Поиск в темноте

Она тихо, без стука закрыла дверку кабины.

В зеркало заднего обзора я видела, как ее стройная фигура, освещенная розовым светом уличного светильника, медленно удалялась от машины. Она шла по тропинке к подъезду, а впереди, обгоняя ее, бежала по белому снегу резкая черная тень, и чем ближе к дому подходила Шарапова, тем тень становилась все длиннее и длиннее и наконец впереди нее вошла в подъезд.

Я подождала, пока осветилось окно квартиры, и тогда из того же самого телефона-автомата позвонила домой, чтобы успокоить заждавшегося меня Петра Ивановича, сказала, что скоро приду. Потом набрала свой служебный и сказала, что заканчиваю свои дела, домой вернусь на «газике», оставлю его у подъезда, пусть ГАИ заберет.

К дому Тобольского я добралась без приключений, ночные улицы города были пусты. Шел второй час ночи.

Перед моим приездом они оба, очевидно, сидели на кухне, когда я вошла, они стояли возле кухонного стола. Лицо Тобольского осунулось, мне показалось, что он даже похудел за эти прошедшие три часа. Фоминых, отвернувшись, смотрел в окно.

— Как там Борис? — спросил Тобольский.

Я ответила… Он приподнял занавеску, я вошла в комнату. Уже все было прибрано, пол подтерт, только возле дивана остались на полу два рыжих пятна. Круглый стол был возвращен на свое место в углу.

На пустой столешнице лежала тонкая стопочка исписанных листков. Я не стала их читать, только проверила, поставлены ли подписи и число.

Сложив листки вдвое по длине, сунула их в боковой карман куртки. Застегнула пальто, постояла, собираясь с мыслями, хотя говорить и здесь мне было нечего.

Проходя мимо Тобольского, я остановилась и глянула на него в упор:

— Эх вы!… — не удержалась я. — Контакт… и два трупа. А ведь им еще не было двадцати лет. Пусть один вел себя как подлец, но, кто знает, ведь им бы еще жить да жить… Я не имею пока официального права брать с вас подписки о невыезде. Это завтра сделают в милиции. Не повторите ошибку Брагина — оставайтесь оба дома. Прощайте!

Нервное напряжение, в котором я пребывала последние часы, дало себя знать: даже не сразу попала ключом в скважину замка зажигания.

Остановила «газик» под окнами своего подъезда. Выдернула ключ зажигания, спрятала его под коврик — дверка у дряхлой машины захлопывалась просто так, без ключа.

— Спасибо тебе, старичок! — сказала я, даже без усмешки, совершенно искренне. Очевидно, то самое нервное состояние настроило меня на лирический лад. — Спасибо!

И я погладила «газик» по помятому крылу.

Открыла дверь квартиры и, как была в пальто, прошла на кухню, где Петр Иванович уже трещал кофемолкой, — очевидно, он услышал, как подошла машина. Опустилась на табуретку, встретила его встревоженный взгляд.

— Все!… — сказала я.

2

Поглядывая на тонкую стопку — девять страниц, которые написал Тобольский, полковник Приходько по привычке помешал ложечкой в стакане, хотя давно уже пил чай без сахара — врачи нашли диабет в начальной стадии.

— Вы знаете, Евгения Сергеевна, — он прищурился чуть улыбчиво, — пока вы у меня работаете, я даже детективы перестал почитывать; жена у меня увлекается, да и я, бывало, полистывал их перед сном, вместо снотворного. А вот теперь уже какие-то таблетки на ночь пью. Читать некогда. А от ваших детективов не уснешь.

Он допил чай, отодвинул стакан и не спеша прочитал все девять страниц показаний, где пока стояли три подписи — Брагин был еще в бегах, а Завьялов в больнице.

— Грамотно пишет, — сказал полковник.

— Грамотно, — согласилась я. — Инженер-программист все-таки.

— Я даже не в этом смысле. Стиль чувствуется — литература.

Полковник Приходько дочитал последнюю страницу, аккуратно сложил листки стопочкой.

— А теперь рассказывайте, чего здесь нет.

И я начала рассказывать.

Полковник всегда требовал обстоятельности в моих сообщениях, и хотя я старалась пореже упоминать о своих интуитивных домыслах, но, так как они где-то определяли мои поступки, совершенно исключить их не могла. Когда я рассказала, как решила ехать на вымышленный день рождения, полковник только коротко глянул на Бориса Борисовича, но смысл этого взгляда я так и не поняла. Про свой автомобильный пробег я сообщила вкратце, считая, что непосредственного отношения к моему делу он не имел.

— Вот и все! — заключила я, сделав руками неопределенный жест, как бы сожалея, что ничего особо интересного сообщить больше не могу. — А о деталях они, наверное, сами расскажут следователю.

— Думаю, что расскажут… А когда вас пригласили на вымышленный день рождения и вы поняли, что все они чем-то встревожены, вы могли и не ехать?

— Да, могла и не ехать. Я не знала, что их обеспокоило.

— На следствии узнаем. А все же, зачем вы поехали? Опять рискованный эксперимент?

— Не совсем. Я подумала, что они пробуют взять меня на испуг. И решила их опередить. Думаю, мне это удалось. Вот только Брагина я просмотрела. Здесь и виновата.

— И все же решили ехать. Одна против четверых.

— Двое против трех.

— Это как?

— Я была уверена, что Завьялов на моей стороне.

— Опять интуиция?

— Не совсем. Просто я до этого познакомилась с его дочерью. Мы вместе ходили в универмаг, покупали ей шубку. Дочь у Завьялова — милая и ласковая девочка. А генетики говорят, что дочь обычно наследует характер своего отца, как сын — матери. И я тогда подумала, что с этой цепочкой на воротнике получилась какая-то накладка, — ну, не может у такой милой девочки отец быть зверем — расчетливым, хладнокровным убийцей.

— Ну… — с сомнением протянул полковник Приходько. — Не совсем убедительный довод. Для меня, во всяком случае.

— Это потому, что вы не видели его дочь, — сказала я.

— Не видел, верно, — согласился полковник. — Ладно, Евгения Сергеевна! А теперь поедем в Управление. Там нас с вами начальство ждет. Желает лично вам свое спасибо сказать.

— Как?… — растерялась я. — Прямо сейчас?

— Вот именно, сейчас.

— Как же я поеду? Вот так, как есть?

— А чего ж? Не на концерт едем. А вы и так смотритесь. Верно, Борис Борисович?

Я невольно вспомнила, что именно эти слова сказала мне Шарапова. А Борис Борисович со своей обычной улыбкой только кивнул, соглашаясь с полковником.

— Но… — все еще не решалась я. — Я у вас в Управлении ни разу не была. Там у вас, поди, простого зеркала нет?

— Зеркала?… Борис Борисович, есть у нас в Управлении зеркала?

— Найдем, — сказал Борис Борисович.

Он подал мне пальто, а полковник Приходько галантным жестом открыл дверь, пропуская меня вперед.

Гараж Завьялова я разыскала без труда.

Ключи у меня были, я выгнала белые «Жигули» и подъехала к дому, где жил Завьялов. Меня встретила совсем дряхлая, но симпатичная старушка — как я уже знала, какая-то дальняя родственница его покойной жены. Я не успела ей представиться, как из соседней комнаты выскочила Ксения:

— Бабушка! Это та самая тетя Женя! Я же тебе рассказывала. Тетя Женя, мы поедем к папе в больницу?

— Да, Сеня, поедем. Одевайся поскорее, а то опоздаем.

Ксения торопливо натянула новую шубку. Бабушка собрала в кулек домашние пирожки и яблоки. Доверенности на управление чужими «Жигулями» у меня не было, но остальные свои документы я, понятно, захватила с собой. По дороге нас никто не остановил.

В двери больницы уже заходили посетители с кульками и сумками. Торопясь, Ксения поскользнулась на лестнице. Я подхватила ее за руку.

— Осторожнее, Сеня. Гляди под ноги. А то ушибешь ножку и сама попадешь в больницу.

— Как папа?

— Да, как твой папа, — сказала я.

Алексей Михеев.

НИЧЕГО ЛИЧНОГО

Одна столичная дама в своем электронном livejournal написала следующее: «Был в Новосибирске такой всенародно любимый старик Михал Петрович Михеев, он писал детективы («Запах "Шипра"», «Тайна белого пятна»), но более всего был велик тем, что сподобился написать «народную» песню: «Есть по Чуйскому тракту дорога, / Много ездит по ней шоферов, / Был там самый отчаянный шофер, / Звали Колька его Снегирёв. / На «Форде» там работала Рая…» Ну и так далее…»