Страница 67 из 358
— Смешно. Как я голову подниму, так меня по затылку тюкают.
— Голова не болит? — попыталась пошутить Женя.
— Пока нет, — ответил он такой же попыткой.
Женя встала, собирая посуду, и он тут же вскочил. Она потянулась к нему, и он ловко, одним движением подставил ей щёку для поцелуя и отобрал стопку посуды.
— Давай сюда, я помою.
— Обойдёшься, — не уступила Женя.
И он облегчённо засмеялся тому, что она наконец-то стала прежней, отошла от внезапного удара. А этого беляка… ну что ж, город маленький, будет нарываться, так и нарвётся. А там главное — ударить первым.
* * *
1991; 10.07.2010
ТЕТРАДЬ СЕДЬМАЯ
Цветной квартал праздновал неумело, то есть бестолково, пьяно и шумно. Эркин и Андрей не спеша шли по улице, весело переругиваясь со знакомыми. Они уже посидели с ватагами Одноухого и Арча, выпили, погорланили, поели. Солнце стояло над головой, впереди полдня, и делать абсолютно нечего…
… Он с утра, пока Женя спала, вымыл голову и обмылся оставленной с вечера на плите водой, заготовил всё для Жени — она говорила про уборку и мытьё Алисы — и заглянул в комнату. Женя ещё спала, но от его взгляда сонно потянулась и приподнялась на локте.
— Ты?
Он подошёл и присел на корточки у её изголовья.
— Я. Разбудил тебя?
— Нет, всё равно пора уже. Ты уходишь?
— Да, я всё сделал. Вода уже закипает.
— Спасибо, родной, — она высвободила из-под одеяла руку и погладила его по голове. — Вымыл голову?
— Да.
— Не простудишься с мокрой головой?
— Нет, сегодня тепло.
Они говорили шёпотом, чтобы не разбудить Алису.
— Я в темноте приду.
— Хорошо. Денег возьми, не ходи голодный.
Он молча взял её руку, поцеловал.
— Тебе бы тоже отоспаться сегодня, да вот…
— Нет, Женя, все хорошо.
Он положил её руку и, наклонившись, осторожно поцеловал её в висок. Как она любила, сжатыми губами. И ушёл…
… Эркин покосился на Андрея. А Андрею совсем не весело, хоть он и горланит, и задирается в шутку. Их глаза встретились, и Андрей, резко отмахнувшись от встречного, вдруг сказал.
— А на хрена нам круговерть эта?! Пошли, посидим где-нибудь.
— Пошли, — согласился Эркин.
Рабское веселье — нажраться и упиться — не привлекало его. Да ещё в такой компании, где половина — шакалы, что за халяву нагишом станцуют.
Через Цветной квартал они выбрались из города, обогнули свалку и вышли к заросшей лощине с прудиком. Свалка сюда ещё не добралась, и склоны в молодой траве ещё чисты. Здесь никого не было, и Андрей предложил.
— Скупнёмся, пока чисто?
Эркин пожал плечами и согласился. Они спустились к чистой, ещё не зацветшей воде.
— Плаваешь? — Андрей быстро сбросил у старого пня сапоги и куртку и попробовал ладонью воду.
— Не очень. А ты?
— В детстве плавал. Может, и помню.
Андрей ещё раз огляделся по сторонам.
— Вроде чисто. Но знаешь, давай по очереди, а то ещё голышом останешься.
— Иди первым, — согласился Эркин и стал раздеваться.
Пока он складывал своё, чтоб зря не мять, Андрей бросил кое-как штаны и рубаху и не вбежал, а как-то влетел в воду.
— Ах-ха-ха-ха! — вода гулко отразила его восторженный вопль.
Эркин покосился на комки его одежды и всё-таки поднял и уложил их как следует, рядом со своими. И с наслаждением потянулся, разминая, расправляя тело. За его спиной ухал и шумно плескался Андрей. Эркин стоял под приятно жаркими лучами и гнал, гнал по мышцам волны напряжений. По раскинутым рукам от пальцев к плечу, по спине к другому плечу, и по другой руке до пальцев. Играл мышцами спины, груди, ног. Всё зажило, синяки и ссадины сошли бесследно и если б не щека…
— Ух, хороша водичка!
Эркин обернулся. Андрей стоял у берега по щиколотку в воде, ерошил обеими руками волосы. Эркин впервые увидел его обнажённым. Он… он никогда не видел такой белой кожи. Лицо Андрея и кисти рук, и так светлые, казались тёмными, почти обугленными рядом с молочно-белой, чуть ли не бесцветной кожей тела. И такого… страшного тела Эркин тоже никогда не видел. Рубцы и шрамы покрывали Андрея как узором, местами из тела словно куски мяса вырваны, обтянутые кожей ребра в шишках сросшихся переломов. И худой он какой, все кости наружу…
— Ну, чего вылупился? — хрипло с нарастающей злобой спросил Андрей. — Иди, купайся. Красавчик… — он закончил ругательством.
Эркин молча прошёл мимо него к воде.
Плавал он плохо, но на воде держаться умел. В дорогих Паласах были бассейны, и их учили работать в воде. Да и тогда, когда на второе лето гоняли бычков, ему иногда удавалось выкупаться, если лагерь был рядом с ручьём или там речкой, а он оставался днём один.
Вода холоднее и не такая упругая, как в бассейне, но радость от владения телом была сильнее, и не по приказу, а по своему желанию… Эркин с удовольствием ещё раз кувыркнулся в воде, встал на ноги и пошёл к берегу.
Андрей сидел на траве, обхватив колени руками, и смотрел на него таким же внимательным изучающим взглядом. Но Эркин не стеснялся своей наготы, а уж теперь, когда все зажило… Вот только… но Андрей знает, что он спальник, так что пусть… не страшно. Эркин, спокойно выдерживая этот взгляд, подошёл и сел рядом, подставив спину солнцу.
— А что? — вдруг спросил Андрей, — у вас там все с такими, — он сделал выразительный жест, — были?
— Других на сортировке выкидывали, — очень спокойно ответил Эркин. — Ты мне про лагерь расскажешь?
— Ты что?! — немедленно вскипел Андрей, — Охренел?! Да мне вспомнить только…
— А мне вспоминать приятнее? — перебил Эркин.
Андрей бешено посмотрел на него, потом отвернулся и длинно сплюнул сквозь зубы.
— Ладно, не ершись. Просто… гладкий ты…
— Чего?! — теперь уже Эркин обозлился. — Гладкий, говоришь, смотри! Сюда смотри! Видишь?
Крохотные треугольники, словно чуть вдавленные в кожу, еле заметные вмятинки, на запястьях, у сосков, на животе, на лобке, мошонке, щиколотках, висках…
— Говори, видишь?
— Ну, вижу. Ты б мне ещё в нос ткнул. Чего это?
— То самое, — Эркин отодвинулся. — Током когда бьют, прикрепляют такие… пластинки. Ну и остаются… следы, как ни разглаживай потом, всё равно. Так-то не видно, только если знаешь, где смотреть.
— Током? — переспросил Андрей.
— А чем ещё? От плётки кожа портится. Ну и дубинками ещё били. Но тоже чтоб без следов.
— Про дубинки знаю.
— Гладкий… — повторил Эркин. — Знал бы ты каково… как эта гладкость… Э, ладно, — он с силой ударил кулаком по земле. — Нечего душу травить, — но остановиться не мог. — А смотрел я… я таких белокожих сроду не видел. Ты всегда такой был?
— Не знаю, — Андрей вытянулся на траве. — Говорят, в тюрьме кожа светлеет. А я с двенадцати лет по тюрьмам и лагерям.
— Сколько ж тебе?
— Считаю, двадцать. А тебе?
— Двадцать пять.
Забивая пустячными вопросами возникший холодок, они снова и снова возвращались к тому, что разделяло их — спальника и лагерника. Но уже по-другому.
Эркин лёг рядом с Андреем ничком, уткнулся подбородком в скрещённые руки. Прямо перед глазами среди стеблей суетились какие-то букашки, козявки… Андрей перевернулся на живот, искоса глянул на Эркина.
— Злишься ещё?
Эркин покачал головой.
— На всех злиться… Ты своего хлебнул, я своего. Ты тоже… не сердись, что я… смотрел. Не видел, чтоб белого и так.
— Я ещё ничего, — усмехнулся Андрей. — Ты б других, кто постарше, увидал… А насчет хлёбова — это точно. Мало никому не было.
Он стал приподниматься, но Эркин вдруг сбил его, навалился сверху.
— Ты чего?! Совсем…? — забарахтался Андрей.
— Лежи! — прямо в ухо ему крикнул шёпотом Эркин. — Идут сюда.
Андрей как-то по-детски ойкнул и замер, вжимаясь в траву и зачем-то закрыв руками голову.
— Лежи, — повторил Эркин.
Он, не вставая, дотянулся до пня и сдёрнул их одежду, набросил на Андрея его рубашку.