Страница 52 из 96
Громили потому, что говорилось примерно так: «Вчера был тоталитаризм. Сие, естественно, плохо. А сегодня у нас — демократия. Это — хорошо. Поэтому будем делать совсем не так, как вчера!» Чиновник терял ориентиры и сам начинал пилить сук, на котором сидел. Противопоставляли личность и государство, обвиняли в том, что все беды от того, что у нас примат государства, а личность на последнем месте, нужно все переставить (сделать, как на Западе), и все у нас пойдет хорошо…
Чрезвычайно важное значение имеет то, что практически всегда били ниже пояса, что, например, можно было возразить против такого: «Неосталинисты заинтересованы в сохранении граждан в бедности, терпеливо, послушно стоящих в очередях перед их кабинетами в ожидании благодеяний в виде полубесплатных квартир, путевок в санатории, места для ребенка в детсаде и т. д.» [3.56. С. 8]? Тут ложь не просто сама по себе, а ложь в квадрате! Все вывернуто до нереальности…
Травля аппарата впервые развернулась в преддверии XXVII съезда КПСС. Тогда шла отчетно-выборная кампания. Критика, попавшая на страницы «Правды», имела место в ходе отчетно-выборной Тульской областной конференции. Видимо, способствовало этому и то, что в президиуме находился заместитель Е. К. Лигачева по отделу К. Н. Могильченко. Следом в газете «Правда» появилось письмо рабочего В. Иванова из той же области. По его мнению, «между Центральным Комитетом и рабочим классом все еще колышется неподвижный, инертный и вязкий партийно-административный слой» [3.57. С. 3]. Вся страница была выпущена под шапкой: «Навстречу XXVII съезду КПСС. Всенародная трибуна. Обсуждаем проект новой редакции Программы КПСС и проект Устава КПСС с предлагаемыми изменениями». Эта статья потом дала возможность уже на съезде начать огульную критику всего и вся. Сама ситуация с появлением такой статьи могла быть и очень прозаической. После смерти тогдашнего редактора «Правды» В. Г. Афанасьева неоднократно, в том числе и его дочерью, писалось, что главный редактор был весьма неравнодушен к слабому полу. Потому-то и его пассиям позволялось многое. Автор обзора «очаровательная женщина», «Таня» [1. С. 80, 81] Самолис вполне могла попасть в их число. За эту статью «Правда» удостоилась критики Е. К. Лигачева за нападки на партию в выступлении на XXVII съезде. Видимо, только один Егор Кузьмич определял, сколько и как нужно критиковать так, чтобы не вынести сор из партийной избы…
Почему-то самой ненавистной категорией в демократической печати оказались партработники в армии. И это непонятно. Взять хотя бы историю. Плененные евреи — кстати сказать, предки авторов статей, — и комиссары, по установкам Гитлера, должны были уничтожаться на месте. Можно понять (хотя объяснить это все равно нельзя!), если бы эти самые журналисты служили и натерпелись естественных неприятностей от замполитов, но ведь они в армию, как правило, не попадали. Парадокс!
Надо откровенно признать, что в русской литературе чиновник есть один из самых отрицательных персонажей: «Прозаседавшиеся» В. В. Маяковского, «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» И. Ильфа и Е. Петрова, «Ревизор» и «Мертвые души» Н. В. Гоголя, «История одного города» Н. Е. Салтыкова-Щедрина, а также «Собачье сердце» М. Булгакова — это классика, причем на уровне школьной программы, а согласитесь, что трудно критиковать одних бюрократов и при этом выделить положительных чиновников — критикуют всех одним чохом.
К школьным «знаниям» добавили новое: кинофильм «Забытая мелодия для флейты» Э. А. Рязанова; повесть А. А. Бека «Новое назначение», тут же экранизированную; в журнале «Юность» вышла первая повесть Ю. М. Полякова «ЧП районного масштаба» (он в отличие от остальных, как человек глубоко совестливый, сильно раскаивается, видя в выходе своей книги одну из граней негатива, что обрушился на головы читателей; лично я далек от прокурорского подхода и потому не вижу какой-то его вины).
В публицистике начались сравнения с западными системами управления: «там»-де на работу государственных служащих принимают после экзаменов, их периодически аттестуют. В странах с западным типом демократии министры не входят в законодательные органы — объяснение-де этому простое: правило «сами пишем — сами исполняем» ведет к порочному кругу. С серьезным видом доказывалось, что министр не должен быть специалистом-технократом, а он непременно должен быть политиком. Раз у нас этого нет, то все на основе личных взаимоотношений. На синекуру обязательно поставят «своего». Коррупция, взятки, подарки и ничем не обоснованные привилегии.
Разумеется, привилегии — явление отвратительное. А если еще и на фоне общих бедствий или тотального дефицита, устроенного в русских областях, то это тем более неприглядно. Можно привести и такой пример. Единственный случай, когда у И. В. Сталина сорвались с языка неприличные выражения, был момент, когда в 1941 году к нему на прием прибыл кто-то из Куйбышева, куда только что эвакуировалось правительство. «Как они там устроились?» — поинтересовался И. В. Сталин. «Устроились хорошо, товарищ Сталин, но есть перегиб…» — «Ачто такое?» — «Да вот своих детей они устроили в школу в центре города, а чужих детей уплотнили по всему городу…» — «Эх, каста проклятая!» Вот тут-то и были произнесены И. В. Сталиным те слова, которые мы адресуем всем этим крохоборам…
Последнее — вообще тема номер один в демократической печати тех времен.
Массированная атака СМИ на читателей удалась. Потому что кое в чем пресса была права, а потребителю информации оказалось трудным отделить справедливую критику от антисоветчины. В результате, как это часто говорится, ребенка выплеснули вместе с водой. Потому что инициаторы пользовались столь изощренными методами дезинформации, что и до нынешних времен нашелся только один человек, который в своей специальной книге «Потерянный разум» оказался в состоянии разгрести завалы лжи [9].
А у объекта воздействия слова «торговля без рынка — это абсурд», «Аэрофлот — типичная монополия» вызывали озлобление; а после слов «ускорение» и «самоуправление», «третья модель полного хозрасчета» и «сбалансированная модель управления» и самого главного «прибыль» начинала сладко кружиться голова. Для достижения намеченных целей надо было, по словам авторов, сделать немногое: добить тех, кто мешает — командно-административную машину. Ох, скорее бы ее не стало, а уж там заживем!.. «У интеллигенции было очень сильно расплывчатое убеждение, что во всем «система виновата». Важнейшими причинами наших бед она считала «засилие бюрократов», «уравниловку», «некомпетентность начальства», «наследие сталинизма» — причины, для массового сознания не так уж существенные. И вот, опираясь на эти стереотипы, Г. Х. Попов запустил в обиход как нечто сущее туманный термин «административно-командная система». Если вдуматься, смысла в этом никакого, но словечко было подхвачено прессой, духовными авторитетами, даже получило аббревиатуру — АКС. И стали его употреблять, как будто оно что-то объясняет в советском строе. Как будто это нечто уникальное, созданное в СССР и предопределяющее жизнь именно советского человека.
На деле любая общественная система имеет свой административно-командный «срез», и иначе просто быть не может. И армия, и церковь, и хор имени Свешникова — все имеет свою административно-командную ипостась наряду с другими. Антисоветские идеологи, глубокомысленно вещавшие: АКС, АКС… — намекали, что в «цивилизованных» странах, конечно, никакой АКС быть не может, там действуют только экономические рычаги. Но ведь это попросту глупо — любой банк, любая корпорация, не говоря уже о государственных ведомствах, действуют внутри себя как иерархически построенная «административно-командная система»…» [9. С. 38–39].
В СМИ верхушка и партработники назывались не иначе как партократы, а рядовые члены партии — коммуняки и/или красно-коричневые.
Шла постоянная дискредитация всего и всех. Предлагался то суд по типу Нюрнбергского (вот откуда идет сравнение гитлеровского рейха и сталинского СССР), то запрет на профессию (это ключевое предложение озвучено в момент разбирательства обстоятельств ГКЧП на сессии Верховного Совета РСФСР в августе 1991 г.). На людей, которые своими талантами и неустанной работой на пользу Отечества пробились из низов, наклеивался ярлык «кухаркины дети». Хочется спросить этих господ: а как в этой связи то, что лучше всех руководил сын сапожника? О партфункционерах говорилось, что вся их служба — это только трамплин для продвижения по карьерной лестнице, а не работа.