Страница 23 из 30
— Петер свое дело знает, но разве эта бабенка может понять, что такое слепая любовь…
Они крались дальше, перевалились через буфетную стойку; первый уже хотел было с помощью охотничьего ножа взломать выдвижной ящик.
— Ты что, спятил?! — остановил его злобный полушепот. — Не трогай кассу, понял!
Тог, на которого цыкнули, достал из кармана похожий на карандаш фонарик. Темноту пронзила световая игла, нащупала большой электровыключатель.
— Там!
Они сделали шаг вперед и почти одновременно наступили на доску, соединенную с сигнализацией.
Пронзительно взвыла сирена, ее вой, казалось, становился все громче. В тот же миг все закоулки павильона высветил яркий свет взвившейся с крыши ракеты.
Опомнясь от страха, оба вора ринулись назад к окну, выпрыгнули в кусты и разом с первыми, прибежавшими по тревоге людьми опять бросились в павильон спасать кассу…
Избранница Петера, очевидно, все-таки верила в любовь. Она далеко не сразу сообразила, что вся суматоха вокруг — не гул ее разбушевавшейся крови, и Петеру пришлось чуть ли не силой вырываться из объятий буфетчицы. Вот тогда-то она мигом вскочила, завопила благим матом:
— Караул! Грабят! — и бесстрашно затрусила к своим бутылкам и черствым бутербродам.
— Проклятые кретины! — тихо выругался в сердцах Петер, имея в виду как своих пособников и буфетчицу, так и добровольных стражей ночного покоя, мешавших ему исчезнуть.
Казалось, вся округа была поднята на ноги, люди кричали, чтобы придать себе недостающей храбрости. Пробиваться через эту ораву было бы стопроцентной гибелью, спасение сулил только другой берег реки.
Долго не раздумывая, он, не раздеваясь, вошел в воду.
Ингрида читала письмо Альберта со смешанным чувством. Радовалась, что он выпутался благополучно из всей этой скверной истории, и в то же время понимала, что все время беспокоилась не за деньги, а за Альберта и только за Альберта. И вот это как раз и тревожило — поскольку означало, что ее отношение к мальчишке против воли грозило превратиться из приятного баловства в нечто более серьезное и затяжное, в чем можно безнадежно завязнуть, как в трясине. Да, безнадежно, потому что дать ей Альберт ничего ведь не мог. Еще меньше, чем Петер, чьи посулы так и остались посулами. Ни жилья, ни денег, ни ресторанов, ни красивых платьев. Ингрида давно перестала верить обещаниям, что все скоро устроится. Деревенская сметливость подсказывала ей, что на курортах Кавказа их ожидала та же жизнь мотыльков, рискующих в любой момент подпалить себе крылышки…
Надо улепетывать, пока ноги не увязли глубоко, пока чувства еще подчиняются рассудку. Судя по одобрительным взглядам мужчин, у нее не было ни малейшей нужды вступать в противоречия с законом для того, чтобы насладиться всеми удовольствиями, которых она жаждала. Однако сразу порвать с Петером было опасно — он наверняка отомстил бы за измену его шайке. Поэтому надо отрываться постепенно, с осторожностью. И не надо ранить самолюбия Альберта, сделать так, чтобы ему показалось, будто он ушел сам.
И Ингрида повела себя соответственно. Да, понятно, что теперь нельзя кататься на машине… Хорошо, она согласна пойти с ним в яхт-клуб, если это так важно для Альберта, но пусть не надеется, что… Одним словом, надо успеть вернуться на последней электричке в Ригу… Простите, они не расписаны, и у каждого могут быть свои собственные секреты…
При виде маленькой открытой яхты, на которой Альберт намеревался покатать Ингриду, она надулась еще больше и заставила долго себя упрашивать, отказываясь перешагнуть с мостков на зыбкую палубу.
— Нашел чем заменить венецианскую гондолу, — смеялась она над парнем, высокомерно посматривая, как он пыжится, отталкиваясь багром и стараясь вывести яхту на открытую воду.
Но и посредине реки ветра не было. Вперед их несло только течение.
— Когда подойдем ближе к морю, будет лучше, — Альберт старался сохранить спокойствие и не нервничать, хотя чувствовал, что слова падают в пустоту.
Они не виделись с воскресенья. Хотелось использовать эту прогулку, чтобы побыть наедине, поговорить, но уже с самого начала все шло наперекосяк.
Ингрида пошевелила несколько раз румпелем и капризным голосом избалованного ребенка посетовала:
— И что за удовольствие? Сиди жди, когда подует…
— Зато нигде так не почувствуешь природу! — Благоразумно было бы пропустить ворчание мимо ушей, но Альберт принялся разглагольствовать. — Сейчас еще не так, а вот когда настоящий шторм, и ты с глазу на глаз со стихией; один на один борешься с ней. Достаточно неверного движения, и уже ты за бортом пускаешь пузыри, — он даже не заметил, как стал повторять почти слово в слово излюбленные аргументы Вариса.
— Послушай, ты что — теперь всегда будешь таким чувствительным? — Альбертова тирада оставила Ингриду равнодушной. — Еще в воскресенье ты собирался свозить меня в Таллин или в Палангу, а теперь вдруг хочешь, чтобы я восторгалась развлечениями неандертальцев… Может, я не такая утонченная натура, как ты, но мне больше по душе лошадиные силы и джаз. Как в той песенке, — и Ингрида стала тихонько напевать:
— Когда на Ригу опускается вечер…
Незаметно налетел ветерок. Паруса забрали, яхта стала разгоняться и вскоре вполне резво заскользила по реке.
Растянувшись на палубе, Ингрида окунула руку в воду. От ее растопыренных пальцев сразу протянулись пять бурунчиков. Мигом испарилась вся ее ершистость и желание во что бы то ни стало уязвить Альберта. Конечно, дороги их должны разойтись, но почему это должно произойти сию минуту, а не завтра или послезавтра. Этот чудесный вечер навевал ленивую истому, в которой всегда растворялись самые возвышенные замыслы девушки.
— Мне страшно, Инга, — заговорил Альберт. — Пойми, я нигде больше не нахожу себе покоя.
Ингрида вздрогнула, как от холодных брызг. Если сам напрашивается, пусть и винит себя самого! И она сердито бросила:
— Если ты и в самом деле такая размазня, то поворачивай домой и сегодня ночью вывези и брось машину где-нибудь в тихом закоулке, а потом ползи с повинной к мамаше, спрячься у нее под юбкой…
— Если б только в этом все было, — вздохнул Альберт. — Вчерашняя заваруха на вокзале… А что мы с тобой будем делать без машины?
— Наконец-то ты и про меня вспомнил! Возможно, до тебя даже дошло, что мне грозит по твоей милости…
— Потому и начал этот разговор. Нам надо вместе придумать.
— Ты начинаешь мне надоедать… Смотри! — воскликнула Ингрида, увидев ракету. — Что сегодня за праздник?
Это была ракета сигнала тревоги с павильона на берегу.
— Какой-нибудь флотский офицер приехал в отпуск и празднует встречу со своим семейством, — безразличным голосом произнес Альберт, которого сейчас больше заботили собственные невзгоды. — Что делать? Скажи… Помоги мне, Инга!
— На твоем месте я еще раз поговорила бы с Петером, — ответила Ингрида. — Он всегда знает, что делать.
Альберт молча переменил галс и потравил шкот… На берегу, словно перепуганные светляки, метались лучики карманных фонарей, завывали сирены милицейских машин, лаяли служебные собаки.
Нет, Петер ему не советчик! Человек, который сам того гляди загремит в тюрьму, в лучшем случае может подсказать еще какой-нибудь сомнительный номер, передышку на час, на день или на неделю. Но после последней бессонной ночи Альберт больше не стремился к такой кургузой свободе. Ему хотелось жить обыкновенно — так, как жили остальные его одноклассники. Готов был нести все тяготы этой жизни — готовить уроки, заниматься в кружках, ходить пешком. Только от Ингриды он не откажется, даже против воли девушки. И лучше сейчас помалкивать о своем намерении. Она расценила бы это как малодушие, хотя Альберт сознавал, что, наверно, впервые в жизни решился поступить как настоящий мужчина.
XI
Многие благородные помыслы не осуществляются, очевидно, потому, что как только человек решает стать лучше, он тотчас успокаивается и легко находит тысячу и один повод, чтобы ничего для этого до поры до времени не делать. Авось, успеется — вот чем скреплены пресловутые камни дороги, ведущей в ад.