Страница 20 из 108
Забрать у себя непонятное,
И делиться теплом.
Лучший и сильный. Опытный.
Любимый. Просто живой.
Зеркала звон и хлопоты,
И дорога домой...
(nelka35)
Ивик давно уже не писала стихов. И песен не было. Как-то не приходилось. Притом, что с прозой у нее все было в порядке. Стихи, она давно заметила, требуют сильнейшей и более длительной концентрации Огня. У нее, по крайней мере. У других, может быть, иначе.
Сейчас у нее получалось все.
Чумная. Сумасшедшая. Она засыпала с улыбкой, просыпалась, понимая, что жизнь полностью изменила течение свое, что теперь-то все будет иначе, будет прекрасно. Уговаривала себя, что это не так. И смутная тревога разгоралась в сердце, Ивик знала, что счастье никогда не бывает долгим. И мучил страх оттого, что за сильную радость придется и платить, так же сильно и даже с процентами. Может быть, лучше никогда не испытывать счастья.
Но что она могла поделать с собой? Ничего, ничего абсолютно. У нее все горело в руках. Она в два дня завершила ремонт. Вопреки обыкновению, стены были выкрашены гладко, без потеков, обои наклеены без пузырей, и стыки незаметны, гардины прикручены к потолку без изъянов. Ивик даже нашла дешевую прозрачную ткань и без швейной машинки сама сшила вполне приличные шторы, зеленоватые на кухню, синие в комнату, и еще тюль.
Будь у нее деньги, конечно, все это можно было бы здесь заказать. Это не Дейтрос, где каждый вынужден быть умельцем, где даже она -- руки-крюки -- чему-то вынуждена была научиться. Но денег у Ивик было очень мало. Это ее не удручало: здесь можно и без денег найти гораздо больше всего, чем в Дейтросе. Что уж говорить -- потребительский рай. Вроде, Ивик была к этому подготовлена, а все равно на практике изобилие ошеломляло.
Приходилось побегать по распродажам, по магазинам подержанных вещей, полазить в сети -- существовали постоянные сетевые ярмарки, где люди за гроши продавали ненужное барахло. Но времени у Ивик было достаточно. Можно и побегать. Ее охватил незнакомый доселе ажиотаж в наведении уюта.
Она раздобыла старую мебель -- практически бесплатно, деньги ушли только на перевозку. Это старье выглядело так, будто только что сошло с конвейера на фабрике. Просто такая мебель теперь не в моде, вот богатые и раздают, а то и просто выбрасывают отличные вещи. Шкаф для книг, компьютерный удобный стол, кожаные диван и кресло, гардероб. Ивик достала даже какие-то коврики, полочки, картинки на стену -- фотографии пейзажей и старинных городов. Бродя по бесконечным рядам хозяйственного супермаркета, Ивик с щемящей тоской вспоминала Марка -- как он радовался бы здесь, как ему было бы хорошо... Ему ведь больше ничего и не надо, он был бы так счастлив этими игрушками, добротным красивым инструментом, изобилием материала. Да, ему ничего не надо. Раньше ему нужна была Ивик, а теперь -- не так уж обязательно, теперь сойдет любая симпатичная женщина, а женщину ему найти нетрудно; он милый, обходительный, даже красивый; хозяйственный, в сексе -- выше всяких похвал.
Может, думала Ивик, мы и правда держим людей в Дейтросе, словно в тюрьме. Перетащить Марка сюда, пусть живет как эмигрант.
Она познакомилась с соседями, тоже эмигрантами из Дейтроса. Хэла, бывшая аслен, была старше ее лет на десять. Ее сын, Малин, наоборот на десять лет моложе Ивик. Хэла единственная в семье имела работу, и то -- не на полный день. Малин, правда, учился на каких-то курсах, но, вздыхала Хэла, перспектив у него мало. Он закончил всего лишь интеграционную школу. В Дарайю попал в возрасте 4х лет. Еще трое детей Хэлы жили отдельно. Муж ее, Вайш, пил напропалую, пытался как-то лечиться, но в последнее время опустился окончательно и представлял ужас и кошмар жизни Хэлы, которая, однако, не собиралась почему-то с ним разводиться.
Хэла и подсказывала Ивик, где искать дешевое барахло. Болтали на лестничной клетке, Хэла дымила одну сигарету за другой. Совсем не похожа на дейтру, думала Ивик. То есть черты лица -- да, конечно. Но -- курит. Волосы выкрашены вишневым, лицо -- одутловатое, пробито морщинами, в нос -- неуместно по возрасту -- вдет блестящий гвоздик. Как они меняются, будто этот мир перемалывает их. Хэла, впрочем, чувствовала себя уверенно и была, похоже, вполне счастлива.
- Это ты молодец, что сразу работу нашла, - говорила она, стряхивая пепел прямо на серые плиты пола, - наши обычно долго мыкаются. А то и вообще ничего нету. А на пособии, знаешь... Вон погляди на моего.
- Все лучше, чем с моим получилось, - вздохнула Ивик. По легенде ее муж пал жертвой кровавого Верса.
- Да, наверное, лучше. Хрен знает.
Больше говорили о бытовом -- о том, что в магазинах уже начали продавать подарки и украшения к Возрождению, хотя до праздника чуть не три месяца*. О тряпках, парикмахерских, о детях. Потом Хэла очередной раз стряхивала пепел и уходила к себе.
(*Дарайский лунный месяц считается по крупнейшей из лун, Теби, и составляет примерно двадцать суток, длительность которых лишь незначительно отличается от земной.)
Вдохновение, охватившее Ивик, распространялось не только на ремонт. Никогда у нее не было столько времени на творчество, как теперь. Разве что в санатории. Она то писала задуманный цикл рассказов, полуреалистических, пронизанных мистикой. То возвращалась к наброскам будущего романа. Сейчас она не боялась ничего -- была на пике формы и знала, что все получится. Все, что она хочет. Лучше, чем "Господь живых". Это понравится людям, это будет прекрасно.
Ей хотелось бы поиграть в Медиане, но и так -- ничего. И так она была довольна, каждый день по нескольку часов проводя за монитором. Обмениваясь короткими, незначащими и переполненными смыслом сообщениями с Кельмом. Легенду следует поддерживать. По легенде их отношения должны потихонечку развиваться.
Она уже не думала о том, правильно ли это. Все перегорело. Хватит. Она слишком долго об этом думала. Слишком во многом себе отказывала. Маячила на краю сознания тоненькая фигура Аллина - "если бы вы делали это ради Господа"... и тут же -- неизбывное страдание в глазах Кейты: "там была и его подпись", и мгновенное отвращение: как он мог вообще что-то советовать Ивик, почему она должна верить ему? Что он понимает в жизни, в любви? Он был другом Кейты, потом пришли новые друзья, появились какие-то разногласия, и он не задумываясь, кинул ее. Так же вот, как Марк кинул Ивик.
Ситуация была на самом деле сложной, понимала Ивик. Она довольно хорошо представляла психологию Аллина. Он не был предателем в буквальном, пошлом смысле. Не был Иудой. Пойти куда-то доносить, получить сребренники -- активные, открытые, враждебные действия, на них Аллин был не способен. Кто-то из его окружения, из новых близких друзей оказался способен. А сам он -- слишком пассивен. И то, что подпись его оказалась под тем документом, что так ранило, почти убило Кейту -- это была случайность, происходящая из той же пассивности. Все подписались, и он подписался. Если его новые друзья поступают так -- он с ними согласен. Не задумываясь, не беспокоясь ни о судьбе Кейты (да эта подпись, конечно, в ее судьбе ничего не меняла), ни о чувствах Кейты -- бывшей, уже неинтересной, уже чужой...
Пока есть чувства -- идеальная, почти святая любовь. Как только они прошли -- до свидания, дорогая. Обо всем этом даже думать было противно. Как будто бежишь по лесу и начинаешь проваливаться ногами, чуть не по колено в ледяную болотную жижу, и ноги вынимать все труднее, и хлюпает грязь.
А ведь даже сейчас Аллин бы сказал, что "все нормально". Что здесь такого, они пока еще ничего не нарушили. Никаких половых актов, так глубоко, в отличие от предательства близкого человека, оскорбляющих по его мнению Господа.
Ивик знала, что уже не "все нормально", понимала, к чему приведет эта добровольно придуманная ими легенда -- но перестала сопротивляться. Надоело. За годы мучений, поисков "правильности", молитв и советов священников -- перегорело все внутри. Она сама знала, что так -- будет правильно. Почему -- объяснить невозможно. Формально, разумеется, грех. Но наверное, у нее уже окончательно перегорели внутри какие-то встроенные с детства предохранители.