Страница 35 из 69
Лева открыл было рот, но Данил остановил его взглядом. Кажется, он догадался, в чем сок: старлей недвусмысленно дал понять, что хочет наклеить на Есаула как можно больше официальных бумажек, закреплявших чернявого на нарах словно якоря. Будь старлей ссученным, он так себя не вел бы. Но Данилу Есаул нужнее на свободе… или нет? Ситуация… Если Есаул прикорнет на нарах подольше, есть шанс передать его Георгину. А на свободе лови его потом…
Клебанов, словно бы помогая ему, спросил:
— По-моему, вы хотели заявить, что гражданин Шимко проник в квартиру, принадлежащую покойному гражданину Ивлеву?
Данил решился:
— Вот именно. Проник. То, что американцы называют «бэрглэри». Мы, знаете ли, собрались помянуть усопшего, и тут с помощью неизвестно как оказавшихся у него ключей гражданин Шимко самым нахальным образом проник в квартиру. Мы, как добропорядочные граждане, немедленно повезли его в районное отделение милиции, но по дороге пришлось заехать на мою дачу, чтобы забрать рацию, которую я там оставил.
Клебанов быстро писал. Вообще-то он мог задать массу ехидных вопросов, спросить хотя бы, как случилось, что по дороге от квартиры Вадима до дачи они миновали целых три райотдела милиции — но не спросил. Значит, Данил угадал, и Есаул старлею необходим как украшение коллекции…
— Напишите здесь…
— «С моих слов записано верно», — подхватил Данил. — В самом деле, верно, что и удостоверяю… С этим нахальным вторжением все?
— Все, — Клебанов положил перед собой чистый лист. — Благодарю вас.
— Ну, а в свидетели чего я затесался?
— Вы сегодня посещали гражданку Светлану Викторовну Глаголеву?
— Посещал, — сказал Данил почти сразу же, вновь ощутив знакомое неудобство под ложечкой.
— Сообщили о смерти бывшего мужа?
— Да.
— В интимные отношения не вступали?
— Не вступал, — сказал Данил, вновь тормознув взглядом Леву.
— Когда вы покинули квартиру гражданки Глаголевой?
— Примерно в десять утра.
— Куда поехали потом?
— На Кутеванова, в квартиру Ивлева.
— Долго там пробыли?
— Минут сорок.
— Кто-нибудь вас видел, когда входили?
— Соседка из четырнадцатой. Фамилии не знаю, зовут Катей.
— Куда направились потом?
— На Чкалова, в офис «Интеркрайта». Туда я приехал около одиннадцати и безвылазно пребывал примерно до половины шестого, что может подтвердить масса свидетелей — начиная от Лалетина и кончая охранниками.
— А кроме Кати, кто-нибудь может подтвердить, что вы с… ну скажем, с десяти пятнадцати до десяти сорока пяти находились в квартире на Кутеванова?
— Вряд ли, — взвешивая каждое слово, сказал Данил. — Да и Катя может подтвердить одно: в квартиру я вошел… Возможно она слышала, как я там крутил музыку… Но в квартире со мной не было ни Кати, ни кого другого…
— В каких отношениях вы находились с гражданкой Глаголевой?
— Н а х о д и л с я? — спросил Данил медленно. — В прошедшем времени?
— Так в каких отношениях?
— В дружеских.
— А спать с ней вам не случалось?
— Случалось. Но потом перестало… случаться.
— Вы ее не ревновали?
— И не думал. Есть женщины, которых никогда не придет в голову ревновать.
— Она вам не показалась чем-то обеспокоенной? Встревоженной?
— Она в жизни не беспокоилась и не тревожилась, — сказал Данил. — Не та натура.
— Вы многих ее знакомых знаете?
— Трудно сказать…
— Этого?
Клебанов продемонстрировал ему большой черно-белый снимок — мосье Хилкевич, выходящий из подъезда. Не нужно даже ломать голову, прикидывая, с какой точки снято, все и так ясно — «Кинг-Конг»…
Данил внимательно изучил снимок, выпятил нижнюю губу:
— Вроде видел где-то…
— А в квартире Глаголевой вы с ним не встречались?
— Ни разу. На лестнице вчера вроде и разминулись… Но не уверен, он ли.
— Присмотритесь получше.
— Уже присмотрелся. — Данил отодвинул фотографию и сказал, не глядя на собеседника: — Как ее убили? И когда? Только не надо вчерашних подначек, ладно? Я, повторяю, не пацан…
— Судя по всему… Когда она открыла дверь, ее ударили, втолкнули в квартиру. И задушили чем-то узким, скорее твердым, чем мягким — возможно, куском тонкого провода в резиновой изоляции.
— Ну, мне-то не было нужды вырубать ее сразу, на пороге, меня бы она впустила…
— Уверены? А вдруг не впустила бы?
— Впустила бы непременно. — Он пытался представить Светку мертвой и не мог. Тем более — задушенной куском тонкого провода…
— Так и запишем… Какие у вас отношения с гражданкой Ратомцевой Ольгой Валерьевной?
— Самые близкие, — сказал Данил.
— А ее вы способны ревновать?
Данил явственно увидел под ногами тоненький стальной волосок — натяжку от мины.
— Пожалуй, да, — сказал он. И решил, что пора переходить в атаку. — Ваши ребятки из «Кинг-Конга» что, отлучались пописать? Оба сразу? Если они бдительно несли службу, должны бы знать, что я в квартиру не возвращался…
Клебанов не спросил, откуда Данилу вдруг ведомо о наблюдательном пункте в «Кинг-Конге» — то ли мгновенно просчитал все сам (они, конечно, доложили о «рэкетирах», а дальше догадаться нетрудно), то ли его в данный момент это не интересовало. Второе гораздо хуже — без веской причины принципиальный старлей не стал бы д в а ж д ы упускать верную возможность помучить ехидными вопросиками…
Клебанов достал из стола пухлый конверт, а из конверта — пачку глянцевых цветных снимков, с первого взгляда ясно, отщелканных «Полароидом», «Кэноном» либо иной аналогичной машинкой, мгновенно проявлявшей фотографии.
— Вы можете опознать лиц, заснятых на этих фотографиях?
Лева заинтересованно придвинулся, засопел над ухом.
Данил перебирал фотографии лениво, непонимающе — и вдруг замер с довольно пикантной картинкой в руке, лицо залила жаркая волна, кончики ушей, такое ощущение, прямо-таки завернулись в трубочку.
Кое-какие снимки были довольно безобидными — чуть поддавшие девочки дурачатся, щелкая друг друга в рискованных позах с намеком на лесбос. Но дальше лесбос пошел самый недвусмысленный, прилежно запечатлены все фазы процесса, дураку ясно, что любовь пошла всерьез. Полузакрытые глаза, переплетенные нагие тела, лица в откровенном оргазме. Поздно было отпихивать Леву.
— Итак? Опознаете кого-нибудь?
В глазах Клебанова не было ни издевки, ни даже насмешки — только усталость и напряженное внимание.
— Да, — сказал Данил, чувствуя, что сутулится самым позорным образом. — Светлана Глаголева и Ольга Ратомцева. Третья женщина мне неизвестна.
Клебанов черканул еще пару строчек, придвинул ему протокол:
— Подпишите, пожалуйста.
Данил подписал. Вопросительно поднял глаза.
— Я вас больше не задерживаю. Если вы мне еще понадобитесь, мы созвонимся.
Данил рванулся к двери. Стыд навалился столь огромный, что его как бы и не ощущалось вовсе…
— Данил Петрович!
Он не оглянулся, не остановился.
— Данил Петрович! Вы забыли…
Данил резко развернулся к столу. Клебанов протягивал ему конверт — другой, обычный почтовый:
— Это ведь вы на столе забыли?
Данил хотел рявкнуть, что не оставлял на столе ничегошеньки, но сообразил вдруг остатками подавленного стыдом и яростью профессионального чутья, протянул руку, неловко сказал:
— Спасибо…
И вывалился в коридор, увлекая за собой Леву.
Сонный сержант проверил их пропуска, и они вышли на свежий воздух из неуютно-безличного предбанника управления по борьбе с организованной преступностью. Было тихо. У крыльца стояли только их машины.
Данил рванул дверцу Левиного «Мерседеса», плюхнулся на сиденье. Лева уселся за руль, протянул ему сигареты:
— Нюанс…
У Данила вновь вертелась на слуху ленивая Светкина фразочка: «Олечка у тебя, конечно, золотце…» Такого стыда он в жизни не испытывал.
— Ну, не переживай, — сказал Лева. — Было бы хуже, окажись там Оленек с негром или ты со мной. Бабам нужно иногда оттянуться, ну их… Я, понятно, могила. Да чего ты накуксился, я двух своих законных вытаскивал из-под стебарей, и ничего. Лучшим лекарством от баб могут быть только бабы… У тебя вовсе похоронное настроение или ты способен работать?