Аналогичный мир

Андрей оказался рядом. Он сделал затёс на дереве и теперь занимался тем, что раз за разом, каждый раз по-новому, метал нож, точно попадая в затёс. Эркин постоял, наблюдая.

— Здорово! — наконец не выдержал он.

Андрей выдернул нож из ствола и спрятал его за голенище.

— Давай теперь ты.

Эркин кивнул, доставая и раскрывая свой нож. Андрей отошёл в сторону и стал не столько командовать, сколько язвить и насмешничать над каждым промахом Эркина. Эркин закусил изнутри губу и словно не слышал ничего. Когда он попал пять раз подряд, Андрей кивнул и рассмеялся.

— Хорош! Целишься только долго. А так… на одну драку и тебя, и ножа хватит, — и пояснил. — Складешок не для этого. Расшатаешь.

— Ладно, — Эркин спрятал нож и вытер рукавом лоб. — Стоянку я присмотрел. Даже, — он усмехнулся, — даже сушняка малость набрал. И одной дракой мы не обойдёмся.

— Резервацию видел?

— Видел. Они все попрятались от меня, потом, уже со стоянки, видел их.

— Ну?

— Если попрут нахрапом, отбиться тяжело будет. Их много, Андрей.

— Отобьёмся, — отмахнулся Андрей. — Ещё и Фредди подвалит.

Эркин нехотя ответил.

— Не хочу я беляка в это впутывать.

Андрей засмеялся.

— По-моему, это они нас впутывают.

Эркин посмотрел на него.

— Ты когда-нибудь такое слово — цепняк — слышал?

Андрей стал серьёзным.

— Ну?

— Я цепняком не был, и быть не хочу. Рядом с беляком драться, цепняком стать.

— Со мной рядом ты дрался… — покраснел Андрей.

— Тебе голову напекло? — удивлённо посмотрел на него Эркин. — Это ж совсем другое дело.

— Так… Ладно, пусть так. Что делать будем?

— Решили уже, — пожал плечами Эркин. — Драться. Мы с головы получаем. Мне вычет не нужен.

— Чего ж ты тогда хреновину о цепняках несёшь?

— Погано мне, — признался Эркин. — Вляпаться так…

Андрей довольно заржал.

— Ага, и тебя припекло!

Эркин замахнулся, Андрей увернулся от удара, но тут же оказался на земле, придавленный коленом Эркина. Сопя, попытался вывернуться, но его удары приходились в воздух. Наконец Эркин отпустил его.

— Ловко, — одобрил Андрей, вставая. — А ногами как? Ты говорил вот.

— А! — Эркин, расставив ноги, раскачивался, перегибаясь в поясе во всех направлениях. — Не подпускаешь к себе когда. Чёрт, давно суставы не тянул, разогреться надо.

— Покажешь?

— Не-а, — Эркин выпрямился и потянулся вверх до хруста.

— Чего? Забыл что ли?

— Голова забыла, тело помнит. В сапогах нельзя. Убить могу. Там удары страшные.

— Разуйся.

Эркин поглядел на него и засмеялся.

— Дойдёт до дела, увидишь, — и уже серьёзно. — Не хочу я этого, пойми. Кулак я могу остановить. Ну, когда уже замахнулся, а не ударил, коснулся только, вот так, — его кулак вдруг мягко ткнулся в шею Андрея. — Понял? И ногами так могу. Мог, — поправился он. — Но не в сапогах. Это, ну, как объяснить, ну, как заново учиться надо.

— Ясно, — кивнул Андрей и засмеялся. — В деле и посмотрим.

— Если до серьёзного дойдёт, — Эркин говорил тихо, будто надзиратель был рядом, — держись дальше. Там смотреть, кого бьёшь, некогда. Сам знаешь, в большой драке каждый сам за себя.

— Это я знаю. Ладно, ты что, ещё будешь…?

— Ага. Пока они лежат, разомнусь. Вечером не до того.

— Думаешь, уже на кочёвке полезут?

— А фиг их знает, — Эркин уже успокоился.

Драка так драка. Лучше обойтись без неё, но если не получается, то дерись, или тебя уложат. А радость от владения телом забивала все ненужные сейчас мысли. И как Андрей снова и снова метал нож, вгоняя его в ствол до половины лезвия, так теперь Эркин кидал себя на землю, увёртываясь от невидимых ударов, чтобы едва скользнув лопатками по траве, выбросить ноги вверх в страшном сдвоенном ударе, когда захватив носком одной ноги шею стоящего над тобой почти победителя, другой бьют ему в лицо. В камере ему так случалось отбиваться от нескольких. Получая потом, правда, от надзирателей за драку. Но когда тебя окружили, другого способа уберечь лицо — нет. Только ещё свернуться комком и дать пинать себя, мягко перекатываясь под ногами у бьющих тебя. Тоже опасно, что попадут по хребту… Но это уж как повезёт. Как в любой драке.

…Вечером они собрали и увязали вьюки, разлив кофе по флягам, чтоб утром не возиться с решёткой. Холодный рабский кофе не самая лучшая вещь, и Андрей бухнул побольше сахара — заваривали на этот раз в котелке. Собрали мешки. Андрей достал точильный брусок и стал налаживать ножи. Свой и Эркина. Освобождённый от решётки костёр казался ярче обычного.

— Ну, сегодня моя очередь, что ли?

— Можешь?

Андрей пожал плечами.

— Смотря, что спросишь. Ну?

— Кто такие полы, Андрей?

Андрей удивлённо поднял голову.

— Ты откуда про это знаешь?

Эркин усмехнулся.

— Я потом скажу. Давай ты.

— Полы это политические. Кто за политику в лагерь угодил. Присы — пленные, от prisoner, кримы — уголовники. Ну, убили там, накрали много, насильники.

— Понятно. За политику — это как?

— Это кто против Империи, против рабства.

— А что? — удивился Эркин. — В лагере цветные были?

— Нет, — удивился уже Андрей его вопросу. — В лагере только белые. Цветных за политику сразу убивали. А белого в лагерь. Ну, сначала там тюрьма, имперский трибунал. И лагерь. Белого же не казнят, ты знаешь. А в лагере просто. Нарушение режима, злостное нарушение… ну мало ли что придумают. Лагерник уже не человек. С ним всё можно. Только что не продавали. А так…

— Нет, постой. Как же белый и против рабства? У меня это как-то в голове не укладывается.

Андрей засмеялся.

— А ты уложи. Ты что, хороших белых не встречал? Ну, до освобождения.

Эркин негромко хохотнул.

— А кого я встречал? Надзирателей, хозяев да врачей. Там хороших… — и махнул рукой, — не злые попадались. А хороших…

— Хороших надзирателей не бывает, — согласился Андрей. — А вот врачи… Возьми доктора Айзека, чем он плох?

— Так он не в питомнике работает. Или в распределителе. Ну, да ладно. Ты про полов давай.

— А чего давать? — пожал плечами Андрей. — Я пол.

— Чего? — тупо переспросил Эркин. — Это как?

— А просто, — Андрей оглядел нож, попробовал пальцем лезвие и снова взял брусок. — Когда отец… нет, ладно, нас всех за него взяли. И пошёл я на перевоспитание в спецприют. А уж оттуда по своей статье. Я говорил? За стукачонка.

— Говорил.

— Ну вот. Нам бы его под вора выставить, попали бы в кримы. А мы лопухнулись. Но я, правда, сразу как пол шёл. Ещё в первой тюрьме. До приюта. Там память и попортилась. Ну, чтоб не сказать чего, сам себя держишь. А потом и само забывается. А после приюта, нет, приёмник сначала, потом приют, ну, вот тут я уже по своей статье шёл, и такое началось… В первой тюрьме меня и допрашивали мало. Так. Матери показывали, чтоб она говорила, — у Андрея задрожали губы.

— Не надо больше, — тихо попросил Эркин.

Андрей распахнул рубашку и сильно потёр красно-белую — рубцы не загорали — грудь и снова взялся за нож.

— Да нет, ничего. Отпустило уже.

— Белых же не пытают, — Эркин смотрел на него расширенными глазами.

— До приговора нет, — кивнул Андрей. — Но мы русские, "условно" белые. А тут ещё, когда Империя пришла, мне года… чёрт, не помню, но… не пошли как белых оформлять. Там какие-то подписки надо было давать, а отец… ну, и стали мы все "недоказанными". Так что, нас сразу в работу взяли.

— И много… таких было?

— Полов? Порядком. Под конец и дезертиры пошли, и говоруны, ну, кто за "капитулянтские высказывания", ну ещё… такие же.

— Полам… плохо было?

— Где как. Говорят, до войны кримы полов забивали. Ну, кримы… те же шакалы, только посильнее. И охрана за них стояла. У них и пайка больше, и на работы их так не гоняли. Потом, когда пленные, присы, пошли, они с полами были. И русские почти все. Я потому язык и не забыл, что с ними был.