Страница 260 из 365
- А что вы считаете разумным применением? - запасы спокойствия у Жарикова были неисчерпаемы.
Рассел пожал плечами.
- Ну, Паласы вы вряд ли бы оставили. Но... знаете, в Джексонвилле, а я там жил с весны, я наблюдал одного спальника. Он... жил у женщины. Днём занимался физической работой, работал грузчиком, а ночью, - Рассел развёл руками, - ночью, естественно, по своему прямому назначению. Женщину это устраивало. Его тоже. Вот один из вариантов. Большинство спальниц, насколько я слышал, устроилось совершенно естественно.
Жариков кивнул. Да, спальниц у них практически не было. А поступавшие с какими-то ранениями или травмами уже через двое, самое большее, суток под любым предлогом выписывались, и, как правило, их уже там, за госпитальным забором, ждали. Женщинам это оказалось проще. Гореть они не хотели. Или... нет, это уточним потом.
- Вы устали?
Рассел пожал плечами.
- Да нет. Вы отлично слушаете, доктор, с вами легко разговаривать.
- Спасибо, - улыбнулся Жариков. - Но мне действительно интересно с вами беседовать. Вам нужно выговориться. А я получаю информацию.
- Взаимовыгодная ситуация, - улыбнулся Рассел. - Но вы правы, доктор, разумеется... выговориться нужно. Фактически... я за этим и пришёл. Сам...
- Я знаю. Вам было нелегко принять такое решение, Рассел.
Он не спрашивал, но Рассел решил ответить.
- И да, и нет. Жизнь, конечно, это ценность. Но жизнь. А я... плох был тот мир или хорош, но он рухнул. Рассыпался вдребезги, в крошки и пепел. А я... я его осколок, доктор. Я был и жив, и мёртв. Сразу. Но это не могло продолжаться дольше. У меня просто не было другого варианта. Я потерял всё. Поймите, доктор. Я был готов умереть. И сейчас готов. Но мне было... я не хотел, чтобы труд моего отца пропал. Но я это уже говорил вам. И следователю. Я повторяюсь. Но у меня нет иных аргументов. Я сохранил труды отца. Может... может, они ещё понадобятся... пригодятся.
В его голосе вдруг прозвучала робкая, даже просящая нотка, и он досадливо покраснел. Но Жариков одобрительно кивнул.
- Безусловно, пригодятся. Но мы с вами ещё поговорим об этом.
- Да, разумеется.
Рассел закурил уже спокойно. Ему стало неловко за срыв, но доктор уже встал, показывая окончание разговора. Встал и Рассел.
- Извините, доктор.
- Всё хорошо, Рассел. Отдыхайте.
- Сегодня я продержался немножко дольше, - усмехнулся Рассел.
- Да.
Жариков подошёл к двери и стукнул в неё костяшками пальцев. Шаги, лязг замка и дверь открылась. На пороге рядом с солдатом в форме стояла медсестра с разгороженным на ячейки подносом под марлевой салфеткой. Улыбнувшись Жарикову, она строго посмотрела Рассела.
- Больной, примите лекарство - английские слова она выговаривала очень правильно и старательно.
Под тремя перекрёстными взглядами Рассел принял на ладонь от сестры две таблетки и проглотил их. Сестра удовлетворённо кивнула и вышла. Солдат вопросительно посмотрел на Жарикова.
- Иду, - ответил тот по-русски и Расселу уже по-английски: - Спокойной ночи, Рассел.
- Спокойной ночи, доктор.
Когда закрылась дверь и щёлкнул замок, Рассел вздохнул и стал готовиться ко сну. Его палата - или всё-таки камера? - имела всё необходимое. Даже подобие ванной. Унитаз, раковина, душ. Даже зеркало. Даже его механическую бритву ему вернули. И не беспокоили, когда он уходил в ванную. Льготные условия... Камера для материала в лабораторном отсеке отца тоже была... вполне автономна. Уровень немного другой, а по сути...
Жариков попрощался с солдатом и медсестрой и пошёл в свой кабинет. Записать. Пополнить историю болезни Шермана, свой дневник, записи по парням. Что ж, ещё несколько камушков в мозаике встали на свои места. Объяснилось - хотя бы частично, здесь явно есть ещё нюансы - поведение парней. Эти крики в начале. Да не женщин они требовали, и не себя предлагали. Они просили работы. Чувствуя приближение боли, боясь даже не самой боли, а горячки: загореться для спальника смертельно. Они просто хотели жить.
Жариков шёл по коридору и снова слышал...
...- За что?!
...- Убейте!
...- Возьмите меня... я всё сделаю...
...- Я всё сделаю...
...- За что?!
...- Я могу работать!
...- Не надо!
...- Пощадите!...
...И видел. Бьющиеся в болевых судорогах тела, залитые слезами лица...
Жариков тряхнул головой. Было, всё было. Тяжелее всего пришлось первым. Крис, привязанный к кровати, бешеным ударом головы отбивает руку с лекарством, выплёвывает насильно засовываемые в рот таблетки и кричит:
- Я уже горю, зачем это?! Будьте вы прокляты...!
...Да, теперь понятно, что все таблетки парни воспринимали как "рабочий набор" в Паласе. И если сопоставить, совместить панический страх парней перед врачами, то слова Шермана, что спальники сделаны, и строки из книги... картина получается весьма впечатляющая. Если бы этот портфель был в нашем распоряжении зимой... может, и тех летальных бы не было. Юридически это недоказуемо, но те, болевые летальные, и депрессивные суициды тоже на совести Рассела.
У двери кабинета дремал, сидя на корточках и привалившись спиной к стене, Андрей. Нет, сегодня точно - день неожиданностей.
- Андрей, - тихо позвал Жариков.
Андрей поднял голову, улыбнулся и встал.
- Я ждал вас, Иван Дормидонтович.
- Вижу, - кивнул Жариков. - Что случилось?
- Я, кажется, понял, Иван Дормидонтович, ну, что с Чаком и Гэбом.
- Интересно, - улыбнулся Жариков. - Ты что, заходил к ним?
- Нет, я думал, - Андрей вздохнул, входя следом за Иваном в его кабинет. - Двойку по русскому получил. Из-за этого.
- Понятно. Ну, и до чего ты додумался? - Жариков постарался, чтобы насмешки в голосе не было.
- Мы горим потому, что нас кололи, - начал Андрей, перемешивая английские и русские слова. - Куда кололи, там и горим. Но нам ещё показывали. Горящего. И говорили, что вот что, дескать, с вами будет. И... и делали нам, ну, три дня не дают работать. Мы уже ждём, что загорится. А когда ждёшь, так оно сразу начинается. Боль, конечно, есть. Но мы ещё ждём её. И боимся. А их не кололи, ни Чака, ни Гэба. Им только сказали. Внушили. Вы нам про гипноз рассказывали, помните? Давно.
Жариков, внимательно слушавший Андрея, кивнул, ожидая продолжения.
- Ну, так перевнушите им. Ну, что ничего этого у них нет. Сами они этого не пересилят. Слайдеры, помните их? Они пересилили, потому что друг о друге думали, они нам рассказывали. Как по очереди вставали, снег друг другу со двора носили. Приложить, поесть. Откачивали друг друга. Мы из "чёрного тумана" только на этом вставали. Ну, - Андрей покрутил рукой, - мысль им нужна. Чтоб сильнее боли была. Внушите им что-нибудь.
- Та-ак, - Жариков с улыбкой оглядел Андрея. - Это ты, конечно, хорошо придумал, но...
Андрей сразу сник.
- Но не то, да?
- Не совсем. Я не знаю, как им внушали. И поэтому не могу... перевнушить.
Андрей разочарованно вздохнул и встал.
- Ошибся я, значит. Извините, Иван Дормидонтович.
- Нет, не ошибся. Ты... ты просто недостаточно знаешь. Но мыслишь правильно.
- А что толку? Мыслю правильно, а решение ошибочное, - Андрей безнадёжно махнул рукой и побрёл к двери. - Только вам помешал.
- А зачем вас кололи? - небрежно спросил Жариков, когда Андрей был уже у двери.
- Семя убивали, - как о само собой разумеющемся ответил Андрей и обернулся. - Больно это очень. Как в горячку. И распирает так же. Спокойной ночи, Иван Дормидонтович.
- Спокойной ночи, - машинально ответил Жариков и обессиленно сел за стол.
Опёршись локтями на столешницу, он закрыл ладонями лицо и застыл. Вот оно! Как замковой камень скрепляет свод - когда-то его учили выкладывать печные и каминные своды - и держит его без цемента и прочего собой, своей тяжестью, так и здесь. Убивали семя. Деформация сперматогенеза. Завершающая стадия соматических изменений... Существа, сексуальные маньяки, нелюди... Вы - нелюди, вы - кто делал это, придумывал, разрабатывал, воплощал... Вы! Ох, недаром был принят Запретный Пакт. Кто ему рассказывал о Шермане? Да, Николай Северин, Никлас. Он допрашивал того индейца-спальника. И фотография доктора Шермана привела парня в стрессовое состояние... Нет, сейчас ни записывать, ни читать, ни даже думать невозможно. Нет, записать надо. Отрешиться от всего, стать бездумным автоматом и зафиксировать. А завтра перечитать записанное и уже тогда думать. К Чаку и Гэбу тоже завтра. Чёрт, нет времени раскручивать Шермана. А спешить с ним нельзя, там, похоже, так же... внутренняя программа стоит, со своим кодом и сигналом к самоликвидации. Но у Чака может начаться атрофия мышц. А парни как взялись за обоих. В начале... да, отчуждение, даже злорадство. Спальники и телохранители... привилегированные изгои рабской среды. Спальников презирают, а телохранителей боятся. И тех, и других ненавидят. Да, здесь прошедшее время ещё рано ставить. Хотя... Устроились же как-то те из парней, кто не захотел у нас работать... Материал по Грину и его "школе"... нет, читано-перечитано. Сейчас ничего оттуда не возьмёшь. Дьявольщина! Кто сейчас нужен, так это те двое. Индеец-спальник, как его, да, Мороз, и телохранитель, о котором рассказывал Гольцев. Хоть бросай всё к чёрту и рви в Атланту, в Центральный лагерь. Сутки на дорогу в оба конца и на контакт... энное количество суток. И столько же на беседу, и ещё на осмысление, и ещё на повторные беседы... А Чак с Гэбом будут лежать в психогенном параличе, а Рассел Шерман утрачивать остатки контроля над сознанием. Вот уж действительно... "заржавелая совесть сорвалась с предохранителя". Ох, когда такая беллетристика лезет в голову, то точно пора на отдых. Да, ещё же Аристов может припереться. За инструкцией. Ничего, милый, ты у меня всё прочувствуешь. От пупа и до печёнки.