Страница 26 из 44
Мужики захохотали даже.
— И впрямь нечего!
Асклипиодот еще раз обругал их дураками и пошел по направлению к дому.
— Чудак! — проговорили мужики вслед ему.
Но в это время дверь кабака скрипнула, и на пороге показался сиделец.
— Господа старички! — проговорил он: — я кабак запирать собираюсь, завтра пожалуйте, а теперь домой ступайте, здесь сидеть нельзя…
Мужички, кряхтя, поднялись и, попрощавшись с сидельцем, разошлись по домам.
На другое утро Веденевна вошла в комнату Асклипиодота, когда тот лежал, еще в постели.
— А я к тебе!.. — прошептала она таинственно.
— Что случилось? — спросил Асклипиодот.
— Брось ты барышню эту… Не знайся ты с ней… Сейчас Иван Максимович был у меня… Неладно говорит про нее.
— А ты слушай больше…
— Смотри! — проворчала старуха и погрозила пальцем.
— Чего смотреть-то?..
— А то, что один по льду ходит, только лед трещит, а под иным проламывается…
Асклипиодот повернулся даже.
— Что такое ты городишь! — вскрикнул он.
— Не нагороди сам-то!
— Не понимаю я тебя…
— Напрасно…
И, подсев к Асклипиодоту на постель, она пригнулась к его уху и принялась что-то шептать.
— Так-то, родимый! — проговорила она вслух, покончив свое таинственное сообщение, и вышла из комнаты. Минут десять пролежал Асклипиодот в раздумье, наконец вскочил, наскоро умылся, оделся, схватил шляпу и чуть не побежал по направлению к деревне Грачевке.
XXXII
Приехал в тот же день и отец Иван.
Около двух недель пробыл он в Москве. Возвратился домой вечером, неожиданно, и застал Асклипиодота сидящим на крылечке. Тот и обрадовался и испугался.
— Батюшка! — вскрикнул он:- насилу-то! Здоровы ли?..
И он бросился было к отцу, чтобы обнять его и расцеловать, но, увидав сердитое и недовольное лицо, остановился как вкопанный…
Между тем отец Иван, сопя и кряхтя, выгрузился из тележки (он приехал с железной дороги на ямской паре), как-то искоса посмотрел на сына, снял шляпу и, поклонившись ему чуть не до земли, проговорил:
— Слава богу, здоров-с! Вашими святыми молитвами съездил благополучно-с!.. Привел господь святыням московским поклониться!..
У Асклипиодота даже сердце защемило.
— Батюшка! — чуть не вскрикнул он: — ведь это жестоко! вы мне сердце разрываете!.. пожалейте же наконец…
Но отец Иван молча отвернулся от сына и молча же направился в дом. Асклипиодот последовал за ним. Войдя в залу, отец Иван даже на образа не помолился (славно и на них рассердился!), пододвинул к окну кресло, сел на него и принялся смотреть на церковь. Асклипиодот стоял поодаль, спустя голову, и слова не смел промолвить.
Вошла Веденевна, радостная, веселая, переваливаясь с боку на бок, и, увидав отца Ивана, вскрикнула:
— Насилу-то приехал, сударик! а уж мы заждались тебя!
И, сложив набожно руки, подошла под благословение.
Но отец Иван словно не видал и не слыхал ее и продолжал упорно смотреть на церковь.
— Да ты что это, сударик! — чуть не вскрикнула, наконец, Веденевна: — аль в Москве-то благословлять разучился!
Отец Иван благословил старуху.
— Ну, вот так-то лучше будет! — проговорила она, приняв благословение и поцеловав руку отца Ивана, а затем, присев рядом с ним, прибавила:
— А теперь рассказывай, хорошо ли съездил, здоров ли?
— Здоров! — проворчал отец Иван: — только вот спину разогнуть не могу.
— Еще бы! в твои-то лета да такую путину обломать! Ну, да спина — плевое дело!.. Сходи в баньку, попарься, перцовкой натрись — и все как рукой снимет!..
Отца Ивана словно кольнул кто.
— Нет уж, покорно благодарю-с! — проговорил он: — самим не угодно ли! а меня и в Москве достаточно и напарили и натерли-с.
— Ну и слава тебе господи, коли московской баньки попробовал!
— Попробовал-с.
— А у Сергия-то преподобного, был что ли?
— Нет-с.
— Что так?
— Денег не хватило-с.
— Ах ты, батюшка, царь небесный! Куда ж это ты размотал-то их!.. уж не в карты ли продул?.. Ведь я видела, как, ты бумажник-то в карман совал… толстый, растолстый был, насилу втискал в штаны-то!..
Отца Ивана передернуло даже. Быстро отворотил он фалду полукафтанья, вынул тощий сафьянный бумажник и, похлопав по нем рукой, чуть не вскрикнул:
— А теперь он вот какой-с!
— Владычица пресвятая! — ахнула старуха, всплеснув руками: — тощей блина поминального… Неужто все в карты продул?
— Мои денежки! собственным потом и кровью нажиты… вот этими самым руками выработаны… так, значит, куда хочу, туда и деваю…
— В Москве-то по крайности поклонился ли мощам-то святым?
— Поклонился.
— Петру, Ионе и Филиппу… ведь, почитай, кажинный день поминаем их… У матушки у Иверской был ли?
— Везде побывал.
— Ну, слава тебе господи, — проговорила старушка, набожно крестясь. — Спасибо, хоть этих-то вспомнил.
И, помолчав немного, она спросила:
— Ну, чем же прикажешь просить тебя с дорожки-то: чайком аль водочкой, что ли?
— Что, аль самой выпить захотелось?
Старуха плюнула даже.
— Господь с тобой, батюшка… когда же это я сроду водку-то твою пила! опомнись…
— Ну, так чаю давай! — словно огрызнулся отец Иван и снова принялся смотреть на церковь, не обращая внимания на Асклипиодота, все еще стоявшего с поникшей головой.
— Батюшка! — проговорил, наконец, Асклипиодот, когда Веденевна вышла из комнаты: — что же вы мне-то ничего не скажете!..
— Извольте, скажу!.. — крикнул отец Иван и, подумав немного, проговорил: — Вам господин Скворцов кланяться приказал.
— Знаю я, что вы к нему ездили, слышал от людей намеками, но мне хотелось бы от вас слышать теперь… покончилось ли это дело, или нет?
— Бесстыжие глаза твои! вот что! — крикнул отец Иван и, вдруг вскочив с кресла, принялся ходить по комнате.
Как ни была гневно брошена последняя фраза, а все же Асклипиодот уловил в ней добрую, любящую нотку. Одно то уже, что во фразе этой отец Иван произнес ты, словно ободрило молодого человека.
— Батюшка! — проговорил он уже более звучным голосом:- я и без вас знаю, что поступок мой скверен… Но выслушайте же меня. Лицевая сторона дела этого вам известна, она гаже гадкого!.. Но позвольте же показать вам изнанку. Вам известно, что я встретился с девушкою, которую полюбил и которая родила от меня ребенка. По моей вине эта девушка была выгнана из дома, в котором жила. Пока были у нас деньги, мы имели еще теплый угол, имели кусок хлеба и даже изредка позволяли себе маленькие развлечения и удовольствия. Но деньги подходили, к концу, и из теплого угла пришлось переселиться в сырой и холодный подвал. В этом-то подвале девушка родила ребенка, ребенок захворал. Требовалось лекарство и доктор, а денег даже на хлеб не хватало!.. В эту-то критическую минуту я просил вас о высылке мне денег. Я понимаю, батюшка, очень хорошо, что письмо это могло раздражить вас, что вы были вправе отказать мне, но тем не менее деньги были необходимы! И денег требовалось не десять, не пятнадцать рублей, а гораздо больше. В это самое время у Скворцова была пирушка: мы изрядно подпили. В чаду этого-то хмеля я увидал в ящике письменного стола толстую пачку денег, и в ту же минуту мне пришла мысль воспользоваться случаем. Так я и сделал. Когда все вышли из комнаты, я взял пачку и вынул из нее две, только две радужных, хотя их было там гораздо больше, и передал по назначению. Я думал тогда, что я возвращу ему взятое, что я выпрошу у вас денег, но вышло не так. Схоронив ребенка и отправив на родину мать, я приехал сюда и каждый день собирался открыть вам все случившееся со мною… Но язык не поворачивался… Я откладывал со дня на день… Наконец я решился и открыл все, но только опять-таки не вам, а Скворцову. Я написал ему длинное письмо и в письме этом сознался, что деньги были взяты мною; ведь он даже и не подозревал меня! и затем просил подождать некоторое время возвращения этих денег. Остальное вам известно. Теперь как хотите, так и судите меня, но прошу вас, не мучьте только и скажите мне, как покончили вы с Скворцовым?