Приключения в шхерах

— Так, — сказал он и повернулся к остальным. — Этот человек, который сейчас стоит передо мной, пришел с моря и говорит на языке, который в этом доме понимают.

Все столпились вокруг старика и незнакомца. Дундертак спрыгнул с лежанки и присоединился к взрослым. Хозяйка начала накрывать к ужину.

— Вот что, невестушка, — в дедушкином голосе зазвучали новые, покровительственные нотки: — поставь-ка тарелку и нашему гостю!

Хозяйка улыбнулась своей доброй улыбкой:

— Ну вот и прекрасно, дедушка! И что бы мы без вас делали? Будьте так добры, скажите нашему гостю, чтобы он чувствовал себя у нас, как дома. И спросите, пожалуйста, будет ли он с нами ужинать. Каша уже на столе.

Старик сдвинул очки на лоб. В эту минуту он был в центре внимания всего дома. Он уже не помнил, когда такое случалось. Слова невестки пришлись, как маслом по сердцу, и старик удовлетворенно ухмыльнулся.

— Положи свой узел и снимай шапку… — распорядился он. — Так. А теперь садись вот сюда, не стесняйся. Будем ужинать.

— Спасибо, — сказал поляк. — Я очень благодарен.

Хозяйка помогла дедушке придвинуть стул поближе к столу. Она положила ему каши и сверху налила в тарелку молока. Расселись и остальные. Дундертак пристроился в самом конце стола. Старик отвел бороду в сторону и торопливо принялся опустошать тарелку, с любопытством поглядывая на поляка.

— Что тебя привело в наши края?

— Война.

— Война?

— Мы бежали из Польши. И нам пришлось пробиваться сквозь этот ад.

— Ну и дела!

— Бум… бум… бах! — размахивал руками поляк. — Вокруг грохот, пальба. Но мы плыли в кромешной тьме — и нам удалось скрыться.

— И вот ты в Швеции, в шведском доме. И будешь есть шведскую кашу. Скажу тебе по секрету, что эта каша куда удивительнее всех ваших войн — она выкормила больше людей, чем они погубили.

— По мне, так каша замечательная! — сказал поляк, выскребывая ложкой тарелку.

— А как тебя зовут?

— Вальтер.

— Ты бери еще, бери, ешь как следует! После таких передряг надо подзаправиться. Верно?

— Да!

— А когда поешь, расскажешь мне, что творится на белом свете. Бог знает, сколько времени я носа за порог не высовывал. Сын мой сейчас в море, он тоже моряк. А я вот сижу один на этом треклятом стуле и не могу двинуться!

— Вот разделаюсь с кашей, обо всем расскажу.

— Не бери сразу так много, а то подавишься.

— Хорошо. Очень уж вкусно!

Дундертак во все глаза смотрел через стол на поляка. Он никогда в жизни не слышал другого языка, кроме шведского. И, хотя он каждый вечер, забравшись на лежанку, путешествовал по всему свету, ему никогда не приходило в голову, что, бороздя моря и океаны, надо уметь говорить на особом языке — иначе тебя никто не поймет.

Старик облизал ложку и смахнул с бороды капли молока. Он с достоинством осмотрелся вокруг и громко, чтобы всем было слышно, сказал:

— Слушай, невестка! Если ты или кто другой хочет спросить о чем-нибудь у этого чужестранца, скажите мне, и я поговорю с ним на английском языке и передам ему вашу просьбу.

Хозяйка ласково улыбнулась, но промолчала и принялась убирать со стола. Она была очень довольна, что старик вдруг стал снова похож на прежнего властного хозяина дома. С появлением в доме польского матроса он, казалось, вновь обрел былое достоинство.

И тут из-за стола поднялся Дундертак. Он очень волновался. Его коротко стриженные волосы стояли дыбом и торчали в разные стороны, словно деревянные башмачные гвозди. Хриплым от волнения голосом он произнес:

— Черепаха!

Старик приложил ладонь к уху:

— Ты о чем, дружок?

— У него в кармане черепаха. Мне интересно, какая она из себя.

Все с любопытством посмотрели на поляка.

— У тебя, говорят, черепаха, — сказал старик. — Мальчик хочет посмотреть на нее.

Вальтер полез в правый карман своей куртки.

— Совершенно верно. У меня с собой черепаха. Это мой единственный друг!

Дундертак едва сдерживал нетерпение.

Но предмет, который матрос вытащил из кармана, совсем не был похож на живое существо. Скорее он напоминал кусок грубой коры. И был совершенно круглый. Потому что черепаха втянула голову в панцирь.

Матрос нагнулся к лежавшему у его ног узелку и развязал пестрый платок, в который было увязано все его имущество. Сверху оказались кучка зеленых листьев и пакетик обыкновенных лесных орехов. Взяв несколько листьев и горсть орехов, матрос положил угощение на стол перед черепахой. Потом он осторожно постучал ногтем указательного пальца по жесткому панцирю.

— Как его зовут?

— Это не он, а она. И зовут ее Элиза.

Элиза недоверчиво высунула из-под панциря плоскую головку. Черные глазки с любопытством разглядывали все вокруг. Матрос стал ласково почесывать черепахе голову.

— Не бойся, — приговаривал он. — Тебе нечего бояться. — Мы с тобой в чужом доме, но здесь живут очень хорошие люди.

Черепаха вытянула длинную шею. Она приподнялась на коротких ножках и не спеша, важно отправилась на прогулку вокруг пустой миски от каши, которая стояла посередине стола. Твердый панцирь терся о края миски.

— Смотрите, смотрите! — изумился Дундертак. — Она, оказывается, умеет ходить. Ну совсем как жук-олень!

Жук-олень при малейшей опасности поджимает лапки и притворяется мертвым. Тогда его можно принять за черный камешек. А мгновение спустя камешек высовывает ножки и как ни в чем не бывало пускается в путь. Так и тут: лежавший на столе перед матросом кусок коры вдруг превратился в черепаху.

Матрос легонько постучал костяшками пальцев по краю стола. Черепаха тотчас же поползла на этот звук. Матрос взял орех большим и указательным пальцами и положил Элизе в рот. Потом он снова с нежностью погладил ее по голове.

— Да, просто удивительно, как человек иногда привязывается к животному, — сказал старик. — Я это сам испытал. Когда-то в молодости я плавал на фрегате «Сокол». Уж не знаю как, но на борту оказалась маленькая приблудная мартышка. Все мы ее очень полюбили. Она командовала нами, как хотела. А была совсем крошечная, умещалась в кармане брюк. Мы дали ей имя — Черная Мария. Она была вся черная — от ушей до кончика хвоста. Вокруг круглой мордочки висели длинные седые бакенбарды. А глаза были большие, карие. Умная была бестия, не глупее самого капитана!

Дундертак с изумлением смотрел на своего старого дедушку. Никогда раньше он не слышал, чтобы старик сказал ласковое слово или обрадовался чему-нибудь. Все дни с утра до вечера он проводил в угрюмом, стариковском одиночестве. Но с той минуты, как в дом вошел польский матрос, старик словно переродился.

Вальтер дал Элизе последний орех.

— Мне ее подарил один финикиец, торговавший коврами и драгоценными тканями. Как-то раз, когда он был в Греции, его укусил в правую руку верблюд. Даже самые кроткие животные, если с ними плохо обращаться, могут потерять терпение. А верблюды очень сильно кусаются.

Дедушка важно кивнул, подтверждая справедливость этих слов. Можно было подумать, что он всю жизнь только и делал, что ездил на верблюдах.

— Торговец не позаботился вовремя промыть и перевязать рану. Внезапно у него поднялась температура, и он слег. Это случилось на каком-то жалком постоялом дворе в маленьком портовом городишке Корфе. Когда я его увидел, он был очень плох. Яд проник уже глубоко в кровь. В общем, до смерти оставалось недолго. Но я знал, как лечить такие вещи. Я вскрыл у него под мышкой кровеносный сосуд и высосал испорченную кровь. Надо только, чтобы у тебя самого были все зубы здоровые, а то яд проникнет в кровь, и тогда тебе крышка, потому что если яд попадает в голову — от этого нет спасения. У меня все зубы были в порядке, и мне удалось высосать яд. Через некоторое время этот человек снова был на ногах. И в благодарность подарил мне эту черепаху.

— Немного за такую услугу!

— Так может показаться всякому, кто не знает того, что знаю я. Эта черепаха не простая — она искатель кладов!