Страница 18 из 188
— Ничего такого, против чего вы могли бы возражать. Вы там — что надо. Но не в этом дело. Меня потрясло, что мы здесь с вами через семь поколений. Сколько вам лет, миледи? Прилично ли задавать вам такой вопрос?
— Не знаю, прилично ли, но я не возражаю. Мне двести тридцать пять стандартных галактических лет, двадцать три с половиной десятилетия.
— А на вид никак не больше пятидесяти. Предок умер, когда ему было восемьдесят два. Он был очень стар. Мне тридцать девять, и, когда я умру, вы ещё будете живы…
— Да, если ничего не случится.
— И проживёте ещё пять десятилетий…
— Вы завидуете мне, Диджи? — огорченно спросила Глэдия. — Вы завидуете, что я пережила Элайджа больше чем на полтора столетия и осуждена пережить ещё на сто лет?
— Конечно, завидую! ещё бы! Я бы не прочь прожить несколько столетий, если бы не создал этим дурного примера для народа Бейлимира. Я не хотел бы, чтобы они жили так долго. Замедлился бы ход истории и интеллектуальное развитие. И правительство оставалось бы у власти слишком долго. Бейлимир погрузился бы в консерватизм и застой, как ваш мир.
Глэдия вздёрнула подбородок.
— На мой взгляд, с Авророй всё в порядке.
— Я говорю о вашем мире, о Солярии.
— Солярия — не мой мир, — твёрдо сказала Глэдия.
— Надеюсь, что это не так. Я пришёл к вам именно потому, что считаю Солярию вашим миром.
— В таком случае вы напрасно потратили время, молодой человек.
— Но вы родились на Солярии и жили там какое-то время?
— Я жила там первые тридцать лет.
— Тогда вы в достаточной степени солярианка, чтобы помочь мне в важном деле.
— Я не солярианка, несмотря на ваше так называемое дело.
— Дело касается войны и мира — если вы считаете это важным. Внешним мирам грозит война с Поселенческими мирами, и это будет скверно для всех. А вы, миледи, способны предупредить войну и сохранить мир.
13
Трапеза закончилась, и Глэдия обнаружила, что смотрит на Д. Ж. с холодной яростью.
Она спокойно жила последние два столетия, отрешившись от сложностей жизни. Постепенно она забыла свои беды на Солярии, трудности привыкания к Авроре.
Ей удалось очень глубоко похоронить боль двух убийств и два экстаза необычной любви — с роботом и землянином — и смириться. Затем она долго и спокойно жила в браке, имела двух детей, занималась своим делом. Сначала ушли дети, затем муж, скоро и она, вероятно, оставит работу и останется одна с роботами, довольная своей судьбой, а может быть, смирившись с нею. Жизнь её потечёт спокойно и без событий к неизбежному концу, такому тихому, что эти механические люди наверняка не заметят, как он наступит.
Так она жила. Но что же случилось?
Все началось вчера ночью, когда она напрасно искала в небе солнце Солярии, которого там не было. Эта глупость словно вызвала к жизни прошлое, которое должно было оставаться мертвым, и мыльный пузырь спокойствия, который она создала вокруг себя, лопнул.
Имя Элайджа Бейли — самое болезненно-радостное воспоминание, которое она так старательно прятала, вдруг повторялось снова и снова.
Затем её принудили иметь дело с человеком, считавшим себя потомком Элайджа, и вот теперь с другим, который и в самом деле его потомок. И наконец, ей навязали проблемы, подобные тем, которые мучили самого Элайджа.
Не должна ли она стать в некоторой степени Элайджем, не имея ни его таланта, ни его жёсткой решимости выполнить свой долг любой ценой?
Что она сделала, за что ей всё это?
Она чувствовала, как под покровом жалости к себе в ней тлеет ярость. Это несправедливо. Никто не имеет права взваливать на неё ответственность вопреки её воле.
Стараясь говорить спокойно, она произнесла:
— Почему вы твердите, что я солярианка, когда я говорю вам обратное?
Д. Ж., казалось, нисколько не смутил её холодный тон.
Он держал мягкую салфетку, которую ему вручили в конце обеда. Она оказалась влажной и горячей — но не слишком горячей, — и он, имитируя действия Глэдии, тщательно вытер руки и рот, затем сложил пополам и провёл ею по бороде. Салфетка уже начала расползаться на куски и съеживаться.
— Полагаю, она скоро совсем исчезнет, — сказал он.
— Исчезнет, — подтвердила Глэдия, кладя свою салфетку в особое углубление в крышке стола. Оказывается, держать её в руках было признаком невоспитанности, и единственным оправданием для Диджи могло служить лишь то, что он был явно не знаком с обычаями цивилизованности. — Некоторые полагают, что их остатки загрязняют атмосферу, но в доме созданы слабые восходящие потоки воздуха, которые увлекают пыль к фильтрам. Сомневаюсь, что из-за неё могут возникнуть неприятности… Но вы не ответили на мой вопрос, сэр.
Диджи скомкал остатки салфетки и положил комочек на подлокотник кресла. Робот, повинуясь быстрому и небрежному жесту Глэдии, тут же его забрал.
— Миледи, я не заставляю вас быть солярианкой, я только узнал, что вы родились и прожили какое-то время на Солярии, значит, вас можно считать таковой. Вы знаете, что Солярия покинута?
— Да, я слышала.
— И на вас это никак не подействовало?
— Я аврорианка вот уже два столетия.
— Это не ответ. Даже уроженец Авроры может быть опечален гибелью планеты-сестры. А вы?
— Мне всё равно, — ледяным тоном ответила Глэдия. — Почему это вас интересует?
— Сейчас объясню. Мы — я имею в виду торговцев Поселенческих миров — народ заинтересованный, потому что надо делать дело и получать прибыли, чтобы приобрести планету. Солярия — благоустроенный комфортабельный мир. Вы, космониты, похоже, в нём не нуждаетесь. Почему бы нам не заселить его?
— Потому что он не ваш.
— Что значит «не ваш», мадам? Разве Аврора имеет на него больше прав, чем Бейлимир? Разве мы не можем предположить, что пустая планета принадлежит тому, кто хочет заселить её?
— Так вы её заселили?
— Нет, потому что она не пустая.
— Вы хотите сказать, что не все соляриане покинули её? — быстро спросила Глэдия.
Д. Ж. широко улыбнулся:
— Вас это взволновало, несмотря на то что вы аврорианка?
Глэдия снова нахмурилась.
— Ответьте на мой вопрос.
Д. Ж. пожал плечами:
— Перед исходом на Солярии было всего пятьдесят пять тысяч жителей — по нашим оценкам. Население уменьшалось с каждым годом. Ну пусть пять тысяч в год. Как мы можем быть уверены, что ушли все? Но не в этом дело. Даже если все соляриане ушли, планета не опустела. Там осталось двести миллионов, если не больше, разнообразных роботов, среди которых самые современные. Можно предположить, что соляриане взяли сколько-то роботов с собой. Трудно представить себе космонитов вообще без роботов. — Он с улыбкой оглядел ниши с роботами. — Однако они не могли взять сто сорок тысяч роботов на каждого.
— Но поскольку в ваших Поселенческих мирах роботы полностью отсутствуют и вы хотите, чтобы так и оставалось, вы, стало быть, не можете заселить Солярию.
— Правильно. Но только пока роботы не исчезнут, а уж об этом мы, торговцы, позаботимся.
— Каким образом?
— Мы не хотим общества с роботами, но это не значит, что мы не можем взять с собой несколько штук и делать с ними бизнес. У нас нет суеверного страха перед ними. Мы точно знаем, что роботехническое общество идёт к застою. Космониты довольно наглядно показывают нам это. Но если они так глупы, что желают иметь такое общество, мы можем продавать им роботов по сходной цене.
— Вы думаете, космониты купят их?
— Я уверен. Они будут рады элегантным моделям солярианского производства. Всем известно, что соляриане были ведущими конструкторами роботов в Галактике, — хотя покойный доктор Фастольф считался непревзойденным в этой области, но только на Авроре. К тому же, даже если мы назначим солидную цену, она всё равно будет ниже себестоимости, так что в выигрыше будут и космониты и торговцы — вот секрет удачной торговли.
— Космониты не захотят покупать роботов у поселенцев, — с явным презрением сказала Глэдия.