Порыв ветра

Очнулась я рывком, от какого-то странного ощущения — тело дёргалось, но не само, а как будто его кто-то толкал мелкими рывками. Всё было как в тумане, и я не сразу поняла, что меня кто-то облизывает. С трудом открыла незаплывший глаз и увидела собаку, больше напоминавшую крупного волка. Такая же серая окраска, мощная морда, пасть с огромными клыками. Удобно улёгшись, эта скотина видимо решила мной закусить, а для начала стала слизывать сладкое — кровь на моём теле, выбирая как раз кровоточащие раны и рубцы. Да ещё и язык оказался шершавым, больше похожим на тёрку. После нескольких проходов этим ужасным языком кожа вокруг ран начинала будто неметь, а потом пронзала ужасная боль уже где-то в глубине тела.

Но собаке этого показалось мало, и она начала скусывать из ран чуть ли не куски мяса и запёкшуюся кровь. Это было так больно, что, если бы у меня были силы, я бы заплакала. Застонав, попыталась отогнать этого людоеда. Подняла руку, попыталась оттолкнуть.

— Да что же ты делаешь, изверг?!

Но рука едва достала до морды собаки и тут же соскользнула на землю. Со стороны это наверное можно было принять за ласковое поглаживание. Собака тоже наверное поняла моё движение именно так. Улёгшись поудобней, принялась с ещё более ожесточённо вылизывать меня. Кожа горела, но когда собака стала ковыряться в моих ранах, по открытому мясу…

О боги, ну за что мне такое?! Видела я подобное — хищник, перед тем как приступить к обеду, часто вылизывает кровь с тела жертвы. Но мой-то почему медлит? Почему не убьёт? Один раз цапнул бы клыками за горло, и все мои мучения прекратились бы. Он что хочет меня живой съесть?

Боль, боль, жгучая боль…

Потом меня волокли куда-то по земле. А очнулась я неизвестно через сколько времени в некоем подобии норы, образовавшейся меж корней вывернутого ветром дерева. Одна рука почему-то вытянута вверх за голову и затекла от неподвижности. Попыталась подтянуть её к себе, но она не слушалась. С трудом двигаясь, взяла её другой, как чужую, и положила вдоль тела. Через несколько минут рука стала отходить и по ней побежали болючие мурашки. Противно, слов нет, но одно радует — рука моя, не отвалилась, и вроде даже пальцы начали чуть-чуть шевелиться.

Сбоку послышалось негромкое рычание. Чуть скосила глаза и у ног заметила лежащую собако-волка. Серая, и вроде бы та самая, что вылизывала мою кровь. В душе колыхнулся ужас — она что, притащил меня к себе, чтобы съесть в спокойной обстановке?! Или у него есть маленькие волчата и они будут тренироваться на мне убивать? Сволочь она! Зачем было давать надежду на жизнь, чтобы потом съесть живьём? Собака, будто услышала мои мысли, подошла ближе, и уставилась прямо в глаза. Чувствуя, что долго так продолжаться не может, я прошептала.

— Не мучь меня. Если уж хочешь убить, сделай это быстро.

Собака ещё постояла, затем улеглась и приблизила пасть к моему лицу. Я понадеялась на быструю смерть, но вместо клыков на горле почувствовала, как мне снова начали вылизывать лицо, но на этот раз почти ласково, и я снова отключилась.

Следующий раз я очнулась от какого-то бубнёжа. Кто-то что-то говорил, но слов было не разобрать, только невнятное бу-бу-бу. Неизвестно кто, но явно человек, и может он даже мне поможет. Или хотя бы отгонит собаку. Я попыталась позвать, но в горле пересохло, распухшие губы спеклись, и получилось только простонать. Но меня услышали. Бубнеж стих, послышалось странные шлепки, кто-то появился рядом со мной и невнятно-гундосый голос немного удивлённо протянул.

— Ты глянь, Манча, эта шлямка не сдохла! И даже вроде хочет что-то сказать.

Другой голос ответил.

— Ну не сдохла и не сдохла, какая тебе разница?

— Так интересно же!

— Лучше бы сдохла, хоть наелись бы.

Второй голос звучал равнодушно, даже с лёгким раздражением. Одно было ясно — на помощь здесь можно не рассчитывать. Это было дико и не укладывалось в голове. Равнодушие я бы поняла, но вот пожелание смерти — это совсем другое. И сказано было не в шутку — это я чувствовала. Если хочу жить, то рассчитывать надо только на себя. И лежать — прямая дорога в могилу.

Через силу открыла глаза и попыталась осмотреться. Постепенно дошло — я по-прежнему лежу на дне ямы. Рядом со мной какая-то куча тряпья, увенчанная уродливой головой. Постепенно сообразила, что вижу безногого калеку. Лицо… лицо пропитого бомжа с поправкой на местные особенности. Уродливое, глаза воспалённые, но смотрят вполне бодро и почему-то не на моё лицо, а куда-то в район моей груди. Невольно сама посмотрела туда и замерла в шоке — я была голая. Калека заметил моё движение и довольно улыбнулся.

— Да не дёргайся ты. Всё, что нужно, я уже посмотрел и даже пощупал — заметив мой невольный ужас, осклабился ещё больше — Ничего нового и интересного я для себя не нашёл. Так, обычный кусок мяса, только ещё не приготовленный.

Говорил он с усмешкой, а вот для меня она была ужасна своей пренебрежительностью, что ли. Я вдруг отчётливо поняла, что страхи о потере женской чести — это мелочь. Что в реальной жизни чужое желание просто поесть (и может даже именно мной) может быть гораздо страшнее. Ужас придал мне сил, и я начала подниматься, пытаясь отползти от этого чудовища. Из-за калеки послышался голос, который я уже слышала раньше.

— Шнок, хватит пугать девчонку! Не хватало нам ещё криков и истерик. Раз не сдохла, пусть живёт. И отойди от неё, Мисхун начинает сердиться.

Шнок (если это имя, а не просто местное ругательство или название калеки) послушно развернулся и на руках переполз в сторону. Стало понятно, причина шлепков — в руках у него была пара деревяшек, он опирался на них, рывком перебрасывая тело. Вот задница о землю и шлёпала.

В дальнем углу стали видны меленький костерок и ещё две фигуры — сгорбленной старухи и серой собаки, моего кошмара. Некоторое время мы разглядывали друг друга, потом старуха проскрипела.

— Мне плевать на тебя, кем бы ты ни была. Сдохнешь или будешь жить — тоже наплевать. Ну, может не совсем — умрёшь — мы тебя съедим и несколько дней будем сыты. Но Мисхун — она кивнула на собаку — почему-то решил сохранить тебе жизнь и не стал есть, значит всё остальное зависит от тебя.

— Это ваша собака?

— Мисхун? Он ничей. Он сам по себе, но последнее время живёт с нами и помогает искать еду. Иногда он с нами делится, иногда мы с ним. Кому как повезёт.

— И он решает мою судьбу?!

— Все мы своей жизнью невольно влияем на чью-то судьбу. В этом мы с ним равны.

— А как вы поняли… — я не знала, как сформулировать вопрос.

— А что тут понимать? Он вдруг кинулся на дальний край помойки, как будто его кто-то позвал, а когда мы туда добрались, он как раз вылизывал тебя, будто ничего вкуснее в жизни не пробовал. А когда мы сунулись, начал рычать, будто отбивался от целой стаи. Ну, мы особо и не настаивали — наестся, подберём и остатки, мы не гордые. Но он почему-то решил прибрать тебя подальше — схватил за руку и потащил поближе к лесу. Разумно. Здесь спрятал в яму, и снова начал вылизывать. Что уж тут непонятного?

Непонятно было всё, но я решила не затевать пока долгих разговоров. Голова кружилась, мучила жажда, и так невеликие силы быстро таяли.

— А почему я… голая?

— А кого тебе стесняться?! — захихикала бабка — Мущин здесь нет, пялиться на тебя некому. А Мисхун тебя так вылизывал, так хотел добраться до твоей кровушки, что одежду просто порвал. Он и сейчас уже дышит неровно — раны снова открываются.

— Он меня хочет съесть понемножку?

— Дура ты — старуха вдруг стала серьёзной — Слюна у него лечебная, а раны он тебе лижет, чтобы не началось заражение. Если бы не он, давно бы уже на мясо пустили. Шрамы — это ерунда, но хотя бы живой останешься.

Что-то чуть прояснилось, и я тихонечко, стараясь не тревожить вновь заболевшие раны, тихонечко опустилась на землю.

— А можно воды? — из последних сил прошептала я.

Старуха хмыкнула.