Шкловцы

— Да… послезавтра будет готов…

Глаз его было совершенно не видно… Потому что левый он прищурил, а в правый вставил черную, круглую лупу. Вот и поди разбери, что он себе думает!

Люди смеялись в руку и перешептывались: «Шу-шу-шу…» И не столько по поводу Башевы, сколько по поводу Лейбы-горбуна. Старому процентщику так и не простили молодой, кровь с молоком, жены. Теперь же, когда горбун весь развалился, когда у него текут слюни, когда он выгоняет людей из дома… Кому какое дело? Что яблочки внизу, в подвале, что наверху, в спальне… хи-хи-хи…

Шклов вспомнил, что когда-то Башева, бедная, но красивая сирота, была просватана за Алтера-часовщика. Алтер пришел тогда из армии и был гол как сокол. Но этот Лейба-горбун, которого мать тоже назвала Алтером от сглаза и который как раз развелся с первой женой и выгнал из каменного дома своих взрослых детей, вмешался в сватовство на правах родственника, заботящегося о сироте. Да, он даст за ней «приданое»: каменный дом, полный всякого добра… Но… Жениться на ней хочет сам… Родня со стороны Башевы костьми легла, чтобы бедная сирота, не дай Бог, не упустила из рук такого счастья и не вышла замуж за бедного солдата. А если жених — человек пожилой, так что? Есть у него каменный дом или нет? И если капельку горбат, так что? Есть у него лавка или нет?..

Вот так молоденькая Башева вышла за реб Лейбу, а Алтер остался озлобленным старым холостяком. И открыл маленькую мастерскую недалеко от лавочки Лейбы-горбуна. Жениться он не хочет. Потому как, зачем ему жениться? Если… если… шу-шу-шу…

Злые слухи становились все громче: шу-шу-шу… Разве не видно, что Зельдочка ни на волос не похожа на Лейбу-горбуна? Дочка от природы должна быть с отцом как две капли воды. А эта — шу-шу-шу…

Файвка дальше не слушал, но его былая, теперь уже охладевшая любовь к Башеве, отозвалась острой горечью. Терзаемый любопытством, он как-то забежал на рынок, приложил ладонь ко лбу и заглянул в низкое широкое окно часового мастера. Тот как раз сидел у верстака и что-то шлифовал. Алтер-часовщик поднял глаза поглядеть, кто это заслоняет ему свет. Файвка отпрянул: беда!

У старого холостяка, о котором теперь все говорят, действительно голубые глаза! Синие. Точно такие же, как у Зельдочки. Раньше Файвка даже не знал, что у курчавых и черноволосых могут быть синие глаза. Кроме того, те же толстые губы, короткий нос! Зельдочка на него похожа…

С чуткостью молодой ищейки Файвка принялся наблюдать за Зельдочкой: как она садится и как встает, как смеется и как хмурится. До чего же странно! Косички у Зельдочки темно-русые, в маму, но волосы вьются как у часовщика.

Эта греховная тайна окутывала Зельдочку, ее туповатый носик и веснушки, и придавала ей особую пикантную прелесть. Файвку тянуло к ней как магнитом. Он рассматривал Зельдочку со скрытым детским вожделением, как рассматривают запретную, украденную, но дорогую вещь… Ему все время хотелось сесть к ней поближе.

Как-то во время урока он под столом дотронулся до ее теплой коленки. Совсем не нарочно дотронулся и тут же отдернул руку, как ошпаренный. Сердце его билось.

К Башеве Файвка совершенно охладел. Тому поспособствовала Башевина рассеянность. Она ни на кого больше не смотрела. Ее теплое дружелюбие почему-то угасло. В то же время нельзя сказать, чтобы она так уж близко к сердцу принимала болезнь Лейбы-горбуна. В походке Башевы, в том, как она заходила в комнату мужа и выходила из нее, в том, как отдавала распоряжения прислуге насчет еды для хозяина, чувствовался некий холодный расчет. Пусть видят, как она заботится… Но горбун ей не верил. Он злобно ворчал, когда Башева заходила к нему с холода свежая и притворно улыбающаяся… Файвка замечал, и не раз, что она появлялась из-за ситцевой занавески бледная, прикусив губу. Такого отчаяния на лице Башевы Файвка никогда прежде не видел. С тех пор, как он ее знает, не видел.

В самом каменном доме давно ощущалась заброшенность, которая наступает, когда хозяин болен, дети малы, хозяйка занята в лавке, а вернувшись домой, рассеянна и очень мало беспокоится о домашних делах.

Скоро и это дало пищу для злословия:

— Собственно говоря… между нами… зачем ей хлопотать по хозяйству? Если уж она и о муже не хлопочет… Так и так выйдет за часовщика сразу же после смерти Лейбы-горбуна. Тогда уж наведет порядок. Подвал поправит и мебель починит… за те же деньги.

От прислуги стало известно, что муж с женой живут как кошка с собакой. Эта тихоня Башева просто со свету его сживает… Подумать только, даже прокляла его, сказала, что пришло ему время помереть злой смертью… Злой смертью — не больше и не меньше.

Но молва просватала Башеву слишком рано. Проклятие перекинулось и на Алтера-часовщика. Всё, что в ту зиму соприкасалось с Лейбой-горбуном и его семейством, было проклято.

Как-то сырым утром прошла молва, что часовой мастер не чинит больше часов, его мастерская закрыта. В чем дело?

— Он простужен. Он очень сильно простужен.

И чуть погодя:

— У него сильный жар.

— У него воспаление легких.

А что Башева?.. Да, видели, как Башева вчера вечером говорила о чем-то с доктором Кролем и при этом терла глаза. И доктор Кроль теперь целых два раза в день ездит к часовщику…

Только тут Файвка заметил, что щеки у Башевы впали, платье в беспорядке, под глазами — синие круги. Не поймешь, где начинается синева ее глаз. Также он заметил, что ест она без аппетита, кричит на своих детей, а на него, Файвку, вообще не обращает внимания.

— Э… Нет, — думает Файвка, — когда Лейба-горбун заболел, она так не выглядела.

Видно, правду говорят, что Башева больше сидит у постели часовщика, чем у постели мужа, мечется, как угорелая, между двух больных «Алтеров»… Она и сама не знает, кто из двух «Алтеров» помрет, а кому суждено жить…

В конце концов случилось так, что все эти «милые» разговоры дошли до Лейбы-горбуна, который, как больной хорек, закрылся в комнатке с залогами и не выходил оттуда неделями. Кто донес реб Лейбе — неизвестно. Но ему все же донесли. Потому что однажды, субботним утром, Меер-переплетчик, ближайший сосед Лейбы-горбуна, сообщил в любавичском бесмедреше жуткую новость.

Среди ночи, часа через два после субботнего ужина, прислуга реб Лейбы постучала ему, переплетчику, в ставень. Он распахивает дверь: «Что такое? Что случилось?» И тут же слышит вопли и шум из каменного дома. Прислуга в слезах: «Хозяин хочет зарезать Башеву! Быстрее, спасите!» Он вбегает в каменный дом — там черт-те что творится!.. Башева плачет, дети плачут. Горбун сидит на полу без ермолки, среди разбитых тарелок, рядом валяется острый кухонный нож…

— Тьфу, тьфу, тьфу! — набожно сплюнули добрые люди, услышав такую новость от переплетчика.

— Как Башева меня увидела, — рассказывает дальше Меер-переплетчик, — так и припала ко мне, бедняжка: «Спасите меня от старого разбойника! Никто не знает, что я вынесла от этого… скупердяя». А тот, горбун, воет, как зверь: «Блядь! Шлюха!.. Потаскуха! Все дни просиживает у любовника! Я для нее — пустое место! Я уже в собственных детях не уверен…»

— Тьфу, тьфу, тьфу! — набожно сплюнули добрые люди.

— Прислуга, — закончил переплетчик, — ушла из каменного дома. Ей страшно там оставаться.

Тетя Фейга, услышав о таких делах, постановила:

— Ну, Файвеле, чтоб ты мне больше в этот нехороший дом не ходил!

— А урок? — удивляется Файвка.

— Пусть Гершка-умник учит тебя в другое время и в другом месте! А нет — и не надо.

С того времени над «нехорошим» домом опустилась завеса. И Файвка больше не знал, что там происходит. Он только иногда встречал Хаимку, Зельдочку, Башеву и видел, что они ходят понурые, задумчивые, неряшливые. И Клима-плотника с его цыгановатой мордой Файвка тоже встретил однажды вечером возле каменного дома, когда тот крался со свертком под мышкой… Значит, Лейба-горбун еще шевелится, еще обделывает дела.

Но бывший солдат, старый холостяк Алтер-часовщик оказался-таки слабее горбуна. Как-то утром, когда уже наступил месяц одор, когда потекло с застрех и солнце заблестело в лужах, разнеслась весть, что часовщик Алтер «не жилец». Воспаление перекинулось из легких в мозг. И доктор Кроль от него отказался.