Чейз (Погоня)

Через сорок пять минут выбравшись из ванны, Чейз обработал самые глубокие царапины мертиолатом, надел легкие слаксы, спортивную рубашку, носки и кроссовки. Со вторым стаканом виски в руке он уселся в кресло и стал раздумывать, как поступить дальше. Необходимость предпринять активные действия одновременно будоражила его и пугала.

Прежде всего ему, пожалуй, следует поговорить с Луизой Элленби, подружкой убитого Майкла Карнса. Полиция допрашивала их каждого по отдельности, но кто знает, возможно, вместе они смогут вспомнить что-нибудь упущенное в ту ночь — какую-то важную деталь.

В телефонной книге значилось восемнадцать Элленби. Но Чейзу повезло, потому что он вспомнил, как Луиза рассказывала, что ее отец умер, а мать больше не вышла замуж. В книге оказалась лишь одна женщина по фамилии Элленби. Клета Элленби, жившая на Пайн-стрит, в районе Эшсайд.

Он набрал номер и стал ждать; после десятого гудка трубку сняли. Голос на другом конце провода, теперь спокойный и уверенный, явно принадлежал Луизе Элленби. В нем звучала томность, проникновенная женственность, которой он прежде не заметил и не мог даже себе вообразить. Она назвала свое имя.

— Это мистер Чейз, Луиза, — сказал он. — Помнишь меня?

— О да, конечно. — Похоже, она была искренне рада услышать его голос, впрочем, наверное, любому приятно разговаривать с человеком, который спас ему жизнь. — Как поживаете?

— Прекрасно, — ответил он, кивая, точно она могла его видеть. Потом спохватился и сказал:

— Вообще-то, признаться, довольно паршиво.

— В чем дело? — спросила она; теперь ее голос звучал озабоченно. — Не могу ли я вам помочь?

— Хотелось бы поговорить с тобой, если можно, — сказал Чейз. — О том, что случилось в понедельник ночью.

— Ну... конечно, о чем речь, — согласилась Луиза.

— Этот разговор тебя не расстроит?

— Нет, — беззаботно ответила она, не оставляя у собеседника ни малейшего сомнения, что это действительно так, и спросила:

— Вы можете приехать сейчас?

— Если тебе удобно, с удовольствием, — ответил он.

— Прекрасно. Сейчас десять — значит, через полчаса, в половине одиннадцатого. Подходит?

— Подходит, — подтвердил Чейз.

— Тогда буду ждать вас. — Она положила трубку.

Его ссадины начали подсыхать и стягиваться, и у Чейза появилось ощущение, будто он с головы до ног обмотан бельевой резинкой. Он встал, потянулся, нашел ключи от автомобиля и быстро прикончил свой стакан.

Пришло время ехать, а он вдруг почувствовал апатию. Внезапно ему стало ясно, насколько бесповоротно эта добровольно взятая на себя ответственная миссия изменит его жизнь, нарушит привычный уклад, который он выработал за долгие месяцы после демобилизации и больницы. Больше не будет утреннего праздного времяпрепровождения в городе, не будет дневного просмотра старых фильмов, не будет вечернего чтения и потягивания бренди до тех пор, пока не сморит сон. По крайней мере, всего этого он лишится на долгое время, пока не распутает эту историю и над ним не перестанет висеть дамоклов меч — Судья с его “судом” и тем, что должно последовать дальше. А если рискнуть и попробовать отсидеться здесь, в комнате? Поймают же Судью рано или поздно, пусть через несколько недель, ну, самое долгое — через несколько месяцев. И он, Чейз, останется в живых.

Но в следующий раз Судья может и не промахнуться...

Чейз проклинал всех, кто заставил его расстаться с безмятежным существованием — Захарию, местную прессу. Ассоциацию торговцев, Судью, доктора Ковела, Уоллеса, Таппингера, но он знал, что выбора у него нет. Единственное утешало: когда со всем этим будет покончено, он вернется в свою комнату, запрет дверь и снова начнет вести тихую, размеренную жизнь, к какой приучил себя за последний год.

Когда он выходил из дому, миссис Филдинг не прицепилась к нему, и Чейз счел это за добрый знак.

Мать и дочь Элленби жили в двухэтажном кирпичном доме, выстроенном в неоколониальном стиле, с маленьким участком. Располагался он в районе Эшсайда, где селились люди среднего достатка. В начале протянувшейся к дому короткой дорожки росли два голландских вяза, в конце — две карликовые сосны. Пара ступенек вела к белой двери с латунным молотком. Молоток, когда его поднимали и опускали, не только издавал короткое “тук”, но и приводил в действие дверной звонок, что не понравилось Чейзу, так же как ему не нравились зеркала в золоченых рамах, сувенирные пепельницы и яркие афганские ковры, которые он считал безвкусными.

Луиза сама открыла дверь. На ней ладно сидели белые шорты и тоненькая белая майка. Похоже, последние полчаса она провела перед зеркалом, красясь и расчесывая свои длинные волосы.

— Входите, — пригласила она, отступая, чтобы пропустить его.

Гостиная оказалась как раз такой, как он себе представлял: дорогая мебель в колониальном стиле, цветной телевизор, установленный на огромной вычурной тумбочке, вязаные коврики на натертом сосновом полу — повсюду признаки небрежности, с которой велось хозяйство: журналы, грудой валяющиеся на полке, засохшие круги от чашек на кофейном столике и следы пыли на нижних перекладинах затейливых стульев.

— Садитесь, — пригласила Луиза. — Диван удобный, и большое кресло в цветочках тоже. Все остальное — вроде стульев в школьном буфете. Мама обожает антиквариат и колониальный стиль. А я это барахло терпеть не могу.

Он улыбнулся и сел на диван:

— Извини, что я беспокою тебя так поздно вечером...

— Ничего страшного, — перебила она беззаботно и очень уверенно. Он с трудом узнавал всхлипывающую девчонку, которую в понедельник ночью извлек из машины Майкла Карнса. — Я уже окончила школу и могу ложиться спать, когда захочу. Кстати, обычно я ложусь в три — полчетвертого утра. — Она мимолетно улыбнулась, как бы меняя тему выражением своего лица. — Хотите, я сделаю вам коктейль?

— Нет, спасибо.

— Не возражаете, если я выпью?

— Валяй, — милостиво разрешил он. Он смотрел, как ее аккуратные ножки прошагали к стенному бару, скрытому в книжных полках. Доставая ингредиенты для коктейля, она встала спиной к нему, ее бедра искушающе напряглись, круглая попка выпятилась в его направлении. Это могла быть неосознанная поза девушки, в которой уже пробудилась женщина, но которая еще до конца не понимает, в какой соблазн может ввести мужчину ее упругое тело. Однако не исключено, что поза выбрана и умышленно.

Когда Луиза вернулась с коктейлем, который, как ему показалось, приготовила довольно профессионально, он заметил:

— А ты достаточно взрослая, чтобы пить?

— Мне семнадцать, — ответила она. — Почти восемнадцать, я окончила школу, осенью начинаю учиться в колледже, так что я уже не ребенок.

— Конечно, — сказал он, испытывая неловкость. Он слышал, как девушка говорила все это детективу. Что это с ним происходит, почему она вызывает у него эдакие родительские чувства? В конце концов, он старше ее всего на семь лет, это недостаточная разница в возрасте, чтобы читать девушке нотации о правилах поведения. Всего семь лет назад он был ее ровесником, однако тогда семнадцатилетние были-таки детьми. Он и забыл, как рано они теперь взрослеют, точнее, начинают считать себя взрослыми.

— Вы правда не хотите выпить? — спросила она, отпив из своего стакана.

Чейз снова отказался.

Луиза откинулась на спинку кушетки, скрестила голые ноги, и тут он вдруг сообразил, что сквозь тонкую ткань майки видны соски ее маленьких грудей.

— Знаешь, — сказал он, — до меня только что дошло: ведь твоя мама, возможно уже спит, если ей рано на работу. Я не хотел бы...

— Мама на работе, — перебила Луиза, застенчиво посмотрев на него. Может быть, она и сама не понимала силы воздействия этого взгляда: ресницы опущены, голова чуть-чуть наклонена набок. — Она работает официанткой в баре. Уходит на работу в семь, освобождается в три, а домой приходит около половины четвертого утра.

— Понятно.

— Вы испугались? — спросила она с улыбкой. — Ну, что мы с вами здесь вдвоем?