Полночь

Еда была очень хорошей. Конечно, не высший класс, но очень недурно для приморского городка в три тысячи жителей. Кукурузные чипсы они готовили сами, сальса была жирной и толстой, а суп из альбондигас был наварист и наперчен так, что Сэма бросило в жар. Когда же подали крабов энчиладас в томатном соусе, он был уже наполовину убежден, что ему стоит переехать на жительство в Мунлайт-Ков, и как можно быстрее, даже если для получения средств на пенсию придется ограбить банк.

Когда восхищение от кухни улеглось, он начал обращать внимание на своих соседей по ресторану, а не только на то, что находится у него в тарелке. Не сразу, но он заметил кое-какие странности в посетителях.

В зале было на удивление тихо, хотя здесь сидело не менее восьмидесяти-девяноста человек. Хорошие мексиканские рестораны с их изысканной кухней, обилием пива и крепких спиртных напитков всегда были местом для раскрепощения общения.

В ресторане Переса, однако, оживление царило лишь за несколькими столиками. Остальные клиенты поглощали пищу молча.

Опорожнив бокал и наполнив его снова пивом из принесенной бутылки, Сэм принялся изучать молчаливых едоков. В правой части комнаты, в кабине у стены, сидели трое мужчин средних лет, поглощая такое, энчиладас и гиминчагас, поглядывая на еду, на соседей, в пространство, но храня при этом полное молчание. По другую сторону в кабинке сидели две молодые парочки и уничтожали двойные порции аппетитной снеди с приправами, ни разу не прервавшись для того, чтобы обменяться шуткой или посмеяться. Их увлеченность едой казалась Сэму очень странной, и чем больше он смотрел на них, тем больше в этом убеждался.

Люди всех возрастов, сидевшие группами или поодиночке, сконцентрировались на еде. Они ели приправы, супы, салаты, десерт; покончив с этим, они требовали «еще парочку такое», «еще бурито», не забывая заказать мороженое и пирог. Они беспрерывно жевали, по щекам ходили желваки, мощные челюсти не останавливались ни на минуту. Некоторые вообще не закрывали рта. Сэм даже явственно расслышал эту мощную работу челюстей. Люди раскраснелись от перченого соуса, но ни один из них не обронил: «Ух, печет, как огнем!» или «Пальчики оближешь!»; никто не перебросился ни одним словом со своими сотрапезниками.

Самое интересное, что на фоне немногочисленных, мирно болтающих друг с другом за едой посетителей ненасытные молчуны совсем не привлекали к себе постороннего внимания. Очень многие не умели вести себя за столом, примерно четвертая часть посетителей ресторанов вызовет шок у преподавателя хороших манер, но маниакальное обжорство у такого множества людей поразило Сэма до глубины души. Вероятно, подумал он, люди наблюдают такую картину каждый деньи поэтому из вежливости не обращают на обжор никакого внимания.

Может быть, прохладный морской воздух способствует такому зверскому аппетиту? Может быть, какие-то неизвестные ему страницы из истории Мунлайт-Кова могли бы пролить свет на этот странный феномен поведения за столом?

Для социолога ответ на подобный вопрос представлял бы несомненный интерес, но у Сэма от вида этих прожорливых существ лишь пропадал аппетит, и он решил не обращать больше на них никакого внимания.

Только закончив ужин и положив деньги на стол в уплату счета, он решил еще раз взглянуть в зал, и еще одна деталь поразила его — никто из обжор не пил ни пива, ни крепких спиртных напитков. На их столах стояла только вода со льдом или кока-кола, некоторые пили молоко стакан за стаканом, хотя по их виду никак нельзя было сказать, что они трезвенники. Не будь он полицейским, он не стал бы делать таких категорических выводов, но Сэм-то в этом разбирался, его научили определять наклонности человека.

Тут он вспомнил пустовавшую таверну «Рыцарский мост».

Что это за религиозная секта, которая учит своих последователей воздерживаться от спиртного и быть невоздержанными в еде?

Сэм не припоминал ничего подобного.

Он уговаривал себя не обращать внимания на эти странности. Это вполне могла быть простая эмоциональная реакция на необычное поведение нескольких людей. Вот и все. Просто они сидели перед ним, и он принял их обжорство за общую черту всех местных жителей. Он ведь не ходил по ресторану, не заглядывал каждому в лицо. Однако, пробираясь к выходу, он все-таки обратил внимание на столик, за которым сидели три привлекательные, хорошо одетые женщины. Все три были поглощены едой, не разговаривали, уперлись взглядом в свои тарелки; у двух висели кусочки пищи на подбородке, но они не обращали на это никакого внимания; третья ела столь же неопрятно, и кукурузные чипсы усеяли весь ее голубой свитер. Она как будто вскармливала себя, чтобы затем отправиться на кухню, залечь в печь и самой превратиться в пищу.

Сэм был счастлив, что выбрался наконец на свежий воздух.

Разгоряченный едой и духотой в ресторане, он был бы рад снять с себя куртку, но не мог, так как под ней была спрятана кобура с револьвером. Зато он наслаждался туманом и освежающим ночной воздух ветром, дующим с запада.

Глава 13

Крисси увидела, как они спускаются в дренажную канаву, и на мгновение ее посетила надежда — они просто переберутся через препятствие и уйдут дальше к лесу. Но одна из фигур повернула ко входу в трубу. Быстрые, волчьи прыжки. В темноте мелькали лишь тени, Крисси с трудом осознавала, что эти существа — ее отец, мать и Такер. Но кто еще мог за ней гнаться?

Проникнув в бетонный туннель, хищник начал вглядываться во мрак. Янтарно-желтые глаза источали сияние.

Как далеко может видеть он в темноте? Наверное, видит ее, сидящую в восьмидесяти-ста футах. Для того чтобы различить что-нибудь на таком расстоянии, надо обладать сверхъестественным зрением.

Существо смотрело прямо на нее.

Но кто сказал, что это не сверхъестественные создания? Может быть, ее родители превратились в оборотней?

От этой мысли пот выступил на лбу. Одна надежда, что смрад от трупа собьет их с толку.

Хищник осторожно приближался, его туловище закрыло почти весь просвет тоннеля.

Он тяжело дышал, звук усиливало эхо. Крисси же старалась почти совсем не дышать, чтобы не обнаружить себя. Неожиданно в тоннеле раздался голос, причитающий, шепчущий; поток слов сливался в одно целое:

— Крисси, ты здесь? Ты здесь? Иди, Крисси, ко мне, иди, иди. Ты нужна мне, Крисси, нужна, нужна. Крисси, моя Крисси.

Кто может так странно причитать, так выть? Крисси представила себе нечто среднее между волком, ящером, человеком. Наверное, это даже страшнее, чем можно себе вообразить.

— Помочь, тебе надо помочь, помочь, иди, иди ко мне, иди. Ты здесь? Здесь?

Хуже всего было то, что этот животный, шепчущий голос, несмотря на всю свою странность, кого-то напоминал ей. Да, это был голос ее матери. Он страшно изменился, но это был ее голос.

К ужасу Крисси примешивалась боль, которой она сначала не могла понять. Да, это была боль от потери, она потеряла мать и молила, чтобы все вернулось, чтобы рядом с ней была ее прежняя мать. Будь у нее серебряное распятие — такие показывают в фильмах ужасов, — она не побоялась бы, подошла к этому существу и потребовала бы от темных сил покинуть ее мать. Может, распятие и не помогло бы — в жизни все не так просто, как в фильмах, к тому же перемены в ее родителях выглядят гораздо более невероятными, чем все эти чудеса с вампирами, оборотнями и демонами из ада; Но, будь у нее распятие, она попыталась бы.

— Смерть, смерть, запах смерти, смрад, смерть.

Та, кто недавно была ее матерью, приближалась к месту, где лежал труп животного. Тускло блестящие глаза разглядывали падаль.

В тоннель спускался кто-то еще.

Звук шагов, такой же жуткий голос.

— Она здесь? Она здесь? Что нашла, что?

— …енот…

— Что, что?

— Мертвый енот. Падаль.

Крисси вдруг вспомнила, что на том месте могли остаться следы ее ног.

— Крисси? — Это второй голос.

Голос Такера. Значит, отец ищет ее в другом месте.