Взрыв

И часто воспоминания его соприкасались, пересекались с воспоминаниями Балашова.

И совершенно ничего странного, — люди эти были связаны между собой той прочной связью, которая дается общей работой, а значит, и жизнь у них была больше чем наполовину общая.

Филимонов казнился, ругал себя свирепо за то же злосчастное происшествие, потому что хоть и был он на этой самой работе подчиненным Балашова, сам-то он знал, да и Балашов тоже, что он, Филимонов, и старше, и опытней, и авторитетней во многих делах.

И хоть Филимонова завтра судить не собирались, переживал он не меньше Балашова, а может и больше, клял себя последними словами, что так опростоволосился, допустил этот чертов несчастный случай. И он считал, что, если говорить по-честному, то судить надо как раз его, а не Балашова, человека в подземных работах еще не очень опытного.

Он заявлял об этом в открытую, и не один раз.

Но как Филимонов ни доказывал, как ни кричал громким своим голосом, как ни размахивал руками, принимать его признания всерьез никто не пожелал, потому как есть закон: в подобных случаях отвечает начальник — мастер или прораб. А если каждый, кому вздумается, пожелает лезть под суд, то это будет уже не порядок, а черт знает что. Как сказали ему — «кабаре». И тогда Филимонов поклялся себе и им всем, что на суде устроит большой тарарам, и все узнают, какой он человек, и поймут, что разбираться надо по чести, а не так — раз начальник, значит, бей его по чем попало, даром что он молоденький совсем, а не матерый.

Уж кто-кто, а Филимонов-то знал, что вполне мог послать в траншею не Травкина, а кого-нибудь другого, с костями молодыми и гибкими, и тогда, может, ничего и не случилось бы. Отделался бы только синяками, как Зинка. А тут...

«Эх, Травкин ты Травкин, Божий ты Одуванчик, невезучий человек», — подумал Филимонов и сунул в рот еще одну «беломорину», крепко размяв ее перед тем огромными своими задубелыми пальцами.

И еще он подумал, что вообще-то прозвище это Травкину совсем неподходящее, а можно сказать, даже нелепое. Потому что божьими одуванчиками называют совсем хилых, безответных старушек, а уж Травкин не то что на старушку, а и на старичка не больно-то похож. Так только... с первого взгляда разве.

А уж характер травкинский дай бог каждому иметь. На двух молодых хватит с запасом.

ГЛАВА I

В управлении было шумно. Пробегали по коридорам разновозрастные сосредоточенные женщины с картонными папками в руках, расхаживали самоуверенные мужчины — все с одинаково обветренными, загорелыми лицами людей, работающих на воздухе.

И все вскользь, незаметно оглядывали Саньку, присматривались.

И он присматривался к этим людям, с которыми ему, возможно, придется работать долгие годы.

Люди были как люди — красивые и не очень, белобрысые и чернявые, высокие и коротышки, но Саньке казалось, что всех их объединяет одна общая черта — независимость, уверенность в себе.

Он стоял, прислонившись к стене в коридоре, напротив двери с надписью «Главный инженер».

Хозяина кабинета еще не было.

С отделом кадров все свои дела по оформлению на работу Балашов уладил еще несколько дней назад, и теперь делать ему было абсолютно нечего.

Оставалось только одно — ждать.

Наконец появился главный.

Он быстро вошел в кабинет — довольно высокий, не старый еще дядька, крепкий, с лысоватой небольшой головой, с массивным чуть приплюснутым носом и близко посаженными мрачноватыми глазами.

И сразу же вокруг него завертелась карусель — входили прорабы, требовали бульдозеры, экскаваторы, трубы, самосвалы; непрерывно звонил телефон, и по телефону опять же требовали, просили; звонил куда-то сам главный и тоже что-то требовал и просил, угрожал пожаловаться какому-то всемогущему Петру Петровичу.

Полный одноногий главбух приносил на подпись кипы разнокалиберных бумажек.

Из производственно-технического отдела тащили рулоны чертежей, синек, просили согласовать с телефонистами, кабельщиками, техническим надзором, с трестом зеленых насаждений.

И снова главный звонил, согласовывал, назначал комиссии.

Обескураженный, ошеломленный суетой, шумом, звонками, водоворотом самых разнообразных действий, Санька Балашов сидел в углу кабинета на краешке стула и чувствовал себя посторонним, ненужным и забытым.

Судя по всему, это был самый обычный, ординарный день, и Санька с изумлением и сочувствием наблюдал за главным, думал, какой же у него тяжелый хлеб, как он, наверное, выматывается за день и как же все это непохоже на прежние его, Санькины, представления о главном инженере управления, неторопливо и сановно работающем в тиши кабинета.

Примерно через час суета пошла на убыль.

Прорабы и мастера разъехались на свои участки,

Финансовые бумажки были подписаны.

Звонков стало меньше.

И главный обратил внимание на Саньку.

— Вы по какому вопросу? — спросил он.

Санька встал.

— Моя фамилия Балашов, меня к вам на работу направили, мастером, — ответил он.

Главный тоже поднялся из-за стола, улыбнулся и подошел к Саньке. Он сильно тряхнул ему руку и произнес целую речь:

— Знаю, знаю, очень рад познакомиться. Мне уже говорили о вас. Знаю, что сами попросились к нам. Одобряю. Работа у вас будет очень интересная и живая — только успевай поворачиваться. Не соскучитесь, уж это я вам обещаю, — главный усмехнулся. — Работать вы будете с бригадой Сергея Филимонова — человека очень опытного, знающего и самостоятельного. Пришли вы необычайно кстати — один из наших прорабов ушел на пенсию, и подземное строительство на новой водопроводной станции осталось без хозяина. Там вы и будете работать вместе с Филимоновым. Очень важно, чтобы вы сразу же нашли с ним общий язык. Это не просто, но необходимо, иначе ничего путного не выйдет. Участок у вас большой и сложный, многие работы уникальные, так что первые недели придется входить в курс дела, разбираться в чертежах и натуре. Чем раньше разберетесь, тем лучше. Но и торопиться не надо. Если будут вопросы — в любое время обращайтесь ко мне. Ну и к Филимонову, естественно, — он он там с самого начала, все знает, на монтаже трубопроводов собаку съел... Сразу скажу — придется вам нелегко. Чтобы руководить такими работами и таким бригадиром, как Филимонов, надо разбираться во всем досконально и знать дело не хуже его. Желательно лучше, а это трудно.

Главный снова улыбнулся, сжал Санькину руку повыше локтя и добавил:

— Вы меня извините за столь длинную лекцию, но поверьте: я вам искренне желаю удачи, хочу, чтоб из вас получился настоящий руководитель, и потому лучше уж сразу обо всем предупредить. Я вас не запугиваю, говорю о вещах реальных и для вас необходимых. Больше мы об этом, надеюсь, говорить не станем. А сейчас поедем на ваш участок, я познакомлю вас с бригадой и с объектом.

За все время этого монолога главного Санька не произнес ни слова, только слушал да иногда чуть заметно кивал головой.

Санька боялся. Боялся предстоящей встречи с людьми, которыми должен руководить, со взрослыми, опытными людьми, которые, конечно же, знали свое дело в десять раз лучше него.

У Саньки Балашова начиналась новая жизнь. Не понарошку. Всерьез.

Объект поразил Саньку прежде всего своими размерами.

Громадная, перепаханная тракторами, автомобилями, экскаваторами строительная площадка пересекалась траншеями, котлованами. Там и сям торчали недостроенные корпуса под ручищами башенных кранов, штабеля кирпича, досок, непонятные сложные детали монтажных узлов лежали под навесами, толпились многочисленные жилые вагончики и дощатые прорабки. И вместе с тем было довольно безлюдно.

Но размеры и сложность ошеломили и испугали Саньку.

— Неужели это все мне... одному надо будет... — пробормотал он.

Главный расхохотался:

— Испугались? Да-а, тут немудрено испугаться. Нет, брат Александр Константиныч, это не только ваше, вернее — наше. Мы тут только субподрядчики, только подземный монтаж трубопроводов и колодцев под задвижки делаем. Таких управлений, как наше, здесь больше десятка работает — несколько строительных, отделочники, монтажники, кабельщики самые разнообразные, механизаторы — черт ногу сломит. Вот кому потеть приходится, так это технадзору заказчика. За каждым ведь глаз нужен.