Аналогичный мир

— Масса Грегори, масса Грегори, Угрюмый бежит! — заверещали за спиной, когда до ворот ему шага четыре оставалось.

Он не узнал кричавшего, такая злоба накатила, даже не обернулся, но голос надзирателя заставил его остановиться.

— Угрюмый! Иди сюда!

Он медленно повернул голову. Грегори стоял на заднем крыльце. Будто и не было ничего, будто всё как раньше.

— Иди сюда, — повторил Грегори.

И он покорно, опустив голову, пошёл на зов.

— Идём, — Грегори держался обеими руками за свой пояс, засунув большие пальцы в кольца креплений. Будто сам себя держал за руки. Всё как всегда. Только на поясе нет плети. — Иди за мной.

Он молча повиновался. Грегори привёл его в знакомый, памятный с того первого дня кабинет. Только теперь хозяева стояли посередине. Потому что сидеть было не на чем.

— Вот, — Грегори легонько подтолкнул его вперёд. — Вот, это Угрюмый. Единственное место, где что-то сохранилось, это скотная. Угрюмый вс в порядке держал. Коровы, телята — все здоровы. И молока не так уж много пропало. Он им телят поил. Так что на кормах получилась экономия.

— О какой экономии вы говорите?! — хозяйка нервно ломала руки. — Всё разбито, поломано. Всё, всё пропало! Мы разорены, а вы говорите об экономии!

— Успокойтесь, дорогая, — вступил хозяин. — По крайней мере, уцелел дом. И мы все.

— Дом?! — гнев хозяйки нашёл другой адрес. — Разве здесь можно жить?

— Миледи, — вмешался Грегори. — Я говорю о скотной. Если бы не Угрюмый, ни молока, ни мяса бы не было.

— Да, конечно. Дорогая, Грегори прав. Пару телят можно забить уже сейчас, не правда ли, Грегори?

— Да, милорд.

— А пока… Вы отправили молоко на кухню?

— Да, милорд. Детей уже напоили. Порки что-нибудь придумает с обедом.

Он угрюмо смотрел в пол, не понимая, зачем его привели и заставляют всё это слушать.

— Дорогая, успокойтесь ради бога. И не так он много выпил этого молока!

— Да?! Да вы посмотрите на его рожу! Боже, он же вашу рубашку взял! Вор! Вы хоть это видите?!

Желтые дощечки паркета, исцарапанные, грязные. Сапоги Грегори, ботинки хозяина, лакированные туфли хозяйки…

— Миледи, вы позвали меня восстановить хозяйство. Я согласился, но прошу вас не мешать мне. И неужели старая рубашка и бидон молока, ну два бидона, больше за это время даже индеец не выпьет, более ценны, чем порядок на скотной?

— Ну, хорошо, — в голосе хозяйки прозвучала усталость. — Пусть остаётся на скотной. Я не против.

— Вот и отлично, — обрадовался Грегори. — Давай, Угрюмый, благодари. А все условия потом обговорим.

— Какие ещё условия!… - начала хозяйка.

И осеклась. Потому что он поднял голову и посмотрел ей в лицо. Сразу ставшее каким-то вылинявшим, бесцветным. Хозяин попятился от его взгляда, сунул руку в карман пиджака. Но он повернулся и, обойдя застывшего Грегори, пошёл к выходу, и жёлтый паркет трещал под его сапогами. Сзади что-то кричала хозяйка, ей возражал Грегори, но ему уже было всё равно…

…Эркин улыбнулся воспоминанию. Солнце грело вовсю, и он снял рубашку, повесил рядом с курткой Андрея. Та самая рубашка. Андрей ухмылялся во весь рот, показывая щербины между крепкими белыми зубами.

— Ты что?

— А ты чего? Молчишь и лыбишься. Вспомнил чего?

— Да. — Эркин счастливо улыбнулся. — Освобождение. Как из имения ушёл. Я в имении был, скотником.

— Ты ж говорил…

— Это ещё до имения. Меня по пьянке купили, ну и сунули в скотную. Там и пахал до Свободы.

Андрей захохотал.

— По пьянке и не то бывает.

— А у тебя как было?

— Что?

— Ну, Освобождение?

Андрей внезапно помрачнел, насупился.

— Обыкновенно. Работаем или трепемся?

— Работаем, — пожал плечами Эркин.

Не хочет говорить, не надо. У каждого своё. И не нарочно заденут, так всё равно больно.

С крышей пришлось повозиться.

Ели, уже не замечая ничего, хотя кормили хорошо. По большому куску жареного мяса с картошкой. Старуха опять ворчала насчёт обнаглевших, что господскую еду жрать норовят и благодарности от них не дождёшься. Но им было не до неё. И не до Бьюти, что так и крутилась возле них. Потом пристала вдруг к Эркину, почему у него спина без клейм, чистая.

— Моюсь часто, — огрызнулся он.

— А номер? — не отставала она.

— А руки не мою!

Обиделась и отстала. Так и должен он каждому объяснять, что у него и откуда?!

И всё-таки они сделали эту чертову крышу! Двухскатную. Навели стропила и скрепили их брусом, который Андрей называл по-русски коньком. Эркин разулся, чтобы сапогами не повредить брусья, и полез наверх. Андрей ему снизу подавал доски, и он накрыл коробку потолком.

— Крышу давай.

— Поперечины сделаем, а завтра кровлю натянем. Вон рулон лежит.

— Ну, давай так.

Хозяйки сегодня не показывались. Только, когда они уже собирали и укладывали доски и брусья, подошла одна из них.

— На сегодня всё, мэм. — Андрей собрал свой ящик и выпрямился. — Завтра снаружи закончим.

— Хорошо. Большое спасибо, — она улыбалась ласково, а её глаза внимательно шарили по их лицам и одежде. — Вот, возьмите.

Андрей покосился на две тёмно-жёлтые зернистые плитки у неё в руках и посмотрел на Эркина.

— Ты как?

Эркин застегнул рубашку, заправил её в штаны и посмотрел на Андрея, осторожно перевёл взгляд на хозяйку. Её улыбке он не доверял, но решил рискнуть.

— Это в счёт платы, мэм?

— Нет-нет, — она засмеялась. — Это премия. Вы так хорошо работаете.

— Спасибо, мэм.

— Спасибо, — повторил за ним Андрей, забирая свою плитку.

— Скажите, — она так это сказала, что Эркин заинтересованно посмотрел на неё. — Скажите, вам очень нравится, когда вас просят что-то взять?

Её хитрая улыбка и безупречная вежливость вопроса помимо его воли вырвали у него ответ.

— Нет, мэм. Но кто хватает первый кусок, получает и первую оплеуху.

— Оо! Браво! Отлично сказано.

Странно, но её восторг показался ему искренним.

1991; 25.06.2010

ТЕТРАДЬ ШЕСТАЯ

Лилиан быстро прошла в магазин. Миллисент уже закрыла дверь и подсчитывала кассу.

— Милли.

— Да, Лилли, они ушли?

— Да, я их отпустила. Милли, это невероятно!

— Что именно?

— У индейца рубашка, ты заметила?

— Я заметила, что другая. Ну же, Лилли, не томи.

— Во-первых, она из настоящего крепа, во-вторых, на ней метка "Лукаса", а в-третьих, — Лилли хитро улыбнулась. — Это форменная рубашка Старого Охотничьего Клуба.

Миллисент всплеснула руками.

— Не может быть! "Лукас"… У нас на весь город нет ни одного, кто бы носил вещи от "Лукаса".

— А члены Старого Охотничьего Клуба у нас есть? И чтобы клубную форму заказывали у "Лукаса".

— Невероятно!

— Она чистая, пуговицы подобраны в тон, но не форменные. Поэтому не сразу заметно.

— Кто-то следит за его одеждой.

— Да. Есть ещё детали. Но это потом, Милли.

— Конечно. Но это становится интересным. А белый?

— Как вчера. Он каждый день рубашки не меняет.

— Может, у него просто нет сменных?

Лилиан пожала плечами и устало облокотилась о прилавок.

— Да, я дала им по плитке "зёрнышек".

— И как?

— Взяли, конечно. Но, похоже, они не знают, что это такое.

— Интересно. Индеец — понятно…

— Да, раз уж зашла о нём речь, Милли. У него номер раба, а клейм на спине нет.

— Раб по рождению? Для индейца странно. Но… но для спальника нормально.

— Да. А белый? Он-то должен знать о "зёрнышках". Это же самое дешёвое из лакомств, дешевле ковбойских конфет.

— Похоже, — усмехнулась Миллисент, — у белого тайн и странностей не меньше, чем у индейца.

Миллисент быстро закончила с кассой и убрала деньги.

— Да, кажется, совсем недавно я считала, что ничего интересного для нас уже нет. Что мы всё обо всех и обо всём знаем.

Лилиан засмеялась и обняла сестру.