Аналогичный мир

— Дочка?

— Да. Потом расскажу.

Ого! Значит, действительно опасно. Джонни взял с подноса проходящего мимо официанта два бокала, улыбнулся:

— Выпьем, Фредди. За сроки!

— Какие? — не понял он.

— Неотбытые, Фредди. Этот зал набит неотбытыми сроками, невынесенными приговорами и непроведёнными следствиями. Мы с тобой тут кроткие ангелы, невинные овечки.

— Тогда что мы здесь делаем?

— Веселимся. Всем надо отдохнуть от работы. Надо, чтобы ты увидел их, а они тебя. Чтоб не перепутать. Здесь все свои, Фредди.

Он молча кивает. Сказано вполне достаточно, чтобы рвать когти. Если его заметут с этой компанией… Дружески шутливые разговоры, улыбки, непристойные анекдоты без единого неприличного слова, двусмысленные комплименты… Он старательно копировал Джонни. Улыбался, раскланивался, вёл, не представляясь, какие-то необязательные пустые разговоры. И опять столкнулся с Изабеллой. И она посмотрела на него. Её голубые, умело подчёркнутые глаза с насмешливым бесстыдством раздели его догола и… отвергли. Такого унижения ему ещё не приходилось испытывать. Она шла прямо на него, глядя в упор и не видя, как на пустое место, вызывающе демонстрируя обтянутое тонкой бархатистой тканью холёное тело. Он вежливо, из всех сил сохраняя самообладание, посторонился. Она прошла мимо, обдав его терпким незнакомым запахом, ослепив своими бриллиантами. Он поглядел ей вслед. Узкий разрез глухого спереди платья открывал её спину почти до поясницы. И почти соприкасался с ним разрез на длинной юбке. Он мысленно усмехнулся: "Шлюха она везде шлюха", — в самых убогих салунах Аризоны дешёвые проститутки тоже разрезали свои узкие по моде юбки. Чтоб не раздеваться на работе.

— Малютка Изабелла, — морщинистый толстяк рядом с ним восхищённо причмокнул ей вслед. — Она прелестна! Не правда ли?

— О да, — вежливо кивнул он.

— К сожалению, мир молодеет, а мы стареем, — толстяк посмотрел на Джонатана. — Из всех радостей мира мне остались только карты. Но радостью хочется делиться. Даже такой малой. Не так ли, Бредли?

— Вы правы, — улыбается Джонатан, — радоваться в одиночку негуманно.

Ну, всё. Джонни начал работу. Он пошёл за Джонни и остаток вечера просидел с бокалом в угловом кресле за его спиной, и наслаждаясь виртуозной работой Джонни, и зорко приглядывая за его партнёрами. Изабеллы Говард он больше не видел…

…Фредди сквозь сон слышал, как лёг вернувшийся от стада Андрей, а Эркин встал и ушёл. Значит, утреннюю смену они отдали ему. Ладно. А пока…

…Он и Джонни идут по пустынным утренним улицам. Длинные модные плащи, под которыми пулемёт свободно укроется, мягкие шляпы. Два городских пижона. И Джонни негромко рассказывает:

— Говарды страшная семейка. Старика ты не видел, нам до таких верхов не долететь. Но слышал.

— Ещё бы!

— Богат он сказочно, богаче Империи. Болтают, что Говарды и создали Империю, когда им надоели парни из налогового управления. Шутка. Но может он всё.

— Он очень стар?

— Моложе Империи. Империю делали его отец и дед. И сделали заодно и богатство Говардов. Большая расовая чистка.

— Слышал.

— Но на русских Говард обжёгся. Война затягивается, и исход проблематичен.

— О русских у меня голова не болит.

— Резонно. Итак, мистер Говард ясен?

— В общем, да.

— Миссис Говард. Хранительница очага, воплощение всех белых добродетелей. Матушка-хозяйка. Крупа в рабской каше по счёту. Гостеприимна и вся в детях. Дала им наилучшее воспитание. Истинно белые. Все в родителей.

— Понял.

— Тебя интересует Изабелла? Тут и в самом деле интересно. Во-первых, она не Говард, а Кренстон. По мужу. Вышла замуж по страстной любви, с побегом, родительским проклятием, изгнанием из семьи и прочей шелухой. Для всех она порвала с семьёй, вернее, старик порвал с ней. Живёт в имении мужа, довольно часто выезжая в свет и принимая у себя. Муж — пустое место, при случае покажу. Богата.

— Подожди, муж богат?

— Кренстон? Он даже не зять Говарда. Он только муж Изабеллы Кренстон.

— Но тогда ты рисковал, называя её при всех Говард.

— Мне не хватило крепкого, а риск пьянит как спирт, ты же знаешь, — усмехается Джонни и тут же становится серьёзным. — Здесь очень крепко закручено и завязано, и я боюсь влезать. Увязнешь, а потом… старик подставит любого, но прикрывает только себя.

— Она была с братом?

— Да. Добрая матушка вымолила разрешение на проявление братских чувств. Но только на нейтральной территории. Это был Хемфри. Хемфри Спенсер Говард. Сволочь, но до старика ему далеко. Хотя он младший, и у него всё впереди.

— А старший?

Джонатан негромко рассмеялся.

— Его ты должен знать. Это же мой тёзка. Джонатан Спенсер Говард.

— Так…

— Да, Фредди. Глава Службы Безопасности. Бригадный генерал. Почтительный и послушный сын. Гордость и любовь отца. Истинный белый. Что ещё, Фредди?

— Достаточно. Я действительно должен был и сам сообразить.

— Ничего страшного, Фредди. Он тоже слишком высоко, чтобы интересоваться нами.

— Лучше, чтоб не интересовался.

— Для нас, безусловно, лучше…

…Кто-то тронул его за плечо. Фредди медленно приоткрыл глаза. Чуть видное тёмное лицо. Эркин.

— Твоя очередь, Фредди.

— Ага, — он рывком сел, привычно проверяя кобуру. — Ну, как?

— Всё тихо.

Эркин лёг и мгновенно заснул. Фредди закурил, глядя на спящих, подправил костёр, чтобы тихо и ровно горел до утра, и пошёл к стаду. Да, там, в котловине, ожидая обыска, ему было ни до чего, но он же видел, только не понял, что их бычки самые крупные, с лоснящейся гладкой шерстью. Парни поработали на совесть. Эркин в первый раз самостоятельно работал, Эндрю… да он верхом первый раз в имении сел, будто и не видел лошадей раньше, если только издали. Городской, наверное. Но упрямый. Под смех негритят Эндрю раз за разом падал, вставал и, отчаянно ругаясь, упрямо неуклюже влезал на спину Бобби. А сейчас… Да, в Аризоне в его годы ездят куда лучше, так ведь вырос парень не в Аризоне, а… ладно, об этом не надо. И Эндрю, и Эркину всё впервые. Эркину двадцать пять уже, мужик, а ежа впервые увидел. И сами рассказывали, как землянику на Резеде пробовали, не знали, что съедобно, а что нет. И зайца впервые только в имении увидели. Мальчишки! А на обыске держались… что один, что другой.

Бычки вздыхали во сне, гоняя жвачку. Они у парней все, считай, поименованы. И знают парней. На свист к ним идут как собаки, тычутся носами в карманы, лижут их как… как своих. Уже и Резеду они не путают. Сама не уходит. Ну что ж, рабства теперь нет, бумаги всякие в заваруху сгорели да потерялись, может, и повезёт им, выживут. Устроятся. Обзаведутся домом. Домовитые оба. Особенно Эркин. Как говорила Бетти? Мужчины бывают дикие и домашние. Он сам дикий. Привязи не терпит. А Эркин домашний. Хоть и волк. Фредди усмехнулся. Домашний волк. Но повезёт той, что такого приручит.

Предутренний предрассветный ветер перебрал листву. Фредди прислушался. Нет, обычные лесные шумы. Здесь вряд ли кто шляется. Слишком глухие места.

Они шли травянистыми холмами, держа стадо в лощинах, где трава посочнее. По еле заметным в траве или кустах каменным столбикам Фредди угадывал границы имений. Карта у него была, но он обходился без неё. Ему уже случалось поездить по этим холмам, и раньше, и сразу после заварухи… помотался здесь. Направление он знал, а карта слишком грубая, чтобы ею пользоваться.

Походная привычная жизнь.

Озабоченное лицо Эркина, просматривающего их запасы.

Восторженный вопль Андрея, обнаружившего такой мощный малинник, что они сами там долго паслись, догоняя потом ушедшее стадо.

Гроза, когда стадо сорвалось и только невероятными усилиями им удалось не удержать, а направить бычков в нужном направлении. Пусть бегут, лишь бы вместе. Они за время грозы покрыли такой кусок, что к вечеру оказались гораздо ближе, чем Фредди думал, к дому за болотом. Гроза была сильная, дождь не кончался и даже ослабевать не собирался, под копытами чавкала и хлюпала вода. Уставшие бычки лениво брели, уже не обращая внимания на далёкие раскаты грома.