Зверь

Торопящиеся мимо покупатели начали останавливаться, оборачиваться, стараясь понять, что происходит.

— Слава! — заорал Гектор, перебираясь через перила: — Сзади!

Арбалетчик моментально пригнулся и, развернувшись, ткнул наугад кулаком, угодив высокому в грудь. Тот удивленно отступил на шаг. В кармане у него тоже был пистолет. Это Гектор понял секунду спустя, когда Корсак поднял оружие. Шансов у них практически не было, даже учитывая, что слепому удалось сбить одного из убийц с ног. Но стрелять можно и лежа. Через пару секунд лысый придет в себя — и тогда все, пиши пропало. Трубецкой отчаянно вертел головой. Он никак не мог сориентироваться. Гектор спрыгнул вниз, поскользнулся на мраморном полу и упал, довольно чувствительно ударившись плечом. В толпе засмеялись. Высокий прищурился. Взгляд его скользнул с Трубецкого на Руденко, застыл. Вероятно, убийца выбрал приоритетную жертву. Долю секунды спустя должен был прозвучать выстрел. Собирающиеся у фонтана люди откровенно веселились, глядя, как барахтаются на полу лысый и Гектор.

Решение пришло само собой.

— А вот и я! — натянув на лицо приторно-кретинское выражение, заорал Гектор, поднимаясь, и тут же, тыча пальцем в высокого, завопил еще громче: — А это — главный герой нашей телепередачи!

Тот нахмурился. Хотелось ему или нет, но пистолет пришлось опустить. Не станешь же стрелять, когда тебя разглядывает полсотни человек. В следующее мгновение высокий сделал то, чего Гектор никак не ожидал: расплылся в обаятельной кинематографической улыбке и церемонно поклонился, разведя руки широко в стороны. Послышались оживленные хлопки.

— Так это с телевидения, что ли? Снимают чего-то, да? — раздалось в толпе.

— Где телевидение? — заинтересовался проходивший мимо любопытный толстяк в пальто и шляпе. Обернувшись, он заорал на весь зал: — Клава! Клавочка! Иди сюда! Тут телевидение передачу снимает!

Полуторацентнерная Клавочка, поспешающая на зов, протискивалась сквозь толпу, озабоченно крутя тыквообразной головой.

— А камера где? — принялся допытываться толстяк у Гектора.

— На втором этаже, — охотно вступил в разговор арбалетчик. — Скрытая. Для «Сам себе режиссер» снимаем. Вот и Лысенко стоит.

— Где?

— Да вот же. — Руденко безбоязненно ткнул пальцем в грудь высокому.

Тот снова поклонился.

— Этот, что ли? — оценивающе уточнил толстяк, приглядываясь.

— Он, — подтвердил Гектор.

— Не похож.

— Ну, родной мой, на вас не угодишь, — развел руками арбалетчик. — Вам внешность важна или человек?

— Похож, — спокойно сказал Корсак. — А не узнаете потому, что с похмелья и без грима. А вообще-то я белый и пушистый.

— Вот. Он белый и пушистый, — жизнерадостно сообщил Гектор, хватая толстуху Клавочку за пухлый локоток и подтаскивая к высокому. — Гражданочка, можно вас на минуточку? Будьте любезны, встаньте-ка сюда… Нет, лучше под руку его возьмите. Нет, не под эту. Под правую. Вот так, хорошо. — Обернувшись к Руденко, сказал, словно бы между делом: — Какая телегеничная внешность!

— Да-а, — протянул тот. — Потрясающая.

— Света достаточно?

— А то!

— Хорошо. Вы пока стойте тут, — принялся объяснять Клавочке Гектор, — и никуда не отходите. По кадру вашей эпизодической сверхзадачей будет: «не отпускать актера, даже если он очень захочет уйти».

Гектор сыпал заумными терминами, подслушанными в каком-то фильме, а Клавочка внимала ему, открыв рот, сжимая запястье Корсака словно тисками.

— Постойте, какой еще «актер»? — насторожился толстяк. — Вы же говорили, что это Лысенко. А Лысенко — режиссер.

— Мало ли что я говорил, — снова развел руками арбалетчик. Он уже вошел в роль.

— Конечно, Лысенко! — убежденно вопил Гектор. — Это он у себя сам себе режиссер, а у нас он — сам себе актер.

— Еще какой, — утвердительно кивнул Руденко.

— Так вы не «Сам себе режиссер» снимаете? — Подозрения толстяка не рассеивались.

— «Очевидное — невероятное», — вампирически скалясь, буркнул высокий.

— «Пока не все дома», — поправил арбалетчик и снова повернулся к словоохотливому толстяку. — И вообще, товарищ, перестаньте вмешиваться в творческий процесс. Отойдите в сторонку.

Корсак посмотрел на поднявшегося наконец напарника, растерянно топчущегося на месте, и вздохнул:

— Не перевелись еще талантливые люди. Учись.

Почему-то именно эта фраза успокоила толстяка. Он плавно отошел в сторонку и приткнулся у витрины с парфюмерией.

— Братцы, тут телевидение чего-то снимает, — прокатилось по залу. У фонтана началось настоящее столпотворение. Народ старательно озирался, пытаясь увидеть камеру и, если повезет, оскалиться в объектив.

Гектор обернулся. Лидка уже была здесь. Подобрала сумку и стояла, хихикая в ладошку. Ее, похоже, здорово забавляло происходящее.

— Ассистентка режиссера, в смысле моя, — строго хмурясь, гаркнул на девушку Гектор, — что это вы все на съемочной площадке отираетесь? Быстренько забирайте оператора и бегом на рабочее место!

— Слушаюсь. — Лидка засмеялась и подхватила Трубецкого под руку. — Пойдемте?

Тот утвердительно кивнул и побрел рядом с девушкой, осторожно постукивая по мраморному полу белой тросточкой.

— Он же слепой, — изумленно пробормотал толстяк.

— У него творческий поиск, — отрубил Руденко. — И вообще, чтоб вы знали, слепые — самые лучшие операторы. Они слышат хорошо. Бетховен, например.

— При чем тут Бетховен? — не понял толстяк.

— При том, что среди слепых почти все — настоящие таланты.

— Ну почему же? — бормотнул Корсак, пристально глядя на арбалетчика. — И среди зрячих тоже неглупые ребята попадаются.

— Бывает. Но реже, — многозначительно поднял палец тот.

— Но Бетховен был не слепой, а глухой! — завопил толстяк, переставая что-либо соображать.

— Да? — удивился Руденко, но тут же охотно согласился: — Вот видите! Глухой, а какой талант! На пианино играл. И это с его-то зрением! С ума сойти! Исключение подтверждает правило.

— Маразм, — поник, сдавшись, толстяк.

— Так! — размахивая руками, тем временем разорялся Гектор. — Главный осветитель, — он дернул арбалетчика за рукав, — товарищ, я к вам обращаюсь. Идите, помогите оператору наладить свет.

— А вы? — спросил Руденко.

— А я тоже приду скоро. В смысле, как только еще что-нибудь не заладится.

— Хорошо, — согласился арбалетчик и кивнул: — Удачи тебе.

— Эй! — позвал «Лысенко». — Возьмите и моего «осветителя» за компанию. Пусть поучится свет налаживать. А мы тут пока с товарищем, «в смысле режиссером», разберемся.

— Обязательно возьму, но… не сегодня. Как раз сегодня-то я и не могу, — печально развел руками Руденко. — Мешать будет. Попозже, может быть, когда прожектора подключу.

— После того как ты прожектора подключишь, тебя днем с огнем не найдешь, — криво усмехнулся Бателли. — Пойдем уж лучше сейчас.

Лысый подмигнул высокому и ловко подхватил Руденко под локоть. Арбалетчик хмыкнул:

— Ну, если ты настаиваешь… — И, взглянув на Гектора, добавил: — Не волнуйся, с одним я как-нибудь справлюсь.

Они дружно зашагали в сторону выхода и через секунду затерялись в толпе. Гектор растерянно смотрел им вслед.

— У меня пальцы болят, — сообщила вдруг жалобно Клава.

— Товарищи, вы будете снимать или нет? — снова собрался с духом толстяк. — Мы с женой очень спешим.

— Обязательно, — уже без прежнего запала ответил, как отмахнулся, Гектор, глядя вслед ушедшим. — Сейчас и начнем.

Корсак, наблюдавший за ним, с усмешкой пообещал:

— Он скоро вернется.

— Спасибо, но я, пожалуй, его уже не дождусь, — ответил Гектор. Убийца дернулся, однако толстуха Клава продолжала удерживать его правую руку побелевшими от напряжения пухлыми сардельками-пальцами.

— Так, товарищи, я поднимусь к оператору, проверю, достаточно ли у нас пленки, узнаю, отлажен ли кадр, ракурс, выдержка, посмотрю, хорошо ли выстроены мизансцены, и сразу начнем снимать. Все. Никому не расходиться.