Аналогичный мир

— Ну какая же прелесть, Эркин. А если… если его на стену повесить? Половина стене, а половина на кровать ляжет. Как ты думаешь?

Эркин вспомнил разговоры в Бифпите — ему тогда это же говорили — и кивнул.

— Ага, Женя. Давай так сделаем. А… а на ночь как?

— А просто, — Женя быстро подобрала свисающий край. — Вот так. Собрать, уложить к стене… он же мягкий.

— Хорошо. Его просто прибить к стене, так?

— Н-нет, надо подумать. Ладно, это потом. Давай пока… давай сложим пока пополам и вот так.

Вдвоём они застелили кровать ковром более аккуратно. Алиса скинула тапочки и немедленно залезла на кровать с ногами.

— Ну, мам, ну, я чуть-чуть, ну, он такой мяконький…

— Ладно уж, — рассмеялась Женя, — попрыгай.

— Вот, это призы, — Эркин вернулся к столу. — Остальное я всё купил.

Алиса самозабвенно кувыркалась и валялась на кровати, а Женя подошла к толу, и Эркин показал свои приобретения. Рубашки, трусы, новые джинсы на нём, носки, полотенца, шейные платки, мыло, остатки чая в в жестянке, рюкзак, бумажник… Женя одобрила все покупки.

— Ты молодец, Эркин, теперь ещё на зиму…

— Нет, у меня всё есть. А теперь… — Эркин запустил руку в мешок, нащупывая пакет. — Вот. Это тебе, Женя.

Женя как-то нерешительно взяла блестящий, переливающийся золотом пакет, повертела в руках, разглядывая эмблему.

— Монро? Эркин, это от Монро?

— Да. Это тебе.

— Это же дорого, Эркин, безумно дорого. Что это, Эркин? — Женя никак не могла подцепить заклеивающую край пакета бумажную печатку с эмблемой Монро. — Ну, что это? — чуть ли не со слезами в голосе повторила она.

Пакет наконец раскрылся, и золотая шаль скользнула ей на руки, стремительно разворачиваясь.

— Ой, Эркин, — замирающим голосом сказала Женя, подхватывая падающее на пол золото. — Это же… это…

— Это тебе, Женя, — повторил Эркин, не зная, что ещё он должен сказать.

Наконец Женя справилась с выскальзывающим из рук шёлком, накинула на шаль на плечи. Оглядела себя и пошла к стоящему на комоде зеркалу.

— Мам, ты вся золотая, — сказала сидящая на кровати Алиса.

— Господи, Эркин, — выдохнула Женя, — господи, у меня в жизни такого не было.

— Тебе… нравится?

— Ты ещё спрашиваешь?! — немедленно возмутилась Женя. — Да я о таком и мечтать не смела! Господи!!! — она порывисто повернулась к Эркину так, что концы шали взлетели, едва не задев показавшегося вдруг низким потолка, обняла и поцеловала в щёку. — Эркин я ж таких подарков никогда, да вообще, Эркин… ну что ты молчишь, Эркин?

— Я… я на тебя смотрю, — наконец выдохнул он.

Женя метнулась обратно к зеркалу, встала боком, вскинула голову. Эркин смотрел на неё, окутанную золотым переливающимся шёлком с длинной, ниже колен, тоже золотой бахромой, на гордо вскинутую голову с уложенными на затылке в узел тёмными, а сейчас будто подсвеченными этим золотом волосами. Переступив, Женя оказалась в солнечном луче, и шаль так заблестела на солнце, что Эркин даже зажмурился на мгновение. Даже Алиса замолчала, глядя на Женю.

Не отводя глаз от Жени, Эркин ащупал в глубине мешка пакет с баульчиком, но не решался нарушить тишину.

— Спасибо, Эркин, милый, — Женя медленно шагнула к нему и опять обняла за шею, поцеловала, нет, просто прижалась губами к его щеке.

— Мам, а за подарок дважды целуют?

— Сколько захочешь, — рассмеялась Женя, отпуская Эркина. — Теперь Алисе, да?

— Да, — кивнул Эркин, доставая пакет.

Взвизгнув, Алиса ринулась с кровати к столу.

— Тоже от Монро? — изумилась Женя. — Что это? Алиса, осторожно, не рви, сейчас открою.

— Сундучок! — ахнула Алиса. — И бабочка!

— Баульчик, — поправила Женя. — Как он открывается? Эркин?

— Под бабочкой… замочек…

Алиса залезла на стул с ногами, навалилась животом на стол. Наконец Женя, всё ещё в шали, несмотря на Алисину помощь справилась с замочком и раскрыла баульчик. Алиса даже не завизжала: настолько была потрясена.

— Мам, что это? Для чего оно?

— Это, — Эркин откашлялся, у него вдруг запершило в горле. — Это, мне сказали, для рукоделия. Ну шить, вышивать… Для девочки… Правильно?

— Господи, Эркин, ну конечно… Я о таком слышала, даже мечтала в детстве. Алиса, не хватай так. Это напёрсток, ой, и крючки для вязания, и челночок, Алиса, с иголками осторожней. Это ж не тряпочки, ой, даже узор нанесён. Вот вышьешь, и будет у тебя платочек нарядный. И ножницы, и тесьма… Алиса! Ты куда с ногами на стол?!

— Спасибо говорить! — Алиса встала на стол, оказавшись выше Эркина, и стала его целовать. В одну щёку, в другую и опять… — Вот, мама два раза, а я четыре, — при этом она самым бесцеремонным образом крутила ему голову.

— Эркин, сними её и шлёпни, — очень строго сказала Женя. — Разошлась совсем.

Эркин снял Алису со стола и поставил на пол, но шлёпнуть…

— Мам, он тебя тоже наполовину слушается, — заявила Алиса. — Как и я!

И тут же получила два шлепка от Жени.

— Вот и получи полностью!

— Ага, — согласилась Алиса. — Мам, а теперь дай мне его. Я его смотреть буду.

— Баульчик? Только аккуратно.

— Знаю, — кивнула Алиса, принимая на руки баульчик, и понесла его к своей табуретке, бросив через плечо: — Вы тут займитесь чем-нибудь, не мешайте мне.

— Ишь, раскомандовалась! — рассмеялась Женя. — Эркин, что с тобой?

Эркин сидел за столом и раскачивался, закрыв лицо скомканной рубашкой. Услышав Женю, он поднял на неё мокрые глаза и, опустив рубашку, с трудом выговорил:

— Я… смеяться тихо… отвык. Вот и пришлось….

— Представляю, — Женя пригладила ему взъерошенные волосы, поправила прядь на лбу. — Спасибо, Эркин. Такие подарки… дорогие наверное.

— Нет, это не из заработка, — заторопился Эркин. — Что за работу заплатили и премию, я привёз. Вот.

Он протянул Жене тряпочный аккуратный свёрток.

— Здесь две тысячи, Женя.

— Сколько? — недоверчиво переспросила она.

— Две тысячи.

Она медлила, и он, небрежно сдвинув на 3гол стола свои вещи, при этом несколько рубашек и что-то из белья упало на пол, развернул свёрток и стал выкладывать перед Женей радужные кредитки.

— Вот, это четвертные, за работу, зарплата называется. Двести пятьдесят я ещё перед отъездом получил, тогда ещё отдал тебе, двести пятьдесят в Бифпите, когда пригнали бычков, и двести пятьдесят в имении под расчёт. У меня вычетов не было, вот, пятьсот. А сотенными — это премия, тысяча пятьсот за привес, я не понял, как это высчитывается, там проценты какие-то, но вот столько дали. Всего две тысячи. Правильно? И вот ещё, — он достал из куртки бумажник. — Вот, я там играл, в шелобаны, на спор держал. Призовые деньги, ну, что на олимпиаде давали, я все потратил, и ели мы, вот, осталось, двести семь ещё… Вот, Женя.

— Господи, Эркин, — Женя как-то недоверчиво рассматривала денежные россыпи, — это же сумасшедшие деньги! Я столько сразу даже не видела никогда, — она подняла голову и посмотрела на него, тёмного от загара и смущения, на его глаза… — Спасибо, Эркин, милый. Как же ты устал наверное.

— Нет, нет, Женя. В Бифпите последняя неделя… ну, там работы уже не было почти. Так, с лошадьми, только. А в имении три дня уже так, дурака валяли, а не работали.

— Ну, ты это только говоришь, — Женя медленно, очень аккуратно собрала четвертные и сотенные кредитки, сложила их пачкой.

— Возьми и эти, — он показал на мелкие кредитки из бумажника.

— Нет, — Женя строго покачала головой. — Ты же взрослый мужчина, ты не можешь ходить без денег. Тебе надо поесть, надо… ну, мало ли чего надо. Ты вот к Андрею пойдёшь… Нет, это оставь себе, — и улыбнулась. — На текущие расходы, — и, так как он медлил, не брал деньги, тихо сказала: — Я помню, отец маме всю зарплату отдавал, но у него всегда оставались… его деньги, для себя, понимаешь? Это — на хозяйство, вечером сядем и решим, как их тратить, а это… это твои. Понимаешь?

Эркин кивнул и взял деньги, сложил их в бумажник. Женя подошла к комоду, но пачка оказалась слишком толстой для шкатулки, пришлось взять тряпку, в которой их хранил Эркин, и так, тряпочным свёртком положить прямо в ящик.