Честь чародея

— Ах… пожалуйста. Какое волшебное слово. Мне нравится вежливость в молодежи. Мне говорили, что теперь это не в моде, но я рада, что они ошиблись. Я помню, что Гвенни была очень вежливой девочкой, а это так важно для особ королевской крови. Она могла быть резкой со своей ровней, но с крестьянами всегда была мила.

— Моргас… — напомнила Гэйнор.

— Она никогда не была вежливой, даже с богами. Она пугала слабых грубыми словами, а сильных — жестокими деяниями. Помощь, доблесть, честь — вот рыцарский кодекс, но она извратила его, насмехаясь над всеми. Она не боялась никого — ни королей, ни магов.

— Может быть, женщин? — спросила Гэйнор.

— Ну уж не меня точно, если ты это имеешь в виду. — Нимвэ теребила свои длинные волосы, и взгляд ее казался мечтательным. — Конечно, мы стремились к разному. Ей были нужны владычество над другими и земная власть. А я искала иллюзии, волшебство и любовь. Она сошла с ума, а я нет. — Она подняла глаза на Гэйнор. — Я вполне здравомыслящая, даже после стольких лет. Вполне здравомыслящая. Хочешь, я покажу тебе кое–что?

Гэйнор замешкалась, не зная, что ответить. Тогда Нимвэ тряхнула волосами, рассыпав брызги по кругу. Кое–где огненное кольцо погасло, оставив после себя только дымящуюся кромку, и через эти прорехи стала утекать магия. Из пола под ногами Гэйнор стала всходить трава, которая съежилась и засохла за несколько секунд, как в фильме о природе с ускоренной съемкой. Земля закишела белыми червями. Из нее высунулось что–то похожее на руку, зеленое и слизистое от разложения. Муунспиттл, испугавшийся настолько, что забыл о своей истерике, на этот раз отреагировал мгновенно и произнес несколько заклинаний. Круг снова сомкнулся, рука ушла в землю, а поверх изъеденной червями земли снова расстелились доски. Нимвэ грустно рассмеялась.

— Она еще не готова проснуться, — сказала она. — Но однажды…

— Моргас, должно быть, кого–то боялась, — сказал Уилл. — Иначе почему бы она сбежала?

— Она боялась зимы, — ответила Нимвэ, когда Гэйнор повторила вопрос для нее. — Пришли северяне и принесли в своих сердцах лед. А может быть, она боялась Времени, потому что для нее оно уже истекало, — кто знает? Говорят, она боялась своей сестры, но Морган ушла, не дожидаясь будущего. Они были близнецами, похожими как две капли воды, равные по силе, но такие разные по характеру. Моргас была — и, несомненно, остается такой и сейчас — хладнокровной, жадной, жестокой и бессердечной. Она кормится от чужой боли, как древние духи, но вот слабости у нее человеческие. Для нее опасно все, что опасно для простого смертного. Морган тоже была страстной особой, но ее кровь была горячей. Она была беспокойной, и ею двигали любовь и ненависть. Говорят, в конце концов любовь победила, и она со своими горничными подобрала короля на поле последней битвы и отвезла его на затерянный остров Авалорн в поисках исцеления. Некоторые легенды утверждают, что и я там была. Не слышали?

— А вы там были? — спросила Гэйнор.

— Нет, я осталась. У меня было другое дело. Однажды я довершу его. Когда _он_ проснется. — Голова ее поникла, и тело согнулось… словно ива под тяжестью своих листьев. Вдруг она снова подняла голову и взглянула на Гэйнор. Глаза у Нимвэ были странные: в их темных глубинах двигались какие–то дымные огоньки. — Зачем ты вызвала меня? — спросила она.

— Мне нужна ваша помощь в борьбе против Моргас, — ответила Гэйнор.

— Никто не может одолеть ее. Ее сестра осмелилась попробовать, и ей пришлось спасаться бегством. Морган предала любовь своей сестры ради любви к мужчине и покинула мир, а Моргас теперь снедает жажда неисполненной мести. Так что если хочешь ударить ее по пустому сердцу, напомни о ее сестре. Ее это, может, и не ранит, но разозлит.

— Спасибо, — поблагодарила Гэйнор.

— Ты закончила со мной, дитя мое? Я очень устала. Если мы не можем разбудить спящего, надо присоединиться к нему.

— Конечно. Я — я отпускаю вас. Так?

Нимвэ медленно растворилась в серебристом дожде, а ее шепоток пролетел по притихшей комнате:

— Мы еще встретимся…

— Что теперь? — спросила Гэйнор.

— Ничего, — ответил Рэггинбоун. — Мы закроем круг. Продолжать опасно. Не знал, что Нимвэ еще жива. Вообще–то наделенные Даром могут прожить очень долго. Должно быть, она погружает себя в зачарованный сон, пробуждаясь время от времени, когда заклинание ослабевает. Подозреваю, что она всего лишь _вполне_ здравомыслящая.

Муунспиттл завершил ритуал закрытия круга, огонь погас, магические силы улеглись, и круг стал холодным и безжизненным. Только легкий звон в воздухе говорил о том, что заклинания защиты все еще на месте. Моугвит, которого теперь никто не держал, носился по углам, разгоняя тени.

— Что теперь будем делать? — снова спросила Гэйнор.

— Ждать Моргас, — ответил Рэггинбоун.

Луч фонарика метался по холлу, разрезая темноту на кусочки. Тени клубились вокруг, заползали под двери, разбегались по лестницам. С портрета на них пристально смотрели чьи–то глаза. Люк сказал:

— Где–то тут должен быть выключатель.

— Не надо, — отрывисто сказала Ферн. Видимо, сказывалось нервное напряжение.

— Можно не бояться, что нас заметят, ведь Моргас нет…

— Здесь могут быть и другие обитатели. К тому же наш взломщик не любит света. Эй, гоблин, ты ведь должен быть нашим провожатым. Показывай дорогу.

Люк посветил фонариком, но Скулдундера уже не было. Ферн разглядела его под лестницей, где он укрылся от света.

— Направьте фонарик в другую сторону, — сказала она Люку. — Выходи, взломщик. Убегая от простенького электрического лучика, ты не делаешь своей королеве чести. Где комната для колдовства, о которой говорил Дибук?

— Скажи ему, чтоб оставил меня в покое, — проворчал Скулдундер. — Комната для колдовства… наверху. Дибук говорил, что раньше это была гостиная. Он должен знать, где это, — ткнул он указательным пальцем в сторону Люка. — Подвал, тот, что под кухней, она использует как кладовую. Это там Дибук видел Дерево.

— А служанка? — спросила Ферн. — Та старая карга? Надо сначала разобраться с ней.

— Она на кухне. Люк сказал:

— Кажется, это сюда…

Он посветил впереди себя. Скулдундер поплелся сзади Ферн, прячась за ней от света. Люк редко бывал в этом доме, но в конце концов он нашел лестницу, ведущую вниз. Из–под двери кухни пробивалась желтая полоска света. Ферн распахнула дверь и решительно вошла. Карга попятилась, беззвучно бормоча простейшие защитные заговоры. В ее узких черных глазах светилась злоба пополам с ужасом.

Платок сполз у нее с головы, и по плечам рассыпались седые спутанные волосы, в которых копошилась мелкая живность. Ферн схватила ее за грудки и легко оттолкнула — Гродда была почти невесомой. В этот момент подоспел Люк. Он открыл крышку большого ларя, и они вдвоем затолкали туда Гродду. захлопнули крышку и поставили сверху стопку тяжелых глиняных тарелок.

— Она там не задохнется? — спросил Люк, не особо, впрочем, переживая.

— Вряд ли, — сказала Ферн. — Я не так хорошо знакома с этими колдуньями, но они должны быть чрезвычайно живучими. Как тараканы.

— Куда дальше?

— В погреб, в кладовые Моргас.

Они спустились еще ниже, подсвечивая себе путь фонариком. Люк к тому же держался рукой за стену, а Ферн, казалось, и так все прекрасно видела.

— Еще должна быть кошка, — прошептала она, — кошка–гоблин…

— Может быть, она взяла ее с собой, — с надеждой предположил Скулдундер.

— Увидим.

Дверь погреба оказалась заперта. У Люка был ключ, но, когда он попытался вставить _его_ в замочную скважину, его ударило током, и по руке побежали голубые искры. Ферн достала из кармана перчатку. В ней рука напоминала лапу ящерицы — пятнистый узор волнами уходил под рукав. Она без труда повернула ключ, и они вошли. Здесь она включила верхний свет. Освещение было слабенькое, но они смогли разглядеть всевозможные кувшины и баночки, стоявшие на полках, пучки трав, сосуды с маслянистой жидкостью и странным осадком на дне, белые свечи в витых железных подсвечниках и руны, нацарапанные на буфете и ящиках стола. Содержимое некоторых сосудов шевелилось. Краем глаза Ферн заметила вращающиеся глазные яблоки, которые, казалось, следили за ее перемещениями по комнате. Рукой в перчатке она открывала ящики, трогала ножи, черпачки, пинцеты, доставала с полок баночки, внимательно рассматривая этикетки. Некоторые надписи на банках были на атлантийском языке, другие на латыни, греческом и, похоже, даже на арабском. Она не понимала, что они означают, но на некоторых из них была нарисована эмблема дерева. Парочку она открыла и осторожно понюхала, уловив знакомый запах сырости и зелени, роста и разложения.