Страница 25 из 32
Двусмысленность, в которой пребывал Валера, скрючила свинцовыми зажимами его мозг. Ничего определенного для себя решить он не мог, его двойственная натура состояла из противоречащих друг другу ингредиентов, таких же немыслимых, каким ему представлялся сплав ключей от "ауди".
Он искал встречи с Инессой, в глубине души осознавая, что лишь она способна излечить его раздвоенную душу, успокоить его нервы и помочь сделать окончательный выбор. Но вскоре он понял, что поговорить с Инессой наедине не удастся, ее опекали два динозавроподобных субъекта. Это трудно было назвать охраной, Лорд придумал хитроумную разновидность издевательства. "Телохранители" отходили от Инессы максимум на пять метров, что послужило студийным острякам темой их колких намеков типа: "За нами бы так мужики (или девки, в зависимости от пола шутников) бегали".
Инесса не показывала виду, что также нуждается во встрече с Валерой, чувствуя, что день кульминации близок. Она боялась упустить свой шанс отомстить убийцам. За Валеру она переживала не меньше, но что-то внутри придавало силы. Они не должны спасовать. И если Валера отступится от ее плана, тогда все потеряно. Нет, он не тряпка.
Началась вторая неделя июня. Валере было худо. Ночами он маялся бессонницей и лишь временами проваливался в зыбкое забытье. Не хватало воздуха, накатывало удушье. Утром вставал разбитый, под глазами багровели мешки. Садился на постель, измученный, в испарине, отчетливо понимал — изводит страх. Долго стоял под холодными струями душа, терпел. Натягивал на озябшее тело махровый халат, постоянно стонал в бессильной ярости.
И так день за днем. Измотала, скрутила злая трусость, консолидировалась с подлостью. Одержит ли верх малодушие? Позволит ли он себя заковать сытой подлости? Он не мог осилить двоякую суть свою, будто организм не принадлежал ему, а был лишь полем битвы рукоположенного Господом ангела и коварного слуги Вельзевула.
Валера всасывал в себя цистернами сигаретный дым, проклиная свою слабость, но вместе с тем он точно знал, что пока не созрел для поступка. Легко сказать — попробуй выполнить этот план, что придумала Инесса. В одном она права — полагаться на ФСБ еще опаснее. Кто их знает, у этих ребят другие принципы. Можно запросто угодить в сети Лорда и компании. Может, эти парни только и ждут, когда хранители кассеты попытаются сплавить ее органам. У них с органами свои взаиморасчеты — известное дело. Иначе бы Лорд не стал такой шишкой в телеиндустрии. Не дали бы. Государство не так глупо. Неужели в Кремле слепцы заседают — не видят, что творится на большинстве каналов, как из них усиленно лепят продажных вурдалаков, тиранов, народных кровососов и как пропагандируют Егора Злобина с товарищами.
Бесполезно было углубляться в политические дебри. К тому же это мысленное бегство в предвыборные джунгли не помогало выбраться из собственных душевных лабиринтов.
Однажды выдался дождливый день. Казалось, Грозное небо захотело напомнить лету в самом его начале, чтобы не очень-то о себе мнило, мол, есть времена года и покруче. Тяжелым серым потолком провисли тучи, на асфальте пузырились лужи. Валера, истощенный постоянным бодрствованием, рухнул в кровать и на удивление быстро заснул.
Молния электрокардиограммой рассекла небосклон: ахнул гром, распахнув ударной волной незапертые на защелки окна. Шторы вздыбились как корабельные паруса. В оконном проеме огненный карандаш очертил живой лик Зини Брукмана.
—
Ну, здравствуй, — заговорила огненная голова. — Чего в "ауди" не катаешься? Ты эту тачку заслужил. И на кой хрен сдалась тебе Инесса? Ты уже стал секс-символом этой страны. Выбирай любую. Куда она тебя тащит? Знаешь, что с тобой сотворят, если ты сделаешь то, о чем вы с ней договорились? Будет Валера с маленькой сквозной дырочкой во лбу. Тебе это надо? А что до угрызений совести — так разве не ты сам говорил, что в нашем мире выживает безжалостный и хладнокровный.
—
Зиня, что ты плетешь?! Мы же с тобой братья! — восстал Валера. — Я знаю, кто тебя убил. Неужели ты хочешь, чтобы я молчал?! Эти звери обманули меня, заставили считать тебя подонком!
—
Признайся сам себе — тебе удобнее ходить обманутым, — просверлила его хитрым прищуром светящаяся заревом голова. — Ты же испорченный мальчик, зараженный проказой цивилизации. Ты неизлечим. Единственное твое лекарство — это признание. Разве ты променяешь сверкающую суету мегаполиса на блеклую уединенность отшельника?
—
Я не пойду на сделку со своей совестью! Не хочу казнить себя потом за малодушие.
—
Так-так, обнаружилось, что Зиня Брукман стоит того, чтобы Валера Закутский подставлял под расстрел собственную персону…
—
Послушай, что за едкая ирония? По-твоему, я законченный негодяй?
—
Не говори чушь. Я же люблю тебя, брат. Но этот проклятый мир обладает авторским правом на знаки препинания, а предложения приходится придумывать самим. Чем оборачиваются наши потуги и чем заканчиваются — точкой, восклицанием или вопросом — это уж не нам решать. Мне поставили точку, тебе восклицательный знак. Лови момент, пользуйся, а то он согнется вопросом, а потом отпрыгнет, оставит одну точку. Зачем тебе это?
—
Какого черта ты склоняешь меня к предательству?
—
Сними установку. Ты же отлично умеешь не называть вещи своими именами. Предательство? Напомнить? Тысяча девятьсот девяносто третий год, второе августа. Ты приехал ко мне. Меня не оказалось дома, я тогда уехал с режиссером программы за город, к спонсорам. С ночевкой уехал. Ритка тебе открыла…
—
Нет! — заколотился в лихорадочном ознобе Валера. — Нет!
—
Да… — беспощадно продолжала голова. — Она сказала, что я уехал на целые сутки, пригласила тебя выпить кофе. Вы сидели напротив друг друга, беседуя на отвлеченные темы, но думали почти об одном. Ты думал о том, насколько твоя неотразимость всесильна, способна ли она сокрушить надежные барьеры, предостерегающие мою Ритку от низкой измены, попытается ли она сломать запрет, поддастся ли соблазну трахнуться с таким красавчиком, как ты…
—
У-у…у… — ныл от разрывавшей правды Валера.
—
Ты жаждал доказать себе лишний раз, что твое несокрушимое мужское обаяние сведет с ума любую женщину, даже верную подругу твоего друга. Ты не отрицал, что Ритка захочет лечь с тобой в постель из женского любопытства, дабы оценить, каков на самом деле этот хваленый донжуан. Ты думал так. И ты тогда совсем не думал обо мне.
Валера онемел, на лбу и шее набухли капельки пота. Раздувшись до предела, одна из капель скатилась по позвоночному желобу вниз, отметившись холодным следом.
—
О чем думала Ритка? В жизни не догадаешься, — расплылся хищной улыбкой огненный Зиня, — ей было интересно не то, какой ты мужик, а то, как хороша собой она, дерзнешь ли ты ее соблазнять, пойдешь ли ради ее женских чар на предательство. И пошел ведь. Так что брось, тебе не впервой. Вы ведь тогда оба меня предали. А я так и не узнал при жизни.
Поникший от разоблачения Валера застыл скалистым утесом.
—
Не огорчайся, я простил и тебя, и Ритку, — миролюбиво прошептала голова. — Словом, смог же ты после того вечера второго августа столько времени со мной работать и столько времени обращаться ко мне словом "брат". И сейчас сможешь. Чего тебе это стоит? Просто отбросишь совестливые предрассудки, и шито-крыто. Хотя, постой, я, кажется, знаю, в чем дело. Инесса?! Ты хочешь выпендриться перед ней?! Дурачок! Ах, да, она тебе не покорилась. Она не дала. И теперь ты индюшишься, корчишь из себя героя. Интересно, а если бы ты ее трахнул, имела бы она шанс вовлечь тебя в свою вендетту? Ой, сомневаюсь. Что? Ты любишь ее? Больше чем себя? Ладно, я в твою личную жизнь лезть не хочу, дождь закончился, тучи расступились, открыв магистраль для солнечного света. Все, исчезаю… — с этими словами огненный рисунок, шипя гирляндой, стерся.