Шкловцы

Файвкины уши горят от нетерпения и надежды. Он изо всех сил проталкивается вперед и получает затрещины до тех пор, пока не добирается до принадлежащей Лейбе-горбуну бакалейной лавки с гонтовым козырьком над входом. Мрак залег в лавке процентщика, так же как в его каменном доме. Тянет его, этого Лейбу-горбуна, в сумрак, в тень — скрыть, схоронить все, что ему принадлежит…

Однако в черном провале дверей видит невезучий Файвка не мягкие бока, светлое лицо, не широкий приветливый фартук Башевы, а самого Лейбу-горбуна… Его борода и лицо белеют привидением в темноте лавки. Свою капоту из чертовой кожи он ради ярмарки перетянул черным хасидским кушаком, чтобы она лучше сидела. Его тельце от этого стало казаться еще худосочнее, а горб — еще острее, еще отвратительнее. И этот… этот-то одолжит Файвке копейку?

Просто чудо, что у Лейбы-горбуна покупатель: Файвка успевает перевести дыхание и подумать о том, что делать дальше. Только вот придумать ничего не успевает, потому что Лейба-горбун, от чьих жадных глаз не ускользнет ни одна мелочь, вдруг поворачивается к Файвке:

— Эй, мальсик, тебе сего?

— Ничего… — лепечет Файвка, изумленный тем, что Лейба-горбун даже не узнает его.

— Нисево? — не верит горбун. — Тогда сто ты здесь делаесь?

Файвка чувствует, что оказался в том же положении, в каком был, когда его поймали на краже яблок.

— Урин я… — отвечает он невпопад. — Я хожу на урок вместе с Зельдочкой.

— А где же твой картуз? — тоже невпопад спрашивает Лейба-горбун. — Я тебя совсем не узнал.

Файвка снова не отвечает на заданный вопрос:

— Мама… Послала меня… Мама… Чтоб… Чтоб…

Но тут Файвка начинает задыхаться от этого бессвязного вранья и, как пропойца, бросается к Лейбе-горбуну:

— Реб Лейба, одолжите мне копейку! Мне нужна копейка…

Лейба-горбун переминается с ноги на ногу. Его жадные зрачки расширяются и темнеют:

— Ко-пей-ку? Я — тебе, копейку?

— Копейку… — как нищий клянчит Файвка. — Одну копейку. У меня… много. В других штанах.

— В каких станах? — удивляется Лейба-горбун. — Сто еще за станы?

Файвкины глаза краснеют, лицо горит. В голове будто молотом бьют. Он уже сам едва разбирает, что говорит:

— Я надел другие штаны… Я выпил квасу и забыл… Этот гой…

— Ага… — помогает ему реб Лейба. — У тебя картуз отобрали?

— Да, да! — радуется Файвка тому, что его сразу поняли. — Я вам вечером отдам. Честное слово!

— Вот оно сто… У тебя отобрали картуз!.. — поглаживает бороду Лейба. — Скверная история.

— Честное слово, я вам отдам! — горячо и отчаянно клянется Файвка. — Я… Сегодня же…

Но Лейба-горбун продолжает гнуть свое:

— Такой мальсик, и выпил квасу на копейку? На целую копейку! Скверная история.

— Ужас как хотелось пить, — оправдывается Файвка, — до смерти хотелось пить.

Но Лейба-горбун не сочувствует ему:

— До смерти хотелось пить? Именно квасу! Мальсику — квасу…

— Я не могу пойти домой, — Файвка умоляет Лейбу, как жертва разбойника. — Если вы не верите… У меня есть деньги… Если не будет… Мама отдаст…

Эта мысль наконец тронула сердце процентщика, он призадумался и обернулся в лавку:

— Так ты говорись, сто отдась мне копейку?

— Чтоб мне пусто было! — клянется Файвка.

— Целую копейку, а?

— Честное слово!

— Сестное слово? Ну-ну.

Лейба-горбун исчез в темной лавке, закопошился там, словно мышь в жестянке, выполз назад, белобородый, бледный, как покойник с того света, и протянул Файвке две старые монетки.

— На, вот тебе копейка. Два гроса.

Файвка никогда еще не видел таких странных полушек. Одна — нелепо большая, с истертым профилем толстой гойки, должно быть, Екатерины. Другая — просто медный кружок, выскобленный, как старая сковорода. Только одна лапка орла осталась.

— Э… это копейка? — засомневался Файвка.

— Копейка, — подтвердил Лейба-горбун, — два гроса — это копейка. Тебе, может, не нравится? Ну что ж…

Тут Лейба-горбун развел руками и слащаво улыбнулся. Файвке почудилось, что с такой же точно улыбкой процентщик съел и теленка с хреном, слезливо глядя на него и жалостливо приговаривая: «Бедный, бедный теленок…» Это подозрение длилось, однако, всего ничего. Расстроенный и павший духом Файвка был не в силах представить себе, что Лейба-горбун, взрослый человек, хозяин каменного дома, будет обманывать его, девятилетнего мальчика, да еще тогда, когда с этим мальчиком приключилось такое несчастье… Он только глянул на Лейбу-горбуна немым детским взглядом, и нижняя губа у него задрожала. Не сказав больше ни слова, Файвка вдруг повернулся и бросился бежать… Не бежать, а проталкиваться назад, к тому кацапу с квасом. Он даже не чувствовал, как пихают его со всех сторон и мужики, и евреи.

Квасник встретил его широкой фоняцкой ухмылкой в рыжеватую бороду, расчесанную направо и налево.

— Ну что, паренек? Деньги принес, а?.. Вот харашо!

Дрожащей ручонкой Файвка подал кацапу два старых гроша, беспроцентную ссуду Лейбы-горбуна.

Кацап какое-то время разглядывал их на своей здоровенной лапе, потом, как бы играя, подбросил и дал им упасть на столик, как это делают гои, когда играют в орлянку. Потом снова посмотрел на монетки и с улыбкой перевел взгляд на Файвку. Но это была уже другая улыбка. По ее колючести Файвка опять почувствовал, какой хладнокровный разбойник пробуждается в этом веселом, распевающем песни гое, когда дело доходит до денег.

— Получайте-с! — подчеркнуто вежливо процедил кацап сквозь зубы, быстро сгреб двумя толстыми, как у медведя, пальцами обе монетки и швырнул Файвке, как бросают собаке кость. Швырнул, даже не беспокоясь о том, найдет их Файвка или нет.

И тут же, вернувшись к своему занятию, запел:

Большую монетку, ту, что с Екатериной Второй, Файвка нашел сам. Вторую денежку ему помогла отыскать Гитка-вдова, продавщица сельтерской, самая жестокая конкурентка кацапа, которая прежде поносила Файвку на чем свет стоит. Сейчас-то она его пожалела. Все-таки еврейское сердце!

— На, мальчик! — подала она ему истертый медный кружок с кусочком орлиной лапки. — Это ведь уже никакие не деньги.

Файвка побелел как мел. Теперь он понял, что процентщик Лейба-горбун обвел его вокруг пальца. Мало того, что он не помог ему в беде, так он еще и сделал из Файвки посыльного, разносящего его фальшивые монеты, которые уже давно ничего не стоят; послал его к кацапу на удачу, на авось… И кроме того, послал, чтобы таким образом отобрать у него или у его мамы настоящую копейку… Ужас, что на свете творится!

В дикой злобе уже совсем измученный и ослабевший Файвка стал проталкиваться обратно, к лавке Лейбы-горбуна. Но его поддерживало чувство детской обиды на несправедливость, почерпнутое из Пятикнижия… Нет! Зуб за зуб!.. Как с ним поступил кацап, так он поступит с Лейбой-горбуном, черта его батьке!.. Файвка должен швырнуть фальшивые гроши прямо в его мерзкую рожу… А потом упасть и потерять сознание рядом с бакалейной лавкой, чтобы люди отнесли его к маме на простыне… И пусть все узнают! У-у-у… Его еще придушат, этого процентщика. Мужики еще придушат его на старом сундуке с закладами, этого мерзавца…

Обливаясь потом, пылая гневом и обидой, Файвка вломился в лавку Лейбы-горбуна. Ослепленный внезапной темнотой и слезами, он завопил:

— Вот вам обратно ваши гроши, черта вашему ба…

Однако из полумглы, кисло пахнущей плесенью, как из-за темного занавеса, вместо Лейбы-горбуна павой выплыла пышная женская фигура в легком ситцевом платье в складку…

Ба-шева!!!

За то время, пока Файвка проталкивался к мужику и обратно, герои комедии поменялись. Башева пообедала и вернулась, а Лейба-горбун ушел домой. Но Файвка узрел в этом нечто сверхъестественное.