Страница 17 из 41
Поравнялись с домом Лачинского.
— Смотри, Васенька, — крикнула с крыльца Максимиха, — сидите там тихонько, Лешенька!..
Что дальше говорила Максимиха, мальчишки не слышали. Экипаж уже подъезжал к дому Дудина. Хозяин сидел возле забора на лавочке, положив на колени тяжелые руки. Этими руками он убивал большой деревянной кувалдой скотину. Говорили, что делал он это так ловко, что животное, будь то корова или бык, после первого удара падало и уже не шевелилось.
— Добрый вечер, сосед, — приподнял Антон козырек. Дудин поднял голову и молча опустил ее. «Наверно, пьяный», — подумал Антон. А когда Дудин не бывает пьяным?
На самом краю скамейки, боясь подвинуться к мужу, сидела его жена. Вид у нее был крайне болезненный.
— Куда ж вы везете этих красавцев? — спросила она. Ее, видимо, не так интересовало, куда Антон везет мальчишек, а просто хотелось что-то сказать, чтоб хоть на минуту отвлечься от тоски, которая постоянно мучила несчастную.
— В театр…
— Ах, боже мой! — всплеснула руками соседка, будто мальчиков везли в тюрьму.
На Задулинской улице, кроме Леванцевича, вряд ли кто бывал в театре. Разве только те, кто жил ближе к центру города.
А Леша с Васей сидели на дрожках гордые, ловя на себе взгляды чумазых ребятишек, которые считали за счастье подбежать к дрожкам и хоть немного проехать, прицепившись сзади.
Васю, правда, раза два отец водил в цирк благодаря знакомству с другими контролерами.
Проехали мимо кладбища. Тут было тихо. Высокие березы опустили свои ветки почти до самых крестов. Под одной из берез лежали братья Леши. Их отвезли сюда в голодный двадцатый год.
Рядом с кладбищем стояли три дома. В одном из этих домов жил архиерей. Он как раз сидел на скамейке возле дома в рясе с огромным серебряным крестом на животе. Как-то Лешка подразнил его. Архиерей погрозил Лешке крестом. Теперь, увидев архиерея на скамейке, Лешка отвернулся, чтоб ненароком тот не узнал его и не пожаловался отцу.
За кладбищем начиналась широкая улица. Тут уже по-настоящему чувствовался город. По тротуарам шли люди лучше одетые, и дети, игравшие возле домов, были чистенькими. А уже за Сенной площадью гремел и звенел трамвай.
Теперь Пестрый топал копытами по мощеной улице. И никто не обращал внимания на пассажиров. Только когда проезжали мимо цирка, Вася встрепенулся.
— В театре неинтересно. Вот в цирке… — И он начал в который раз рассказывать про клоунов и дрессированных зверей.
Вот и театр. Чуть поодаль от главного входа отец остановил коня.
— Ну, хлопчики, идите. Если не будет пассажиров, заеду за вами.
На галерку был отдельный вход. Поднялись по лестницам наверх. На лестничной площадке стоял Лачинский. Он недовольно посмотрел на маленьких театралов и, кивнув в сторону кресел, стоявших в коридоре возле стены, сказал:
— Подождите там, да сидите тихо. Как только все усядутся, устрою вас на свободные места.
Леша тихо сидел рядом с Васей и смотрел на контролера. К Лачинскому подходили люди, подавали билеты. А он важно отрывал уголок билета и приглашал:
— Проходите, пожалуйста.
Леше не терпелось попасть туда, куда шли люди, у которых проверяли билеты. Что там? Он, вытянув шею, старался заглянуть в открытые двери, но видел только огромную люстру, освещавшую позолоченные балконы.
Погас, потом снова зажегся свет, и отец Васи сказал:
— Ну, пошли.
На галерке было много свободных мест. Лачинский привел мальчиков на первый ряд.
В зале было светло и красиво. Все блестело и сверкало золотом. Внизу сидели хорошо одетые люди, а прямо перед глазами стена была завешена бархатом.
— Там сцена, — сказал Вася. — Когда потухнет свет, она откроется. А в цирке нет занавеса. Там арена.
Рядом сидела седая женщина в позолоченном пенсне. Леша сразу узнал ее. Она жила возле Сенной площади. Сына ее называли Кадетом. Леша носил им как-то молоко. А потом Кадет куда-то скрылся.
Женщина неприязненно посмотрела на мальчиков. Леша подумал, что она сейчас скажет: «И ты в театр пришел?» Но женщина ничего не сказала и отвернулась. Леша почувствовал, что ей неприятно сидеть в театре рядом с уличными мальчишками, которых она не пустила бы на порог своего дома.
Когда погас свет, Леша забыл обо всем. Открылся занавес, по сцене ходили мужчины и женщины, что-то говорили, приветливо улыбались. Он не все понял, но чувствовал, что происходит что-то очень важное.
Вася вел себя иначе. Ему скоро наскучило смотреть на сцену, и он не выдержал.
— А в цирке интересней, — зашептал он. — Один слон чего стоит. У него знаешь какой хобот! Он может поднять…
— Безобразие, — услышал Леша голос. Он повернулся и увидел рядом с седой женщиной мужчину с черной бородкой.
— Успокойся, Евгений, — шепнула седая женщина. Человек с бородкой сел возле седой женщины после того, как погас свет. Если б не черная бородка, Леша сразу узнал бы его.
Вася снова начал что-то рассказывать про цирк.
— Замолчи ты, мальчик, — шепнул кто-то за спиной.
Вася на какое-то время замолчал, но ему было скучно, и он снова заговорил про цирк. Видимо, кто-то пожаловался контролеру. Пришел Лачинский, за ухо вытащил Васю из кресла и увел в коридор.
А на сцене гудел паровоз. Колеса громыхали по рельсам, и Анна Каренина бросилась под поезд…
У Леши сжалось сердце. Он посмотрел в сторону Васи — его не было. Посмотрел в сторону седой женщины, она вытирала слезы. Мужчина с черной бородкой куда-то исчез.
Все начали выходить. Леша тоже встал и пошел за людьми. На лестнице его ждал Лачинский. Рядом стоял Вася и протирал заспанные глаза.
Подождали, пока все выйдут. Лачинский внимательно оглядел галерку:
— Ну, все кончилось. Пошли.
Внизу он начал запирать двери, а Леше сказал:
— Поищи отца.
Возле театра стояли извозчики. Пестрого коня не было.
Подождали немного и пошли домой пешком. Платить за каждого в трамвае по пять копеек Лачинский считал излишним.
Шли молча. Лачинский злился на Антона: «Не мог подъехать, забрать детей». Лешу волновала Анна Каренина. Он был уверен, что артистка, исполнявшая ее роль, действительно погибла под поездом. У Васи горело ухо, за которое так безжалостно отец вытащил его с галерки в коридор. Но он не угомонился и только повторял свое:
— А все же в цирке интересней.
— Молчи ты уж! — сердито буркнул отец.
Все были утомлены. Да и есть хотелось. А тут еще ко всему начал моросить дождь.
— Идемте быстрей, — обернулся Лачинский к мальчикам, которые плелись позади, — а то дождь загонит куда-нибудь в подворотню и проторчишь с вами там до утра, театралы.
Сам Лачинский давно доехал бы на трамвае до Покровской и был бы уже дома.
С площади Свободы спустились вниз по Гоголевской. Запахло свежим душистым хлебом. Теплый воздух из открытых подвальных окон пекарни приятно обдал ноги мальчиков.
На гору по той же Гоголевской подниматься было трудней. Да еще запах хлеба раздразнил аппетит.
Кое-как поднялись на гору. Шли уже мимо церкви. Большая часть пути осталась позади. Леша повернулся и посмотрел на каланчу: стрелка часов перевалила за двенадцать. На улице не было ни одного человека.
— Извозчик! — вдруг крикнул Лачинский и рванулся вперед.
Леша поднял голову.
— Татка! — обрадовался он, увидев Пестрого. Экипаж с Гоголевской свернул на Покровскую и быстро понесся в сторону Сенной площади.
Мальчики побежали за Лачинским. Кричали: «Татка, дядька Антон!» — но извозчик их не слышал. Экипаж скрылся в темноте.
На какой-то момент Леше показалось, будто на козлах сидел не отец, а кто-то другой. «Но кто на Пестром может ехать, кроме отца?» — подумал и успокоился. Лачинскийй заметил, что на сиденье не было пассажира, и потому разобиделся на Антона:
— Гонит пустые дрожки. Нет чтобы детей подобрать.
И уже до самого дома злился на Васю, а на Лешку вообще не обращал внимания, будто его и не было. Даже возле дома при прощании на слова Леши: «Спасибо вам, дядя Максим» стукнул калиткой и ничего не ответил.