздило же тебя так вляпаться. Живым Джимми меня не выпустит, а я его. Один из нас мёртвым ляжет. А ты меж нами. Ну да ладно...".
Андрей мягко отделился от неё и лёг рядом. Она лежала неподвижно, только грудь слегка колыхалась. Андрей погладил её по щеке, обвёл пальцем контур скулы, губ...
Элли вздохнула, как просыпаясь, открыла глаза.
- Ох, Джек...
Андрей улыбнулся.
- Что, Элли? Набросился я на тебя, да?
- Нет, что ты, - Элли погладила его по щеке. - Я пришла сказать, что завтрак готов, и... - её глаза стали испуганными, - мой бог, яичница!
Она соскочила с кровати, схватила валявшееся на полу платье и побежала на кухню. Андрей хохотал по-детски, взахлёб. Потом встал с развороченной постели и пошёл в ванную. Пока Элли будет спасать яичницу, вернее, делать новую, он приведёт себя в порядок.
В ванной он, как всегда утром, вымылся под душем, тщательно побрился, оглядел себя в зеркале. А что, если рубцы и шрамы не в счёт, то очень даже ничего. Ну, до Эркина ему, конечно, как до Луны и задом наперёд, но кое-кому... он сто очков форы даст. А Эркин... что Эркин... "Ничего, браток, мы ещё так гульнём, аж небу жарко станет. А сейчас... прости, брат, даже думать мне сейчас о тебе нельзя. До вечера, брат".
Андрей подмигнул своему отражению в зеркале и стал одеваться. Выйдем к столу если не при полном параде, то близко к оному. Хорошая девчонка Элли, не будем её обижать. Ей так хочется, чтобы всё было по всем правилам.
Когда он вошёл в кухню, Элли хлопотала у плиты.
- Яичницы не будет, - сказала она, не оборачиваясь. - Я сделаю горячие сэндвичи.
- Обож-жаю сэндвичи, - заявил Андрей, садясь на своё место, - а уж горячие... нет слов.
Элли рассмеялась.
- А есть такое, чего ты не любишь?
- Не знаю, - довольно улыбнулся Андрей, - не пробовал.
Элли поставила на стол тарелки с дымящимися сэндвичами, налила кофе и села напротив него, улыбнулась.
- Ну как?
- Потрясающе! - Андрей изобразил блаженство и восторг. - Ты так готовишь... из-за стола бы не вставал.
Элли рассмеялась и вскочила.
- Ты меня совсем захвалил, Джек. Я тебе сейчас ещё положу. А кофе тебе со сливками?
- Можно и со сливками, - кивнул Андрей. - Я покладистый.
Элли улыбнулась, но вспомнила вчерашнее, и улыбка вышла невесёлой.
- Ты... тебе было тяжело вчера?
- Бывало и хуже, - пожал плечами Андрей. Усмехнулся, крутя в руках чашку. - Это не самое страшное, Элли. Не самое.
- Джек, - Элли подвинула к нему сливочник и села. - Джек, он вчера тебе руки рассматривал...
- Он меня всего осмотрел, - флегматично ответил Андрей и, подумав, добавил: - Как врач.
- Нет, Джек. Что у тебя на руке? На левой.
Она указывала на его левую руку, на укрытое выглаженной светлой тканью предплечье. Андрей поднял на неё глаза.
- Я не помню, - сказал он очень серьёзно.
- Джек! - глаза Элли наполнились слезами, - что это за татуировка? Я чувствую, это... это не просто так. Не телефон девчонки. Не играй со мной, Джек.
Андрей встал и зашёл за её стул, обнял, прижав её голову к своей груди и упираясь подбородком в её макушку.
- Я не играю, Элли. Помнишь? Чего не знаешь, о том не проболтаешься. Понимаешь, Элли?
- Ты не доверяешь мне, - всхлипнула Элли.
- Что ты?! - искренне удивился Андрей. - Конечно, доверяю. Моя жизнь у тебя в руках. Только... давай договоримся, Элли. Вот очнулся я, огляделся, и с этого момента пошёл счёт жизни. А что до этого было... не надо, Элли. Не выдержу я такого груза. Понимаешь?
- Да, да, я дура, это... - всхлипывала Элли, - это лагерный номер...
- Это он сказал? - спокойно спросил Андрей.
- Да. Он думает, что ты... что ты - лагерник. Но ведь это неправда, Джек, да?!