Ребята Скобского дворца

Фрося! — писал Царь. — Меня на демонстрации ранили в руку, заарестовали и угрожали посадить в тюрьму, но отпустили. А Володю Коршунова засадили в «Кресты» за решетку и не отпустили только потому, что мы пролетарии и стоим за Ленина. Нашу «партию ребят-пролетариев» тоже хотят изничтожить. Забрали у меня список. Но мы все равно будем свергать буржуйскую власть. Так мне сказал Володя Коршунов. А Володе сказал Ленин. Жить мне теперь в Скобском дворце негде. Где я буду жить, я потом тебе сообщу. Ты не беспокойся и поскорей поправляйся. Нам с тобой предстоит о многом поговорить.

Твой друг Антип Царев.

6 июля 1917 года.

Во дворе Скобского дворца Царя окружили скобари. Слух, что его ранили на Невском во время расстрела демонстрации и вместе с Володей Коршуновым арестовали и посадили за решетку, волновал весь Скобской дворец.

— Из тюрьмы убежал? — цедил сквозь зубы Цветок.

Ребята внимательно разглядывали Типкину забинтованную руку. Вопросы сыпались со всех сторон.

— Зачем же мне бежать? — хмурился Царь. — Отпустили.

— На честное слово или так? — продолжал допытываться Цветок.

Глядели скобари на своего вожака с нескрываемым восторгом и явной завистью. Шутка ли сказать, Типка такой же скобарь, как и все они, а сколько в его жизни уже событий. Весь израненный — в ногу и в руку, воевал на фронте, и не простым солдатом, а разведчиком, спас своего командира и награжден «Георгием», убегал в свое время от царской полиции и вот вторично вернулся из-под ареста.

«Везет же человеку», — думал Ванюшка. Он не возражал бы, как и Типка, получить нетяжелую рану или посидеть и тюрьме, но судьба была к нему совершенно безразлична. Где бы он ни был, ничего с ним не случалось.

Цветок удивлялся. На месте Царя он сочинил бы историю, как подпилил решетку в тюрьме и потом спустился вниз по веревке, чтобы все ребята ахнули.

А Царь в это время думал, как бы поскорее избавиться от докучливых расспросов и подняться на пятый этаж к Зубаревым, передать письмо. Появившаяся среди ребят взволнованная Дунечка Пузина сообщила печальную весть:

— Наша Фрося-то в больнице совсем умирает.

— К-как умирает? — не своим голосом спросил Царь.

Ванюшка вздрогнул и побледнел.

— Тетушка Дарья пришла из больницы, так и грохнулась, завыла. В больнице сказали ей: «Не выживет, в огневице лежит и чуть дышит». — У Дунечки брызнули из глаз слезы.

— Выживет, — успокоил кто-то.

Но веселое настроение у ребят сразу угасло.

Уже темнело. Ребята расходились. С Царем остались только несколько человек.

Кто-то из них вдруг вспомнил:

— А ночевать-то ты где будешь, Царь? Ваша комната-то опечатана.

— П-пересплю где-нибудь, — мрачно отозвался бездомный Царь.

— Пошли ко мне... Ко мне... — наперебой раздавались голоса друзей.

— У нас ночуешь, — тянул Царя к себе Серега Копейка.

— Ночуй у меня, — звал Цветок, беря Царя за здоровую руку и намереваясь вести за собой. — У нас койка свободная. У нас не заберут.

Пообещав Цветку прийти к нему. Царь направился к подъезду у ворот, ощупывая в кармане заклеенный конверт с письмом. Смело одолел он два этажа. Но чем, выше, тем медленнее и нерешительнее становились его шаги. Размышлял Царь, как он заговорит с Зубаревыми. На подступах к пятому этажу шаги Царя стали совсем беззвучны. Он остановился на площадке, чувствуя, как у него бьется сердце и немеет язык.

На площадке мужество окончательно покинуло Царя. Постояв немного и видя, что никто не выходит, Царь медленно стал спускаться, ругая себя за нерешительность.

«Завтра кому-нибудь из девчонок доверю. Они отнесут», — думал он.

Внизу на лестнице он встретился с Ванюшкой.

— Ты чего здесь? — изумился тот.

— Ночевать иду... к Цветку, — сообщил Царь, не расположенный к разговору.

— Ночевать к Цветку? — изумился Ванюшка. — Да он... — С языка у Ванюшки чуть не сорвались разоблачающие Цветка слова, но он вовремя остановился: кляузничать он не любил. — Пошли лучше к нам. — Ванюшка потянул Царя к себе.

Мать Ванюшки была дома.

— Это я и Царь! — бодро сообщил он, переступая за порог. — Царь у нас ночевать будет. Можно?

Немного спустя Ванюшка с Царем сидели за столом.

— Ешь, не стесняйся, — потчевала Антипа Липа Николаевна, видя, что тот едва притрагивается к ужину и морщится: ломила и как в огне горела простреленная рука.

А поздно вечером, когда ребята уже спали в соседней комнате, она держала в руках гимнастерку Типки и зашивала порванный ворот.

«Сирота, — думала Липа Николаевна, — неухоженный, у чужих людей. Не то что мой...»

Вышла в соседнюю комнату. Посмотрела. Поправила одеяло. Спали ребята вместе на одной кровати, как братья, оба светловолосые, стриженые. А Ванюшка, повернувшись лицом к Царю, даже обнял его.

Утром, так и не передав письма. Царь явился в дежурку завода. Он шатался, поднялась температура, под сбившейся повязкой распухла простреленная рука. Рабочие на извозчике отвезли Царя, как солдата, в лазарет.

Врач только покачал седой головой, осматривая рану.

— Заражение, — сказал он, — кабы руку не пришлось отнимать.

Царя оставили в лазарете.

Больше месяца Фроська пролежала в тифозном отделении больницы. Когда же она выписалась и. пошатываясь, вышла первый раз на двор. Ванюшка с трудом узнал ее. Была она наголо острижена, как мальчишка, и желта, как лимон. От прежней Фроськи остались только большущие глаза. Но все же это была она, та самая Фроська. Острая до слез жалость облила сердце Ванюшки. И странное дело: худенькая, как былинка, стриженая, пожелтевшая Фроська вдруг снова стала бесконечно дорога ему.

— Чего глядишь-то? — сразу упрекнула его Фроська. — Наговорили вам тут. А я вот назло тебе умирала, да не умерла.

Она с прежним задором тряхнула стриженой головой.

— Почему? — совершенно невпопад спросил Ванюшка, сбитый с толку начавшимся разговором.

— А ты хотел, чтобы я умерла?

— Не-ет.

— Тебе жалко было бы, если бы я умерла? — продолжала свой допрос Фроська.

— Жалко, — признался Ванюшка. И, не желая давать повода Фроське снова взять власть над ним, добавил: — Так, немножко...

— А я все равно с того света пришла бы и глаза тебе выцарапала, — пообещала Фроська.

Ванюшка невольно поежился. После такой длительной разлуки разговор снова ему не нравился.

— За что же? — спросил он.

— А ты не знаешь?

Ванюшка недоумевающе пожал плечами.

— Ты Катьке сахар давал, когда я умирала?

«Все знает, все», — с невольным удивлением подумал Ванюшка. Он не стал кривить душой, признался.

— Давал, просто так. Один, нет, три раза. Только по кусочку. Хочешь, я тебе сразу пять кусков принесу?

— Нужен мне твой сахар. — Фроська пошатнулась: закружилась голова. Долго гулять она еще не могла.

Ванюшка попридержал ее.

— Проводить тебя? — предложил он. Если бы она согласилась, он взял бы ее на руки и дотащил бы до дома.

Силы у него были, для Фроськи он не пожалел бы себя. Но Фроська не захотела, чтобы кто-то ее провожал, и одна поплелась домой. Ванюшка все же догнал ее и осторожно повел под руку.

На другой день Фроська снопа появилась на дворе. Ванюшка уже с нетерпением ждал ее. Он заботливо усадил Фроську на лавочку, поправил у нее на голове платок и протянул сразу три куска сахара.

— Поправляйся, — сказал он.

Фроська взяла сахар. Незамедлительно вокруг собрались девчонки.

Ванюшка скромно отошел в сторону и присел на лежавший у стены ящик, надеясь еще чем-нибудь помочь Фроське. Доверить ее девчонкам он не решился и невольно слушал, как она жаловалась своим подружкам:

— Чуть не пропала моя жизня. Всеми болезнями я переболела. А напоследок легкие у меня воспалились...

— Отчего же? — удивлялась Дунечка Пузина.

— От невеселой жизни, — поясняла Фроська тихим, задушевным голосом. — Думала я очень много. От думы.