Страница 98 из 99
Они все были - живые. Настоящие. И в то же время - не совсем такие, как в жизни. Каждый из них совсем-совсем не думал о себе. Не замечал себя. Каждый растворился в друге, в любимой, в том, кто был рядом и нуждался в заботе и помощи.
Еще было новое - вдоль ряда Кейта расставила гэйнов-часовых, в форме и с автоматами, пристально вглядывающихся вдаль. Они охраняли цепочку.
Ивик повернулась к Кейте и ощутила, что не может говорить - в горле застрял комок. Слишком трогательным был этот фантом. Ей никогда не удалось бы создать такой...
Впрочем - кто знает.
-- Кейта... это замечательно! То, что ты сделала...
-- Понимаешь, я подумала, - в который раз стала оправдываться Кейта, - я решила, что идея просто замечательная. Кельм был прав тогда. И ты все очень хорошо сделала. Но тебя никто не знает, а у меня... да, у меня этот фантом приняли. Теперь его будут охранять, и я буду его поддерживать. Я просто думала, что лучше так, чем совсем никак. Ты меня тогда заразила, понимаешь? Я поняла, что это просто нужно создать. Обязательно. И вот...
-- Да это же здорово! - сказала Ивик, - и какая разница - кто? Главное, что это сделано. Что они это увидят, почувствуют. Что мы... мы не только войну эту нашу бесконечную можем транслировать. А и что-то хорошее наконец.
Она поднялась вверх. Там, в конце цепочки, ближе к вершине горы, скрытой сияющим светлым пламенем, точно так же, как в ее старом фантоме, возвышались флаг и крест. Серебряный, отражающий сияние вершины, огромный крест. И ярко-алое знамя, развернутое на ветру. Ивик поднималась все выше, вдоль цепочки, вглядываясь в лица, поражаясь их выражению, позам, поражаясь гениальности Кейты. И потом она увидела тех, кто шел впереди. Ей показалось, что она узнала монаха с крестом, он был очень маленький, не по-дейтрийски маленький, щуплый, и крест как будто был для него тяжеловат. А рядом с ним шла девушка чуть повыше ростом, со светло-русыми длинными волосами, заколотыми сзади в тугой узел. На лицо ее падали словно отсветы от алого знамени над головой. Знамя чуть касалось плеча, стекало по шее, словно яркая, артериальная кровь. Серые глаза смотрели вперед - печально, невидяще.
Ашен. Лет четырнадцати. И с длинными волосами, которые она носила только в детстве. В квенсене она почти сразу обрезала волосы. А лицо ее казалось еще младше, сквозь него проступал совсем маленький ребенок, едва не младенец, беззаботный, ласковый, счастливый.
Такой ее видела Кейта. Ивик медленно опустилась на землю. Она не решалась больше посмотреть в лицо Ашен. Страшный для нее образ.
И - хороший образ. Потому что - шендак, пусть они учатся видеть людей так, как их может видеть только мать.
Может быть, кто-нибудь подумает, прежде чем убить человека...
-- Вот так, - сказала Кейта, соскочив на землю рядом с Ивик, - А Эль... Эльгеро. Он знаешь, с того самого момента, как ее... как она... В общем, он дома больше и не появлялся. Работы очень много. И пусть. Его это отвлекает.
Ивик наконец решилась - протянула руку и погладила плечо Кейты. Так грустно кивнула. Гэйны стали медленно спускаться по склону вниз.
-- Иногда я думаю, ради чего все это... - сказала Кейта, - если вот так. Зачем мы живем...
Ивик вдруг вспомнила Кельма, его последние слова. Просто живи. Не спрашивай - зачем. Потом, когда-нибудь, ты это поймешь.
Не ради же Огня этого. Не ради нескольких строчек... или образа... или мелодии. Это было бы слишком уж пошло. Не стоит ради этого жить. И мучиться не стоит.
Не ради любви - мы слишком недолговечны, любимых слишком легко потерять.
Не ради Дейтроса, это было бы и вовсе смешно. Или там идей каких-нибудь.
Ивик стиснула руку Кейты. Подумала, что они выглядят забавно - как часть цепочки, они тоже держат друг друга за руки. Но ведь так оно, по сути, и есть.
-- Просто жизнь стоит того, чтобы жить, - сказала она. Кейта кивнула. Она знала эту песню.
Но не продолжила.
-- Еще знаешь что? - сказала Ивик, - ничто настоящее не умирает насовсем. Все настоящее, чтобы остаться живым, должно пройти через смерть.
-- Да я знаю, - негромко сказала Кейта, - ты думаешь, я не понимаю? Жизнь наша только и состоит в том, что ты убеждаешься - оказывается, и это можно пережить, перенести и жить дальше. И это, и то, и третье. И даже вот с этим можно смириться в конце концов.
Ивик подняла руку. И с руки стали вспархивать в небо маленькие белоснежные птицы. Или бабочки. Они поднимались вверх, к зениту кругами и медленно таяли в небе.
-- Хорошо здесь, в Медиане, - сказала Кейта, - я ведь только взрослой уже сюда попала. Я люблю здесь бывать. Покой. И свобода.
-- Я тоже люблю. Это, наверное, все любят.
Здесь сплетены прошлое, настоящее, будущее. Реальность не отличается от воображения. Медиана - это свобода. Безграничная свобода от самого себя. От суетного и плоского мира. Свобода от боли. В ней заключена даже свобода от смерти, и когда ты здесь - ты знаешь точно, что смерти, по сути, не существует. Жизнь замыкается в кольцо. Рано или поздно ты вернешься к истоку. Ты просто идешь, не торопясь, и обязательно вернешься, и встретишь любовь, всю любовь, которой так не хватало, и тогда, может быть, поймешь, ради чего нужна эта жизнь.
И потом, с этим новым знанием, ты заново увидишь мир.
И будет рассвет и солнце нового дня - долгого, бесконечного дня Медианы
январь-август 2008.
Примечания.
Личность Яна Мавлевича ("Смертника"), который уже 8 лет находится в заключении, причем большую часть этого времени на принудительном лечении, резко выделяется из череды образов революционеров-экстремистов 90-х годов. Ян не был осужден как член какой либо из радикальных группировок, хотя без сомнения принимал участие в акциях АРОМ (Анархо-радикальное объединение молодежи) начала 90-х годов и имел прямое отношение к деятельности анархо-коммунистического союза молодежи - наиболее законспирированной и неизвестной радикальной организации середины 90-х годов. В отличие от многих других "карликовых" группировок, члены АКСМ никогда не имели ни уставов, ни программы, ни символики, однако докатились в своих действиях до откровенного террора в духе Тарантино, что, в свою очередь, привело к разгрому группы в мае-апреле 1997 года, но также и к невозможности создать очередной политический процесс, так как в руки сотрудников УБОП кроме разнообразного оружия и латунной чеканки со Сталиным, размером два на полтора метра, попали лишь листовки Юго-Западного Комитета по уничтожению человечества, отделения Всемирного Комитета по уничтожению человечества. К слову сказать, в дальнейшем эти листовки, призывавшие к немедленной очистке Земли от ядовитой плесени техногенной цивилизации, получили достойную оценку в институте Сербского, куда Ян Смертник попал на психиатрическую экспертизу.
НТВ в начале лета 1997 года описало разгром группы как "поимку маленькой подмосковной банды, занимавшейся истреблением насильников и наркоторговцев". В принципе это заявление соответствовало истине. Ребята действительно лишили жизни изувера-садиста, надругавшегося и изуродовавшего близкую одному из участников группы девушку, некоего Александра Ашкинази, "хиппи" со стажем. Кроме того, такая же участь постигла и Дмитрия Царевского, удачливого наркоторговца, который имел несчастье в наркотическом угаре три раза подряд пнуть в живот беременную жену Яна. Потом, видимо, ребят "понесло" окончательно, и Смертник устроил "зачистку" в Перово, где проживал с начала 90-ых годов. Под "раздачу" попали и нароторговцы, и наркоманы, и какие-то несчастные педерасты (как "вырожденцы"). Если не считать факты нанесения тяжких и средних телесных повреждений, то всего группе инкриминировалось по версии следствия 5 трупов, поджог наркопритона, несколько похищений, несколько разбойных нападений и грабежей. Впрочем, ребята не признали факты грабежей и разбоев. По их мнению это - халатная работа следователей, пытавшихся повесить на них "глухари" и скрыть истинные мотивы - "повседневная борьба со злом и насилием, захватившим нашу Родину". В общем, ничего подобного в истории современного русского рев.движения не было и нет. Чарли Мэнсон, как говорится, отдыхает.