Страница 165 из 191
Пожалуйста, доказательство № 16.
Материалы по делу.
Из воспоминаний поэта Александра Блока (1880–1921, российский поэт; цитируется «Последние дни императорской власти», 1921): «Распутин накануне своей гибели как бы завещал свое дело Протопопову, и Протопопов исполнил завещание. В противоположность обыкновенным бюрократам, которым многолетний чиновничий опыт помогал сохранять видимость государственного смысла, Протопопов принес к самому подножию трона весь истерический клубок личных чувств и мыслей, как мяч, запущенный расчетливой рукой, беспорядочно отскакивающий от стен, он внес развал в кучу порядливо расставленных, по видимости устойчивых, а на деле шатких кегель государственной игры. В этом смысле Протопопов оказался действительно „роковым человеком“».
Кургинян: Блок не изучал математическую теорию турбулентности, но он ее описал прямо блестяще. «В этом смысле Протопопов оказался действительно „роковым человеком“». И вот если мы не хотим, чтобы в нашей действительности появлялись «роковые» люди и чтобы эти «роковые» люди, как мячи, запущенные чьей-то рукой, разворачивали до конца политические системы и страны, мы должны извлечь урок и понять, что Распутин — это разрушитель империи. Это важно понять не потому, что важен сам Распутин. Неважно, какой он человек: хороший или плохой. Это важно понять потому, что это не должно снова повториться. Это надо изучать сегодня потому, что всегда есть возможность, что в определенных системах появятся такие мячи, и они разворотят все, а оплачивать это будет наш народ, наше государство, мы все.
А теперь я хочу, чтобы Николай Викторович Стариков по этому поводу прокомментировал ситуацию. Пожалуйста.
Стариков: Мы только что посмотрели письмо членов императорской фамилии. Мне хотелось бы два слова сказать о том наказании, от которого члены императорской фамилии хотят избавить великого князя Дмитрия Павловича. Его отправили в действующую армию в Персию. Всего лишь. Он не был ни арестован, ни посажен под арест. То есть фактически убийцы Распутина остались абсолютно безнаказанными, несмотря на то, что они все были известны. У них не хватило ума даже скрыть это преступление. Известный факт, что Пуришкевич через несколько минут после убийства рассказал все пришедшему полицейскому. Потом Великий князь Дмитрий Павлович рассказал и тоже признался в этом преступлении. Но ничего не произошло. Смотрите. Феликс Юсупов сослан в свое имение — какое жестокое наказание! Великий князь Дмитрий Павлович отправлен в действующую армию — ну просто ужас какой-то!
Кургинян: Не на главный фронт, не на немецкий.
Стариков: Конечно. Не на самый главный фронт, а в Персию. Пуришкевич, депутат Государственной Думы, есть неприкосновенность, — он уехал с лазаретом на фронт.
Что это такое? Это было наглядно показано бессилие царской власти, ее окончательный распад и бессилие. Если действующий император не может наказать убийц человека, который дорог его жене, который, возможно, оказывает целительное воздействие на его сына, то, что тогда власть может? Эта власть уже не может ничего.
Кургинян: Правильно ли я понимаю, что убийство оказало еще более страшное воздействие на систему, чем сам Распутин?
Стариков: Конечно. Можно дальше действовать по свержению этой власти, можно стараться заменить этого императора, свергнуть монархию, потому что эта власть не может постоять за себя.
Кургинян: «Как мяч, запущенный расчетливой рукой». Хорошая фраза.
Сванидзе: Спасибо. Короткий перерыв, после которого мы продолжим слушания.
Сванидзе: В эфире «Суд времени». Второй день слушаний по фигуре Григория Ефимовича Распутина.
Прошу Вас, Леонид Михайлович. Ваши вопросы оппонентам.
Млечин: Николай Викторович, а если бы император взял бы и расстреливал вышедших на улицы Петрограда. Он бы и сейчас… Ну, не он бы, а наследники и сейчас были бы императорами.
Стариков: Это вопрос?
Млечин: Нет, это я предлагаю вам над этим поразмыслить. Николай просто не был таким. А получается, что Вы возлагаете на него моральную ответственность за то, что он не был жестоким, за то, что он не приказывал убивать. Разве же можем мы с учетом того, что, начиная с 1917-го года, у нас у власти все находились люди, которые легко приказывали убивать виновных и невиновных и пролили море русской крови и всякой другой? Можем ли мы сейчас, с учетом этой истории, бросать в него камень, вместо того, чтобы даже поразиться тому, что у власти в России был некогда человек, который не считал возможным лишний раз проливать кровь. Это же поразительная вещь с точки зрения нашей истории, вот той, которая с 17-го года, которая на наших глазах еще продолжалась. Не согласны?
Стариков: Я не согласен с тезисом, который вы высказали. Речь не идет о том, что он должен был немедленно во дворе Зимнего дворца расстрелять убийц Распутина. Речь идет о том, что он не смог довести уголовное дело до какого-то логического завершения. Ведь власть должна была показать свою силу. Для этого не нужно расстреливать. Нужно арестовать, нужно судить, нужно заявить, что член императорской фамилии, повинный в убийстве, будет судим по законам Российской Империи, которые для этого требовали созвать специальный суд для членов императорской фамилии. Но это нужно было сделать! И это бы спасло миллионы жизней. Вот из-за того, что Протопопов и ему подобные в феврале месяце жевали сопли вместо того, чтобы подавить выступления, которые были в феврале в Петрограде.
Млечин: А! Значит, все-таки согласны с этой мыслью, что надо было их расстрелять?
Стариков: Я считаю, что во время мировой войны любые выступления в столице, которые косвенно или прямо помогают противнику, должны быть ликвидированы любой ценой. И это сэкономит миллионы жизней.
Млечин: Мы должны были бы сегодня, на самом деле, порадоваться тому, что, оказывается, могут быть у власти люди, которые не хотят убивать соотечественников просто так. И Вы знаете, что я не знаю — к лучшему или к худшему то, что сделал Николай, потому что если бы он залил бы кровью Петроград, что бы о нем мы сегодня сказали?
Стариков: Я думаю, что пусть бы он вошел в историю, как Николай Кровавый — хотя он именно так и вошел, не залив Петроград, — но зато десятки миллионов русских были бы живы. Наша страна бы развивалась, и мы бы не топтались все время на одном месте, потому что мы все время возвращаемся к уровню 1917-го года. Мы потеряли колоссальные территории.
Млечин: Я понял. Вот большевики так и говорили: сейчас расстреляем, пока гражданская, а потом не будет. Закончилась гражданская, опять стали расстреливать и опять стали расстреливать. Тут только начни убивать…
Стариков: Почему Вы к расстрелам все ведете? Нужно было разогнать демонстрации.
Млечин: Да нет, разогнать не удалось. Разогнать не получалось. Надо было расстрелять, тогда люди бы испугались. Бесспорно, когда в них стреляют, они боятся. Это мы видели, аж с 17-го года до самой перестройки. Все боялись.
Сванидзе: Спасибо. Скажите, пожалуйста, Николай Викторович. Вот о расколе царской семьи, о котором говорил Сергей Ервандович. Не кажется ли Вам… Ну, повлиял, конечно, Распутин. Но ведь уже само появление царицы будущей в России, оно оказалось неудачным — ее невзлюбили. Ее невзлюбила семья Николая. Нервная, возбудимая, такая интровертная, при этом — сильная, при этом — любимая царем. Это все вызывало к ней недоверие. Она почувствовала недоверие, зажалась и действовала только через мужа. Ее не любили. Смотрите, что пишет Великий князь Николай Михайлович через неделю после убийства Распутина, пишет — у него указано — в половине третьего утра. Он рефлексирует по поводу убийства, ему кровь претит, убийство претит, он не убийца. Но при этом он говорит: надо же, говорит, полумера (убийство Распутина), полумера, так как «надо обязательно покончить и с Александрой Федоровной». Великий князь говорит — окончить с царицей!