Игры богов

– Правда, что бой шел целый день?

– Сутки. Ночи-то белые.

– Разве можно драться целые сутки?

Мальчик не то чтоб не поверил, он удивился. Нельзя драться сутки. Потому и проиграли. Волны хартингов, накатывающиеся на укрепления, были свежие, зато обороняющиеся дрались именно сутки. Март искренне удивлялся, что еще способен удержать в руке меч, вот на щит его уже не хватало, голова кружилась от усталости, но они знали, что сдаваться нельзя. Порубят… Кто ж думал, что хартинги захотят напоследок пленных брать. Сдался бы? Вряд ли. Лучше пусть меч в бою голову снесет, чем топор на плахе. Тьфу, какой там топор, ладно если веревка, истертая от частого использования.

– Нельзя, – согласился Ли, – именно потому мы и проиграли. Всякий энтузиазм не бесконечен. А ты где служил?

– В гарнизоне при Хармише. Когда комендант увидел, сколько их, сам открыл ворота.

– На которых его потом и повесили, – флегматично продолжил Ли и, судя по дрогнувшей физиономии мальчика, угадал. – Ты не переживай, тебя тоже повесят.

Мальчик справился с собой. И то ладно. Совсем ведь зеленый, лет семнадцать… если есть. В последний месяц войны только что беременных баб да малых детей не мобилизовали. Этому щенку боевого меча и не поднять больше чем два раза, боевой лук не натянуть, а арбалет неподготовленному никто не даст, чтоб болты зря не переводить. Может, денщиком при коменданте был да караул на стене ночами нес. И все равно казнят, наверное. Зачем хартингам это надо – перевешать всю армию Бертина? Особенно детей этих? Разве виноваты они, что своего короля послушались и в бой пошли? Ну, понятно – офицеров, понятно – армейцев, еще понятнее – их, наемников… Страна и так обезлюдела. Наслушался Март о том, что случается, когда хартинги проходят через побежденные города… Половина брехни, конечно, любой слух обрастает десятками леденящих кровь подробностей, но ведь и половины достаточно. Зачем им пустое королевство?

Тьфу ты, и правда, глуп, как тот парняга. Сколько их, хартингов! Сам ведь удивлялся: не бывает таких огромных армий, да и королевство того не стоит, не самое богатое, не самое удобное в стратегическом плане. Бертин не самый плохой король был… или есть? Что стало с королем, интересно? то есть не то чтоб особенно интересно, что простым наемникам короли, но просто любопытно: жив ли, в плену ли, и если в плену, что будет? Вообще-то с хартингов станется и короля в петлю сунуть. Рядом с королевой и королевскими детишками.

Стоп. Ли всегда советовал думать, прежде чем думать. Достоверно Март не знал, как обращаются хартинги с детьми и женщинами. Ну, насилуют баб, не без того, какие солдаты этого не делают, когда в павший город входят, распаленные битвой. А вот дальше что – неизвестно. Потому что отступали они. С самого начала войны пятились, хоть сто шагов в день, хоть миля, все равно – назад. И что там оставалось, они не знали.

К ним подсели еще несколько человек, включая старого Вима. Что этот дед в армии делал? Маркитантом служил? Конюхом у офицера? Как-то не спрашивалось. Ведь лет ему никак не меньше шести десятков, а в армии он с самого начала, и при Сторше был. Вонючка Уил, чтоб вслух его кличку не произносить, язвительно поинтересовался:

– А что это за имя такое – Ли? Разве у эльфов такие имена бывают?

– Это для вашего языка, – невозмутимо и вроде любезно отозвался Ли. – Но ты, конечно, можешь звать меня полным именем. Только знаешь, у нас считается смертельным оскорблением ошибиться в произношении. Так что не обессудь если что. Меня зовут Ллувердлиалинтр Лимрпитрондико. Для друзей просто Ллувердлиалинтр.

Уил пошевелил языком во рту, подумал, что смертельно оскорблять Ллувердлиалинтра чревато и решил не выпендриваться:

– Можно я лучше буду продолжать называть тебя Ли?

– Ну разумеется, – великодушно ответил он. – Наши имена и правда трудноваты для вас. А ведь оскорбить меня ты не хочешь, верно, Уил?

– Не хочу, – совершенно искренне признался Уил и так поддал, что мальчишка из Хармиша нервно вздрогнул. В бою его использовать, против вражеской армии, от такого запаха даже боевые волки разбегутся. – Простите, не сдержался.

Март устроился поудобнее: прилег, опершись на руку. Боль в спине уходила, но недалеко, прислонишься к стене или уляжешься с комфортом – враз вернется. А так вроде и ничего. Почему их еще не вывели? Сколько раз сменился состав арестантов – десять? двадцать? Когда каждый день забирают, когда реже, и тут же новых приводят. Марту даже думалось, что так их просто пугают: переводят их камеры в камеру, из тюрьмы в тюрьму, хотя все новенькие оказывались либо из отдаленных гарнизонов, либо из отдельных крепостей. Странно даже. Вим завел свои небылицы, слышанные Мартом уже сто раз, и всегда с разными подробностями. Ли вроде бы и слушал. Сидел, обнял колени, ничуть на эльфа не похожий, потому что отросшие волосы давно уже прикрывали уши, а глаза не казались такими огромными. Все они тут были на одно лицо, и никто никогда не рискнул бы заявить, что Март всего несколько месяцев назад был настоящим красавчиком, ну а что уж говорить о Ли…

Жить очень хотелось. Пусть даже здесь. Умирать – не хотелось. Но еще больше не хотелось, чтобы умер Ли, потому что его присутствие всегда придавало Марту сил. Наверное, он бы уже сто раз впал в отчаяние или в тупую апатию, если бы не абсолютное спокойствие и привычная ирония Ли.

Натрепавшись вдосталь, Вим ушел, а за ним и остальные. Мальчик из Хармиша, пугливо шарахаясь от шуточек по поводу его ладной задницы, тоже забился в угол. Ли положил голову на колени и закрыл глаза.

– Когда ты поумнеешь, Март?

– Теперь уж и не успею, – откликнулся он, старательно копируя равнодушные интонации Ли. – А имечко у тебя и правда… Что? Наврал?

– Неужели ты думаешь, что эльфы такие придурки – языки ломать? Дома меня звали Линнар. Всего лишь Линнар.

– И правда, просто, – согласился Март. – Не сердись, откуда ж мне знать, какие у вас имена в ходу?

– Учить тебя не переучить, – вздохнул Ли. – Ты разве ж не слышал эльфийского хотя бы и в моем исполнении? И что? Такие зубодробительные слова?

Март смутился. Слышал. Бывало, Ли напевал что-то по-своему, да только ведь Март скорее мелодию да голос слышал, к словам и не прислушивался, все равно ж непонятно. А вот голос приятный был, мягкий такой, скользкий, словно атласный, и песенки все больше мелодичные, тоже гладкие. Или журчащие, словно ручеек в лесу.

– Почему ты думаешь, что за нами сегодня придут?

– Я не думаю. Я предполагаю. Может, ошибаюсь.

– Хорошо бы вместе, – пробормотал Март. – Не хочу я умирать без тебя. Ох, то есть не хочу я, чтоб ты умирал, понимаешь? Оставаться без тебя не хочу.

– Понимаю. Не переживай, если меня сегодня не повесят, повесят через неделю. И наоборот. Ты б поспал, ночью то все потолок изучал. Что-нибудь интересное высмотрел?

Март ухмыльнулся и не стал рассказывать про острый эльфийский локоть. Может, Ли именно в этот момент какой кошмар приснился, вот он и вздрогнул, дернулся. Подумаешь, разбудил. Велика беда. Он и правда лег спиной вверх, уткнулся носом в руку – сам-то вроде и не пахнешь в отличие от окружающих – и задремал. То ли снилось что, то ли нет, но уж ничего особенно приятного или гадкого. В камере разговаривали, ругались, смеялись, пели. Да разве ж солдату шум мешает?

Лязгнула решетка о стальную раму. Для обеда рано… Ясно.

Март поднялся, когда рукоять плетки указала на него. Ли? И Ли тоже. Все-таки вместе.

Вот тоже радость нашел – в соседних петлях ногами дрыгать. Обгадиться рядом. Смерть красивой бывает только в глупых книжках, а вот наяву Марту таковой видеть не доводилось. Ну разве что когда стрела влетает прямо в сердце, когда человек не успевает понять, что умер, и на лице остается живое выражение… ненадолго, впрочем. Пару лет назад читал Март один роман, и так уж сладко там были описаны битвы да дуэли, ну смех один! Что ж красивого, когда меч живот вспарывает и внутренности на свежий воздух лезут? А запашок какой при этом стоит, потому как кишки тоже не невредимы? Или так уж благородно кажется, когда рыцарь противника двуручником разваливает от плеча до паха! Девица, которая Марту роман и подсунула, просто ахала и умилялась тому, что там расписано. Март уж не стал ей напоминать, что когда от плеча до паха, то не только кишки наружу, но и прочая требуха, а кровь из перерубленных жил бьет в стороны, словно фонтан на городской площади?