Страница 238 из 365
- Одевайся, сынок.
Плавно, без толчков, автобус остановился, сопровождающий встал и громко весело сказал:
- Приехали. Собираемся и выходим. Ничего не оставляйте, - взглядом нашёл Сашку и Шурку и улыбнулся. - Весь мусор тоже с собой. Чтобы у шофёра лишней работы не было.
Люди закивали, выбирая из карманов обрывки пайковой обёртки и яичную скорлупу. Тим помог Диму застегнуться, быстро натянул куртку и снял с верхней полки их мешки и тючок.
- Ничего не забыл?
- Не, - улыбнулся Дим, хлопая себя по карманам. - Всё моё при мне.
Неся оба мешка и тючок в одной руке, а другой придерживая сына за руку, Тим пошёл по проходу. Он хотел задержаться, посмотреть приборную доску водителя и, может, даже поговорить - классно водит, у такого хорошо бы поучиться - но сзади напирали.
Уже смеркалось, и над просторным плацем зажглись фонари. Шум, суета, зычные призывы сопровождающих и команды коменданта. Пять автобусов из разных лагерей одновременно. Не потеряться бы в такой толпе.
- Семейные?!
- Куда семейных?!
- Крайний правый?!
- Все семьи?!
- А мы братья, нам куда?
- Мужчины-одиночки!
- Крайний слева!
- Грег, потом увидимся?
- Ладно, выжили, так проживём!
- Семейные, по семьям...!
- Вещи все взяли?
Женя несла узел, за который держалась Алиса, а другой рукой вцепилась в рукав куртки Эркина. Ничего, главное - они вместе, теперь... неважно, всё неважно, они вместе. В суматохе высадки Эркин неловко надел мешок, теперь ему неудобно держать на плече ковровый тюк, другую руку оттягивает ящик, Женя держит его за рукав, Алиса... Алиса где? Здесь? Ну, хорошо. Остановиться, переложить, что-то поправить некогда. Они уже идут в общей плотной толпе. Матери дёргают, подтягивают к себе поближе детей, громко ругаются мужчины, отталкивая напирающих, и над всем громкий голос Дони, в который раз тревожно пересчитывающей свой выводок.
* * *
1996;18.03.2013
ТЕТРАДЬ ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
* * *
Он просыпался медленно, как всплывал со дна. Запахи, звуки, свет сквозь веки. Где он? Кто он? Он... Сергей Игоревич Бурлаков. Он что, болен? В школу не надо?
Он медленно открыл глаза и удивлённо огляделся. Но... но это совсем чужая комната, его - не такая. Да, он помнит, он уже большой мальчик и у него своя комната, маленькая, а эта... нет, он же помнит. И кровать не такая, и... и всё. Где он? Где мама? Аня? Мила? Папа? Ну, папа на работе, а остальные?
Он откинул одеяло и сел. Снова огляделся. Нет, что-то совсем не то. Что? А ну-ка, посмотрим. Он встал, качнулся, с размаху плюхнулся обратно и рассмеялся. Тело как не его. А ну-ка... С третьего раза удалось встать и остаться стоять. Но почему он голый? Мама сердится, когда он ложится спать без пижамки, а вещей его нет, и, как раздевался, не помнит. Совсем интересно. Он снова качнулся, шагнул к окну и, не устояв, сел на пол. Он что, ходить разучился?! Смешно!
Он сидел на полу и смеялся, когда распахнулась дверь. Всё ещё сидя на полу, он повернулся к вошедшей... но это не мама! Кто ты? Он медленно, раскачиваясь и помогая себе всем телом, встал, оказавшись почему-то выше неё. Но она же взрослая, а он - мальчик. Смешно. Шагнул к ней. Она испуганно попятилась.
- Тётя, вы кто? - спросил он по-русски.
Услышав смех, Элли обрадовалась и побежала к нему. Неужели очнулся?! Но когда он, голый, высокий - выше неё на голову - весь в шрамах и рубцах, жутко ухмыляясь, пошёл на неё, она испугалась. Беспамятный! О них такое рассказывали...! Нашарив за спиной ручку, она выскочила из спальни и захлопнула дверь. И даже плечом её прижала. И только услышав новый шум падения, поняла, что он что-то говорил ей, спрашивал о чём-то.
Почему она убежала? Что это? Он шагнул следом за ней, но не удержался на ногах и упал, больно ударившись головой. И опять ничего не стало...
Выждав немного, Элли осторожно приоткрыла дверь. Он лежал ничком в двух шагах от двери. Элли вошла, тронула его за плечо. Нет, опять как раньше. Она уже привычным усилием подхватила его под руки, подтащила тряпочное безвольное тело к кровати, подняла и уложила. Укрыла одеялом. И остановилась над ним. По-детски удивлённое выражение, страшное на взрослом лице. Неужели и впрямь... беспамятный. Мужчина с разумом ребёнка. Зачем он Джимми?
Но Элли уже понимала - зачем. По-детски послушный и по-взрослому сильный. Верящий всему, что ему скажут, ничего не понимающий в жизни. Жалко парня, но она уже ничем не сможет ему помочь. Разве только... научить есть, умываться, пользоваться одеждой и туалетом. В последний раз Джимми, уже уезжая, ей сказал:
- Начнёт трепыхаться, дашь ему этих таблеток. Притихнет.
Элли прошла в холл и взяла с камина пузырёк, встряхнула. Совсем обыкновенные с виду белые маленькие таблетки. И ни этикетки, ни надписи. Что подмешал туда Джимми? От него всего можно ждать. Нет! Элли решительно положила пузырёк обратно. Нет. Раз он смог встать и заговорить, то... то она сможет... Объяснить и договориться. А сейчас пусть полежит, поспит. Она зайдёт к нему потом, после...
* * *
Смена шла как обычно. Острота первых дней давно притупилась, и дежурство у Чака и Гэба стало обычной рутиной. И теперь работали здесь все. Даже Джо с Джимом, хотя у Джима были, оказывается, к ним свои счёты. Ну, не совсем к ним, но к таким же. Да ещё Новенького не ставили. Но тот совсем неопытный и в палаты - любые - не допущен, только на дворовых работах пока.
Чак стал совсем тихим. Как в "чёрном тумане". Лежал неподвижно, никого не задирал и, пока его впрямую о чём-то не спросят, молчал. Гэб фактически стал таким же. Ни на что не жаловался и тоже целыми днями лежал. Только что в уборную ходил и ел сам. Они оба ни о чём больше не спрашивали и ничего не просили.
Жариков решил, что лучше пока оставить их в покое. Они должны это пережить сами, самостоятельно. Ну, почти самостоятельно. Кроме того... кроме того появились новые обстоятельства. И новый пациент. И, кажется, именно здесь он найдёт ключ к Чаку и Гэбу. И парням. И сведёт счёты с Юркой. За того индейца. Ах, как он нужен! Человек, преодолевший всё сам, выдержавший невозможное. Ну, ничего, Юрка у него покрутится. Юрий Анатольевич Аристов. Великий хирург. Хирург, может, и великий. Но здесь... здесь командовать парадом будет он.
Жариков убрал книги и записи в сейф, аккуратно запер его и посмотрел на часы. Так, теперь последний обход и на боковую.
В отсеке тихо. Андрей и Майкл - теперь Михаил - прилежно зубрили русский в дежурке. Жарикову они обрадовались, расплылись в радостных улыбках и пригласили на чай. Как же упустить законный повод увильнуть от домашнего задания?! Жариков улыбнулся в ответ - улыбки у парней! И не захочешь, а ответишь - и поблагодарил.
- Только больных посмотрю.
- Ага, - кивнул Андрей. - Я подогрею тогда, да?
- Нам... с вами? - встал Майкл.
- Как хочешь.
- Делай чай, я на обход, - важно сказал Майкл, выходя за Жариковым.
Чак и Гэб спали. Или делали вид, что спят. Жариков не стал заходить к ним в палаты. Только посмотрел через стекло. Майкл держался рядом, вопросов не задавал и с высказываниями не лез, хотя чувствовалось, что высказаться ему хочется и весьма.
Когда они вернулись в дежурку, чай у Андрея уже был готов. Заварной чайник накрыт сложенным вдвое полотенцем, печенье на тарелке, джем в розетках, чашки наготове.
- Ну, молодец, - похвалил Жариков.
- Да? - обрадовался Андрей. - Всё правильно, так?
- Так-так, - улыбнулся Жариков.
Сели к столу. Андрей по праву хозяина разлил чай, и первые полчашки выпили в молчании.
- Иван Дормидонтович, - начал Майкл, сочтя момент подходящим. - У Чака депрессия, "чёрный туман", так?