Черные реки сердца

Рой упрямо цеплялся за позитивное мышление. Он был уверен, что «Мама» сумеет найти что-либо, относящееся к Дженнифер, и это облегчит раскрытие дела.

Эта женщина. Этот мальчик. Сарай на заднем плане. Мужчина в тени.

Рой достал фотографии из конверта, в котором хранил их, чтобы вспомнить образы с полной ясностью. Этого не нужно было делать. Снимки дразнили его память. Ему казалось, что он видел этих людей когда-то раньше. Много лет назад. При каких-то значительных обстоятельствах.

В воскресенье ночью Ева помогла Рою поддержать его высокое состояние духа и позитивное направление мыслей. Сознавая, что она обожаема и что обожание Роя дает ей полную власть над ним, Ева вела себя с остервенением, которое превзошло все, что он видел когда-либо раньше.

Часть их третьей незабываемой встречи он просидел на закрытой крышке унитаза, наблюдая, как Ева доказывает, что душевая комната может быть использована в эротических играх с не меньшим эффектом, чем меховое покрывало, атласные простыни или резиновый матрас.

Он был изумлен тем, что можно быть столь изобретательным в создании и применении множества водных игрушек, составляющих Евину коллекцию. Все эти приборы были остроумно сконструированы и интригующе эластичны. Они лоснились естественно и были убедительно биологичны в вызываемой батарейками или рукой пульсации. Эти загадочные и волнующие змееподобные устройства с набалдашником Рой был способен идентифицировать с теми органами – отчасти человеческими, отчасти машинными, – которые грезились ему иногда во сне. Когда Ева управляла этими игрушками, Рой чувствовал себя так, словно ее совершенные руки были любящими частями его собственного тела, управляемыми на расстоянии.

В расплывающемся паре, горячей воде и пене от душистого мыла Ева казалась совершенной на девяносто процентов, а не на шестьдесят. Она выглядела столь же нереальной, как идеализированный женский образ на картинке.

Ничто в этой жизни не поглощало так Роя, как наблюдение за Евой, методично стимулировавшей одну какую-либо великолепную зону своего тела с помощью прибора, который выглядел ампутированным, но функционирующим органом любовника из будущего. Рой мог так сконцентрироваться на своем наблюдении, что сама Ева переставала существовать для него и каждая неожиданная сцена в просторной ванной – с кушеткой и поручнями – представлялась экспериментальным соединением какой-то совершенной части тела с его неодушевленным аналогом: эротической геометрией, похотливой физикой, исследованием динамики флюидов ненасытной похоти. Этот эксперимент не портила сама личность Евы или присутствие и участие другого человеческого существа. Рой переносился в высокие сферы наслаждения от созерцания эротических сцен так интенсивно, что почти кричал, словно от боли.

Спенсер проснулся, когда солнце уже взошло над горами. Свет был медного цвета, и длинные утренние тени разливались к западу по бесплодным землям.

Его виденье не было расплывчатым. Солнце больше не ослепляло его.

За краем тени от тента, на земле, спиной к нему сидела Валери. Чем она была занята, он не видел.

Рядом с Валери сидел Рокки, тоже спиной к Спенсеру. Урчал мотор. У Спенсера хватило сил приподнять голову и обернуться на звук. Урчал «Ровер». В глубине ниши, образованной тентом, оранжевый провод тянулся из раскрытой дверцы «Ровера» к Валери.

Спенсер чувствовал себя скверно, но он был доволен улучшением своего состояния по сравнению с предыдущим возвращением в сознание. Его череп уже не раскалывался от боли, она ослабла и перешла в тупое ноющее подергивание в правом глазу. Во рту было сухо. Губы потрескались. Но в горле уже не горело.

Утро было по-настоящему теплым. Спенсер чувствовал, что тепло не от лихорадки – его лоб был прохладен. Спенсер откинул одеяло.

Он зевнул, выпрямился – и застонал. Все мышцы болели, но после того, как его измяло и избило, этого следовало ожидать.

Когда Спенсер застонал, Рокки кинулся к нему. Дворняжка скалилась, дрожала, мотала хвостом из стороны в сторону в неистовом восторге от того, что видела своего хозяина в сознании.

Пес с энтузиазмом облизал все лицо Спенсера, прежде чем тот сумел зацепить его за загривок и отодвинуть от себя на расстояние длины собачьего языка.

Взглянув через плечо, Валери сказала:

– Доброе утро.

Она выглядела такой же милой при раннем солнце, как и в свете лампы.

Он почти высказал свои чувства вслух, но был обескуражен смутным воспоминанием о том, что уже сказал слишком много, находясь в забытьи. Он подозревал, что раскрыл секреты, которые следовало держать при себе. И не изливать ей свои чувства бесхитростно, как этот безрассудный щенок.

Спенсер сел, так и не позволив собаке еще раз облизать его, и сказал:

– Не обижайся, приятель, но от тебя чем-то пахнет.

Он встал на колени, потом поднялся на ноги и пошатнулся.

– Кружится голова? – спросила Валери.

– Нет. Это прошло.

– Хорошо. Я думала, что у вас сильное сотрясение мозга. Я не доктор – как вы уже уяснили. Но у меня есть с собой некоторые справочники.

– Просто небольшая слабость. Хочется есть. Ужасно голоден.

– Я думаю, это хороший признак.

Теперь, когда Рокки уже не трогал его лицо, Спенсер осознал, что запах исходил не от собаки. Пахло от него самого илистым запахом реки и потом после лихорадки.

Валери вернулась к своему занятию.

Стараясь держаться от нее с подветренной стороны и не позволяя игривой дворняжке трепать его, Спенсер приподнял полог тента, чтобы разглядеть, чем занималась эта женщина.

На земле, на черной пластмассовой подставке стоял компьютер. Не портативная модель, а настоящий профессиональный персональный компьютер. Панель с клавиатурой лежала у нее на коленях.

Было странно видеть такую сложнейшую, высокотехническую установку на фоне первобытного ландшафта, который оставался, в сущности, неизменным сотни тысяч, а то и миллионы лет.

– Сколько мегабайт? – спросил он.

– Не мега. Гига. Гигабайт.

– И вам они нужны все?

– Некоторые программы, которыми я пользуюсь, чертовски сложные. Они занимают множество дискеток.

Оранжевый электрический шнур от «Ровера» был подключен к логическому блоку. Другой оранжевый шнур тянулся от задней крышки логического блока к необычному прибору, расположенному в десяти футах от края тени, отбрасываемой их брезентовым укрытием. Он походил на перевернутую «летающую тарелку», которую дети, играя, перебрасывают друг другу. Края «тарелки» сияли, снизу она была прикреплена к шарообразному сооружению, которое, в свою очередь, было зафиксировано на черной четырехдюймовой металлической опоре, вставленной в серый ящичек высотой четыре дюйма.

Занятая клавиатурой, Валери ответила раньше, чем он успел задать вопрос:

– Связь со спутником.

– Вы разговариваете с чужеземцами? – спросил он полушутя.

– В настоящий момент с компьютером «дэ-о», – ответила она и сделала паузу, чтобы изучить данные, появившиеся на экране.

– "Дэ-о"? – удивился он.

– Департамент обороны. ДО.

Он присел на корточки.

– Скажите, вы агент правительства?

– Я не сказала, что говорю с компьютером ДО с разрешения ДО. Или с их ведома, что одно и то же. Я связалась со спутниковой телефонной компанией и подключилась к одной из их линий, зарезервированных для проверки систем. Той линии, что ведет к базовому компьютеру ДО в Арлингтоне, штат Вирджиния.

– Базовому, – задумался он.

– Тщательно охраняемому.

– Бьюсь об заклад, что вы получили этот номер не от помощника директора.

– Номер телефона – это не самое трудное. Гораздо труднее заполучить оперативные коды, которые позволят тебе вторгнуться в их систему. Без них все равно ничего не получится.

– И вы располагаете этими кодами?

– Я имею свободный доступ к ДО уже четырнадцать месяцев. – Ее пальцы снова замелькали над клавиатурой. – Самое трудное – это раздобыть код к программе, которая периодически меняет все другие коды к доступу. Но если ты не владеешь им, то не можешь оставаться в этом потоке, пока они не пришлют тебе очередное приглашение.