Страница 187 из 365
- Женя, - Эркин, как просыпаясь, оглядывал двор, разгорающиеся над дверями и в окнах бараков лампы. - Ужинать пойдём?
- Ой, ну, совсем не хочется, - засмеялась Маша.
- Алиска, хочешь есть? - спросила Даша.
- Не-а, - замотала головой Алиса.
- Ещё бы, столько сладкого, - улыбнулась Женя и посмотрела на Эркина. - А ты?
Эркин улыбнулся и покачал головой. Конечно, жаль пропадающего талона, но... не ломать же компанию, а есть и в самом деле не хочется. Даже не так. Не хочется перебивать сладкий вкус во рту.
Они не спеша шли по лагерю. Алиса по-прежнему держалась за его руку. Когда на их пути попадалась лужа, она поджимала ноги, и он на весу переносил её. Было тихо и очень спокойно. Встречные, спешащие к столовой люди здоровались, с необидной улыбкой оглядывая Эркина. Ну, понятно, цирк, как говорит Фёдор, получился громкий, на весь лагерь.
Так дошли до ворот и повернули обратно. Даше и Маше завтра рано вставать. Собраться, то да сё.
- Девочки, половину набора себе возьмёте, - сказала Женя.
И Эркин, мгновенно сообразив, кивнул.
- На память. Об Андрее.
И тогда Маша с Дашей согласились.
Они вернулись к женскому бараку. Как обычно, Эркин попрощался с ними уже привычным:
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Эркин.
Когда за Женей закрылась дверь, Эркин пошёл к себе. Он вдруг почувствовал, что устал. И как-то только сейчас подумалось, что песня про Хаархан и боком может выйти. Но... Андрей мёртв, он уже и следователю в тюрьме, и парням в госпитале, и... и кому-то ещё говорил, что Андрей лагерник. Ладно, спросят - отвечу.
Эркин вошёл в свою комнату. Никого ещё нет, все на ужине. Он, не включая света, повесил куртку, разулся, смотал портянки и лёг поверх одеяла. Полежит немного...
- Сумерничаешь?
Эркин вздрогнул и зажмурился от ударившего по глазам света, сел на кровати. Грег? Да, Грег.
- Нет, так прилёг.
- Понятно, - кивнул Грег, снимая и вешая шинель.
Говорил он по-английски, и Эркин вежливо отвечал на том же языке.
- Помянул брата, значит?
- Да, - кивнул Эркин, чувствуя, что это только вступление.
- Слушай, - Грег остановился перед ним. - Ты... я слышал, пел... про Хаархан...- Эркин молча кивнул. - Ты... ты откуда эту песню знаешь?
- От брата, - Эркин снизу вверх глядел на напряжённое и какое-то... умоляющее лицо Грега. - А что?
- Он... он что, был... там?
- В лагере? - Эркин встал. - Да, он лагерник, - и повторил: - А что?
- Слушай... у меня... понимаешь, у меня... брат младший там... в лагере исчез, сгинул.
- Что? - потрясённо переспросил Эркин. - Как это?
- Так, - Грег отвёл глаза, отвернулся даже. - Дезертировал он и, дурак, сосунок, домой прибежал. Его и взяли... на глазах у матери. У неё инфаркт, сердце разорвалось. И всё. Понимаешь?
- А... ты?
- Я на фронте был. Помотали меня, конечно, все звания мимо, награды долой и в штрафняк. А там... ладно, - Грег сглотнул и повернулся к нему. - Не обо мне речь. Может... может, твой брат рассказывал... Ник Торманс. Мы Тормозовы были, это в Империю Тормансами писаться стали, чтоб не цеплялись. Нет? Не слышал? Николай Тормозов.
Эркин медленно покачал головой и, невольно извиняясь, сказал:
- Нет, не слышал. Про дезертиров брат говорил, что были такие, но имён не называл.
Стоя в дверях, Костя недоумевающе смотрел на них. Грег почувствовал этот взгляд, обернулся и тут же отошёл от Эркина, стал копаться в своей тумбочке.
- Вы чего? - спросил наконец Костя. - Мороз, ты чего на ужин не пришёл?
- Не хотелось, - пожал плечами Эркин.
- А, ну, поминки, понятно, - кивнул Костя.
- А раз понятно, чего спрашиваешь? - прорычал Грег.
Эркин достал мыльницу, взял полотенце и грязные портянки и в сапогах на босу ногу пошёл в уборную. Там уже начиналась обычная вечерняя толкотня. Многие, кому, видно, завтра уезжать, стирали много. Сашку и Шурку вытолкали взашей, чтоб не мешали своим баловством. Эркин сумел пробиться к раковине, быстро, но без суеты выстирал портянки и ушёл, столкнувшись на выходе с подмигнувшим ему Фёдором.
В комнате Костя, разложив на кровати нехитрые пожитки, укладывал их в потрёпанный армейский мешок.
- Ты едешь? - удивился Эркин, развешивая портянки на сушке.
- Ага, - весело ответил Костя. - В Центральный со всех лагерей съезжаются, может, и найду кого из своих. Запросы-то я отправил, ответы меня и там найдут.
- И много у тебя... своих уцелело? - спросил Анатолий.
- Ну, - Костя помрачнел. - Ну, про мать я знаю, что умерла, про отца тоже. Сестру я в распределителе потерял, она, может, и уцелела, братьев, нас четверо было, и она одна, ну, их тоже... по распределителям... Большие уже, так что имя с фамилией все должны помнить, - Костя тряхнул головой. - Может, кто и уцелел. Ну, и дядья там, тётки... У нас большая семья была.
Анатолий собрал свой мешок, поставил его на пол под кровать, разделся и лёг. И уже из-под одеяла сказал:
- А моих всех... Из всего рода я последний.
- И что? - Костя затянул узел на мешке и запихал его тоже под кровать.
- А ничего, - ответил Анатолий. - Любой род с кого-то одного начинается.
Грег лежал неподвижно, укрывшись с головой одеялом. Роман, недовольно сопя, закончил возиться в своей тумбочке и стал раздеваться. Эркин быстро разделся, развесив, как всегда, рубашку и джинсы на спинке кровати, и лёг. Вошёл Фёдор, на ходу вытирая лицо полотенцем.
- Ну как, Мороз, нормально посидели?
- Да, - сразу ответил Эркин. - Спасибо за помощь.
- Тебе спасибо, - ухмыльнулся Фёдор. - Ну, цирк был, ну, красота... Думал, лопну от смеха. Как они губы раскатали на халяву, а им...- он весело замысловато выругался сразу на двух языках. - И не придерёшься. Да, комендант заходил?
- Заходил, - ответил Эркин.
- Ну и как? Поднесли ему стаканчик?
- Поднесли.
Эркин по тону Фёдора чувствовал, что готовится новая шутка, но не знал, какая, и потому отвечал кратко, чтобы ненароком не испортить игру.
- И как? Не поперхнулся он на трезвом?
- Нет, - засмеялся Эркин. - Проглотил.
Засмеялись и остальные. Даже Грег откинул с лица одеяло. Фёдор победно оглядел всех и стал раздеваться.
- Сегодня без газеты? Читать нечего, - преувеличенно скорбно вздохнул Костя, вытягиваясь под одеялом.
- И цирк, и газета, - поучающее сказал, уже лёжа, Фёдор, - это излишество. А излишество - мать пороков.
- Будто ты, Коська, раньше много читал, - фыркнул Анатолий.
- Кому ближе, гасите свет, - сонно сказал Роман.
Костя легко вскочил, на ходу поддёрнул трусы, широко болтающиеся на его мальчишески нескладном теле, выключил свет, уже в темноте прошлёпал к своей кровати и не так лёг, как плюхнулся. Кто-то негромко коротко рассмеялся, и наступила ночная сонная тишина. Тихо было в соседних комнатах: завтра многим вставать раньше обычного.
Эркин лежал на спине, закинув руки за голову. Белое нескладное угловато-костлявое тело Кости напомнило Андрея. Ох, Андрей, Андрей... светлая тебе память... и земля пухом. И не в Овраге ты. Похоронили, как положено, и помянули... Тоже как положено. Если ты и впрямь слышал нас... Прости меня, Андрей, больше я ничего не могу для тебя сделать. Брат мой... брат...
Эркин закрыл глаза, чувствуя, как выступают под ресницами слёзы. Вздохнул, как всхлипнул, во сне Костя, всхрапнул Роман. Костя и Анатолий завтра уедут. Кого-то тогда подселят? Женя говорила, новая группа приезжает. Если вроде этого Флинта... а хрен с ним, обломаем. Фёдор, Грег, Роман и он - это же сила. Эркин невольно улыбнулся, окончательно засыпая.
Мужской барак уже спал, затих и семейный барак, а в женском ещё шумели. Алиса попросилась в уборную - маме не до неё, она тётю Машу с тётей Дашей собирает, надо пользоваться - выскочила в коридор в пижаме и тапочках и отправилась в комнату к тёте Тане. Её обо всём можно спросить и она ещё никого никак не выдала. У тёти Тани собирались на завтра её соседки, а она сама где?