Страница 36 из 69
— Способен, — сказал Данил севшим, ватным голосом.
— Ну и зачем ты меня вытаскивал? Сверхурочные, само собой, вещь приятная, но меня даже больше устроил бы и изящный поединок с нахальным мусором. Но не было ни поединка, ни особого с его стороны нахальства. По-моему, вы с ним довольно мило ворковали… что с твоей стороны весьма даже странно. Почему ты с ним держался столь благостно? Не послал вопреки своему обыкновению? Я еще не забыл, как мы с тобой два часа виртуозно отлаивались в областной ментовке… Никакого сравнения.
— Господи, — сказал Данил. — Да ты ж еще ничего не знаешь? Ты когда в последний раз был в офисе?
— В пятницу днем.
Значит, Кузьмич не считал положение столь уж опасным — пока в драку бросил одного Данила в качестве первого эшелона, а интеркрайтовских стряпчих придержал на потом. Что ж, хозяин — барин…
— Потом расскажу, — сказал Данил. — Пока что я тебе этого мальчишечку просто-напросто п о к а з а л. В самое ближайшее время, чует моя душа, перехлестнутся наши дорожки…
— Ты мне скажи как другу — Светку ты задавил?
— Нет.
— Тогда какие пересечения? Даже если у тебя нет четкого алиби, на что, весьма похоже, и смахивает, аргументов у них нет, кроме этих фоток. Я бы из такой передряги вытащил и Ваньку-слесаря, не то что тебя… Обратил внимание, он не стал скрупулезно гонять тебя по минутам и секундам. А мог бы. Вот только зачем он тебе отдал половину фоток?
«Потому что за истекшие сутки произошло нечто, заставившее Мальчиша-Кибальчиша малость поумнеть, поумерить гордыню и честолюбие, — мысленно произнес про себя Данил. — Парень все-таки оказался неплохим профессионалом, наступил на горло собственной песне и недвусмысленно тянет руку на дружбу. Крепенькой, должно быть, оказалась возникшая перед старлеем стена… кто же это, Пожидаев или Скаличев?»
— Ты, главное, не особенно налегай на девочку, — сказал Лева. — Она у тебя неплохая. Просто другое поколение. Плюс десять лет перестройки, им же незаметно вбили в голову, что нету никаких запретов, что ничто не грешно, что все на свете стоит попробовать…
— Лева, а у тебя-то что стряслось? — спросил Данил.
— У меня?
— Не увиливай, — сказал Данил. — Обычно ты просыпаешься звонка после десятого. Возможно, у тебя под боком спала лялька и оттого ты дрых чутко, но вот уголки рта у тебя всегда опущены, когда неприятности…
— Мегрэ долбаный.
— А все же? Контракт такой, Левушка — при любых неприятностях окрест тебя ты меня немедленно обязан ставить в известность… Не забыл?
Лева вздохнул, полез в роскошный мерседесовский бардачок и извлек сложенный пополам листок белой плотной бумаги.
«Ты, жидовская морда, или умотаешь в свой Израиль, или тут же и закопаем».
— Ни единой грамматической ошибки, — сказал Данил. — Отпечатано либо на импортной машинке с русским шрифтом, либо на принтере… Лева, это блеф. Все наши «черные», на которых паразитирует демократическая пресса, домашние мальчики, болтуны-теоретики… И вообще, ты мне можешь показать хоть одного еврея, которого бы за последние десять лет побили?
Он видел, что Леву не убедил — уверить еврея, что никаких погромщиков давно уже не существует, столь же трудно, как уверить русского, что всем своим неприятностям он обязан не мифическим русофобам, а самому себе… В шкафу должен жить Бука, и все тут.
— Прикинь, Лева, — продолжал Данил. — Любой болван с парой извилин начал бы в первую очередь с синагоги или политизированных ребятишек в кипочках… Кто-то решил тебе потрепать нервы, и дело не в пятом пункте, а в твоей работе на «Интеркрайт». Все прекрасно вписывается в общую картину… Бьют по ключевым фигурам.
— Кто?
— Не знаю пока, — сказал Данил. — Но вот что тебе скажу: держи свою контору в повышенной боевой. Будь готов защищать меня от обвинений в изнасиловании попугая в парке Островского, Кузьмича — от обвинений в попытке продать Шантарск с прилегающими землями исландской разведке. Началась нехорошая возня, Лева… В моей старой системе об этом не любили вспоминать, поскольку по тем временам считалось идеализмом и мистикой, но в шестьдесят девятом, когда Ильин пальнул по кортежу, многие волкодавы с утра места себе от нехороших предчувствий не находили. Хороший волкодав обязан быть телепатом, Лева…
…Будь ему лет на двадцать моложе, пройди он жизненную школу небезобиднее, обязательно бы разбудил Ольгу, едва вернувшись домой в третьем часу ночи.
Он дотерпел до утра. Спокойно лег, настроил внутренний будильник на семь утра — и в семь проснулся. Сварил кофе, а поскольку настали нехорошие времена, спрятал малышку ПСМ в сейф и извлек оттуда «Беретту». Разложил на кухонном столике газету, тщательно разобрал и смазал килограммовую итальянскую дуру, заодно приводя себя этим в полное душевное спокойствие перед предстоящей тягостной разборкой.
Ольга, как обычно, зашевелилась в половине восьмого. Сбегала в туалет и появилась на кухне — глаза самую чуточку подпухшие, приятно пахнет свежей постелью и свежим телом. Потянулась чмокнуть его в щеку, но Данил заслонился вымазанными ружейным маслом ладонями. Тщательно вытер их комком легнина, вставил обойму, не загоняя патрона в ствол, щелкнул боковым предохранителем.
— Рэмбо на горизонте появился? — чуть хрипловатым со сна голосом поинтересовалась Ольга, наливая кофе.
— Скорее уж Эммануэль из последней серии, — сухо сказал Данил.
И, чтобы не растравлять рану и не терять времени зря, бросил перед ней веером штук шесть фотографий, до того лежавших тут же картинкой вниз. Спросил, нехорошо прищурившись:
— Знакомых лиц не находишь?
Ольга потянулась к ярким фотографиям — и уронила руку, залилась краской от кончиков ушей до глубокого выреза халатика. Закрыла лицо ладонями, то ли охнув, то ли всхлипнув.
Данил безжалостно ждал, хлебая кофе, как хлебают водичку с похмелья.
— Ну хватит, — сказал он минуты через две. — Открой-ка личико, Гюльчетай, бить не буду…
Ольга зажимала лицо ладонями, пару раз мотнула головой.
— Только не хнычь. Руки убери! — прикрикнул он. — И рассказывай, как вляпалась в греческие забавы. Ну!
Она отвела руки, но взглядом с ним упорно старалась не встречаться. Лицо горело.
— Возьми сигарету, — лишенным эмоций тоном предложил Данил. — И чирикай, времени мало. На всех этих веселых картинках ты еще натуральная блондинка, значит, дамские кувырканья имели место самое позднее в апреле… ну! Я ведь и вмазать могу…
«Хроника конца века, — отметил он про себя с горькой иронией. — Мужик, которому любовница изменила с парочкой лесбиянок, — лет двадцать назад такая сексуальная коллизия, как ни крути, проходила больше по ведомству снежного человека и встречалась редко, как ананасы в обычных магазинах…»
— В конце марта, — сказала Ольга севшим голосом. — Ну, сидели у Светки, выпили, потом стали мерить купальники, она привезла из Сеула целую дюжину, а параллельно крутили видак, еще пили… Дурачились, щелкали друг друга, и как-то незаметно они меня начали заводить всерьез — и поехало…
— Что, в жизни все надо попробовать?
— Не знаю… Просто было интересно. Знаешь, иногда тянет попробовать разное запредельное, любопытно же…
— Ну, молодец, — сказал Данил. — Хоть не пытаешься мне ввинтить, будто тебе подсыпали конского возбудителя… Брюнетка — это кто?
— Рамона. Из газеты откуда-то.
— Из какой?
— Не знаю, я с журналистами не контачила…
Данил вспомнил: в противоположность большинству шантарских газет «Бульварный листок» не сопровождал статейки фотографиями их авторов — поначалу пытался было, но у борзописцев из «Листка» начались неприятности с разными гражданами, придерживавшимися старозаветной морали, заклейменной ныне как устаревшее наследие тоталитаризма, пару раз доходило до легкого мордобития в общественных местах…
— Рамона — это Светкина знакомая, — сказала Ольга. — Я и раньше что-то такое замечала, да думать не думала…
— Хорошо, что нет негативов… — сказал Данил задумчиво, скорее самому себе. — Ну, бедное изнасилованное дите, коли уж начала, валяй до самого донышка…