Страница 107 из 365
Чак почувствовал, как кровь прилила к щекам. Опозорился. А был лучшим в их десятке, и потом... не было такого, чтобы беляк его... нет, конечно, когда хозяин бьёт, или белый прикажет не двигаться, то да, но этот-то не приказывал. Молча завалил и скрутил. Ни достать, ни выбросить ничего не успел. Запихнули в машину на пол между сиденьями. Хорошо, хоть ноги не ставили, любят это беляки: сбить с ног да ещё и потоптаться на лежащем. Этого бы не снёс. А так... лежал тихо. Ехали недолго, одна только остановка была. Судя по шуму, перед воротами. Выдернули из машины, поставили на ноги и не пинком, а каким-то ловким броском втолкнули в дверь. Даже оглядеться не успел. И уже там, в комнате, тесной от множества русских, сняли наручники, стягивавшие за спиной запястья, и обыскали. Оба пистолета, два ножа - простой кинжал и выкидной на пружине - кастет, запасные обоймы, перчатки со свинцовыми накладками, запасной глушитель... Он стоял, подняв руки и расставив ноги, а они его охлопывали, расстёгивали на нём куртку и рубашку, расстегнули брюки, проверили все внутренние карманы... правда, не рвали ничего. И не били. Велели разуться, и ботинки с окованными краями и режущей пластинкой в носке положили к оружию. А ему дали другие, обычные рабские и разрешили застегнуться. Но пояс с тяжёлой шипастой пряжкой забрали и тоже бросили к оружию. На другой стол рядом бросили его сигареты, несколько смятых кредиток, ключ от квартиры, скомканный носовой платок... Всё. Больше ничего у него нет. И незнакомая непонятная речь, которой он боялся.
- Арсенал ходячий...
- Как его Сашка взял...
- Ну, так Бешеный...
- А погулял парень...
- Готовился...
- Да, здесь не самооборона...
- Какая самооборона при таком наборе?
- Умышленное...
- И при отягощающих...
Он почувствовал, что дрожь вот-вот прорвётся наружу, но показать белякам свой страх... не дождутся!
А потом другая комната, где было всего двое русских. Щуплый в очках за столом с бумагами и второй - помоложе и побольше, с ссадиной на скуле. Велели сесть за маленький стол посредине комнаты. Стол допросный - намертво соединённый со стулом и прикреплён к полу. Он послушно сел. Руки почему-то не приковали к столу. Дрожь ещё была, но уже подкатывала злоба, не горячая красная, когда кровь в глазах, и всё тело рвётся, а белая холодная злоба бессилия.
- Я майор Арсеньев, - заговорил по-английски очкастый. - Буду вести твоё дело. Назови своё имя.
Что ж, обычная провокация. Имя рабу не положено. Странно, что его берут на такой глупый крючок. Но он не связан и руки не прикованы, если их как следует разозлить, то...
- Чак, сэр, - слова почему-то застревали, их приходилось выталкивать.
- Хорошо. А полностью?
Он с усилием поднял на них глаза, руки на крышке стола сами собой сжались в кулаки. Русские смотрели на него спокойно, очень внимательно, без ненависти и страха. Его все боялись. Даже те временные хозяева, которым сдавал его в аренду Старый Хозяин. И ненавидели. Потому что боялись. Он молча смотрел на русских в упор и ждал удара. А его всё не было. Или... или по-другому, током прямо через стол и стул, он видел такое... или... молчание становилось невыносимым. Высокий вдруг встал, пошёл к стене. Он невольно скосил глаза. Пошёл к пульту? Нет, ещё один стол, на нём графин с водой и стаканы. Сразу захотелось пить. Русский с полным стаканом идёт к нему. Сейчас будет, дразня, пить сам или плеснёт в лицо? Лучше бы выплеснул, тогда хоть губы оближешь. Русский стоит перед ним и протягивает ему стакан. Опять ловушка. Он смотрит на руки белого. Золотистый пух на красноватой обветренной коже, белые полоски и пятнышки шрамов, костяшки... От зуботычин следы другие, в перчатках бьёт? Нет, он не поддастся. Русский ставит стакан между его стиснутых кулаков и отходит.
- Пей, - говорит Очкастый.
Он осторожно сдвигает руки, охватывая ими стакан. Как это они не побоялись дать ему стекло? А если там не вода, а рассол или ещё что? Но он уже наклонился и коснулся губами края. Вода? Вода! Он делает ещё глоток, и сдерживаемая дрожь вдруг прорывается, всё тело дрожит, ходит ходуном, даже зубы стучат о стакан, горло сводит судорогой, вода течёт по подбородку, заливается за воротник... последние капли он выпивает, запрокидывая стакан над головой, вытряхивает их в рот.
- Дать ещё? - спрашивает второй.
Он молча мотает головой. Нет, он не даст себя прикормить, как тогда...
- Я мало убил, - говорит он вдруг неожиданно для самого себя. - Мало. Не успел. Всех.
- У тебя был список? - спрашивает Очкастый.
- Я их знал, всех, - выплёвывает он слова. - А не этих, так других. Всех. Под корень.
Очкастый спокойно смотрит на него, а он уже не может остановиться.
- Я их видел. Тогда они... им чужая жизнь ничто... Ликвидировать списком... Главное - массовость... Не распыляться... Ну, так и я их... Списком. Их жизни мне ничто. Все они передо мной ползали, у меня в ногах валялись! Все! - он переводит дыхание. Почему они не ударят его? Чего ждут? Он наговорил уже достаточно даже не для удара, а для пули. Чего им ещё? - Вы убьёте меня, но я убивал вас! Сам! Без приказа!
Он вдруг понял, что кричит, и замолчал.
- А по приказу? - спросил Очкастый. - Многих убил?
- Много. Не считал, - он заставил себя говорить без крика. - И убивал. И бил. И тоже. Молили меня.
- Как звали твоего хозяина?
Он судорожно схватил ртом воздух.
- Которого, сэр?
Он сказал "сэр", он что, ломается? Они быстро переглянулись.
- Их было так много?
- Меня сдавали в аренду, сэр, - тихо сказал он, поняв, что сломался.
- Ну что, - заговорил вдруг второй. - Интересная, конечно, ситуация...
- Не-ет! Нет, сэр, не надо! Я всё скажу, всё сделаю, только не надо, сэр! Не надо! Только не это!
Он захлёбывался в своём крике, не смея встать, бился головой о крышку стола. И вдруг... сильная рука, ухватив его за волосы, подняла голову, а другая, не менее сильная, прижала оба его запястья к столу. Его держали крепко, но без боли. И он узнал эту хватку. Так вот этот его скрутил?!
- Ну, - он сжался, ожидая неизбежного, но прозвучали совсем другие слова: - И чего ты распсиховался?
Хватка постепенно ослабла. Его не держали, а придерживали. Очкастый принёс ему стакан с водой. Тот, пустой, он, видно, сбросил со стола, сам не заметил когда. Он пил маленькими частыми глотками.
- Успокоился? - спросил его Скрутивший.
Он кивнул.
- Тогда давай дальше поговорим.
Они не отошли, остались стоять рядом. И их вопросы падали на него сверху, как удары. Он и вздрагивал от них, как от ударов. И отвечал. Уже плохо сознавая, о чём его спрашивают и что он отвечает. А потом Очкастый сказал:
- Хватит на сегодня.
И его отвели в эту камеру. Маленькую. На полу и десяток вплотную не ляжет. Но он один. И есть намертво приделанная к стене койка, такой же стол напротив и стул. И стена не решёткой, а сплошная, дверь с окошком. Такие камеры он видел. В распределителе в таких, только без мебели, держали лагерников. Никогда не думал, что попадёт в такую. Ему принесли еду. Миску с кашей, кружку с чем-то вроде кофе и два ломтя хлеба. Он всё съел и снова лёг на койку.
Чак осторожно пошевелил плечами, сжал и разжал кулаки. Нет, всё в порядке. Пока. А дальше что... дальше не его воля. Когда дадут сигнал отбоя, ну, простыни, конечно, излишество, но одеяло дадут? Тогда можно будет раздеться и лечь нормально. И закутаться так, чтобы никто не видел лица. Хотя... что он наговорил этим русским? А! Не всё ли равно? Он пришёл к финишу. Этих беляков ему не простят. Да и прошлых тоже.
Они стояли у окна, смотрели на улицу и слушали. Когда внизу хлопнула калитка, миссис Стоун повернулась к Рози.
- Давайте наведём порядок, Рози.