Надежда мира

Лучше бы рассказ его был подлиннее, но Женя и так сумела справиться с собой. Он не врет. И если не сошел с ума он, то сошла она, и огромное дерево ей мерещится, и сочувственный взгляд Вика тоже, и имя Тарвик Ган она только что придумала. А если нет? Это, в конец концов, невероятно только для человека с невеликим воображением. А если действительно где-то в другой Галактике имеется технология придуманной Стругацкими (или не Стругацкими?) нуль-транспортировки?

– А ты не находишь это глупым, Тарвик? Сунете вы этому ордену меня, я ни слова на вашем языке не знаю, не знаю ничего об этом мире, а они рты раззявят и поверят?

– Обижаешь. Язык ты знать будешь, знаю же я русский, да так, что ты и не заподозрила ничего. Да и информацию о мире получишь.

– И расскажу им о том, где родилась.

– Ну и что? Поверят они тебе, как же. Они фанатики. Они увидят осеннюю смерть, древний мед и родинку на правой груди… Я ж убедился, что ты натурально рыжая и родинку имеешь.

– А называется это «люблю», да?

Он склонил голову к правому плечу.

– Знаешь, ты вправе мне не верить, и ты, разумеется, мне не поверишь. Но все, что я тебе говорил о нас и о том, что чувствую, правда. Я действительно тебя люблю, Женя. Только пятьдесят тысяч золотом я люблю больше.

Женя подавила порыв залепить ему пощечину. Без истерик. Спокойно. Истерики – в прошлом. В очень далеком прошлом.

– Это большие деньги, надо полагать?

– Колоссальные. И это только мой гонорар. Уж что будет иметь «Стрела», я не знаю, но немало, раз они решили задействовать и порталы, и искателя моего уровня, и технику записи… Тебе не придется долбить неправильные глаголы и заучивать исторические события в Комрайне. Тебе запишут знание всеобщего, он же, по счастливому совпадению, официальный язык Комрайна, а заодно и сознание какой-нибудь местной жительницы. Это, конечно, доставит тебе определенные неудобства, зато ты не сможешь убедить придурков, что пришла из другого мира. Пара тестов – и они уверятся, что ты просто хочешь их обмануть.

– Такое нормальное раздвоение личности… Замечательная любовь, верно, Тарвик?

– Пятьдесят тысяч золотом, – напомнил он. – То есть не золотом, конечно, это уж очень тяжело, есть у нас металл, который стоит существенно дороже золота, потому деньги наиболее крупного достоинства чеканят именно их него. И, если честно, в переводе на золото это еще больше. А раздвоение личности… Очень может быть. Ты девушка уравновешенная, однако шок от перемещения плюс чужое сознание минус отсутствие должной подготовки, какая есть у меня… Но на несколько месяцев тебя все равно хватит.

– И зачем я им?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Орден закрытый, и даже нам не удалось узнать их… программы-максимум. Может, они начнут тебя обожествлять, может, принесут в жертву, но это вряд ли.

– Но ты не уверен.

– Не уверен.

Помолчав, Женя с чувством проговорила:

– А знаешь, Тарвик, ты очень большая сволочь.

– Знаю, – легко согласился он. – Ты представляешь на такой работе деликатного, интеллигентного человека, готового жизнь положить ради защиты чужих прав? У тебя просто выбора нет. Увы. Вернуться ты не сможешь. Сбежать от меня… Ну, шансов мало, однако это я допускаю. И что? Куда побежишь? С жалобой к королевской страже? И что будешь им рассказывать? И на каком языке? И как вообще найдешь эту самую королевскую стражу? В какую сторону пойдешь? Нет, радость моя, рассуждай логически. Со мной ты выживешь, без меня нет. Женя, и вот что еще… Я тебя умоляю, не надо красивых жестов в виде швыряния мне в морду кольца и медальона. Нет, в них нету никаких «жучков», никакой магии, это обычные драгоценности, по здешнему миру так даже и не особенно дорогие… по вашему, впрочем, тоже, но я подумал, что за сорокакаратный бриллиант могу и по мозгам получить. Я действительно хочу, чтобы… В общем, Женя, не ради меня, а ради тех трех месяцев, которые мы были счастливы. И ты, и я. Сама понимаешь, чтобы удостовериться в приметах, мне достаточно было одного раза.

– А тебя не накажут за разбазаривание времени и средств? – поинтересовалась Женя. Наступало опустошение. Она сдерживалась так старательно, что переставала чувствовать что-либо. Тарвик пожал плечами.

– По головке не погладят, но и не оштрафуют, потому что задание я все равно выполнил. А средства… Ну какие средства – рубли, что ли? Кому они здесь нужны.

– Где ты их брал?

– Печатал, – легко ответил он. – И ни одна экспертиза никогда не поймет, что они не на фабрике Гознака сделаны. Как бы сказать… У меня есть чрезвычайно точный ксерокс. Он даже структуру бумаги копирует и химический состав краски. Дорогой агрегат, ну так он цел, и имей в виду, что разбить его у тебя все равно не получится.

– Разве я склонна к вандализму? – холодно удивилась Женя. – Уж техника-то точно ни в чем не виновата.

– Так и я не виноват. Судьба, моя дорогая. Это судьба. Женечка, я понимаю, что ты в трансе, шоке и стрессе, но вот я действительно зверски хочу есть. Тебя не оскорбит, если я все же предложу пикник?

Женя все же потеряла контроль над собой, но дать себе по морде Тарвик не позволил, поймал руку, обхватил Женю, притиснул к себе и доверительно сказал:

– Солнышко, я не дам тебе себя ударить. Не нужно. Не люблю я, когда меня бьют. И тебя, конечно, не ударю, никогда и ни за что. Я просто скручу тебя вот так – и все. Девочка моя, я искатель, у меня реакция вдвое против обычной, рефлексы, натренированность. У тебя просто не получится. Ну, Женечка… Можешь меня обматерить как угодно, высказаться, поплакать, повизжать, дай выход эмоциям, но не бросайся на меня с кулаками.

Тело его было стальным, Жене даже показалось, что не только твердым, но и холодным. Как ни странно, это успокаивало. Захотела быть счастливой? Забыла, к чему приводит невероятное счастье? Вот тебе счастье, красавица. Давно по шее не получала.

Постепенно каменные мышцы Тарвика мягчали, тело теплело, и Женя даже понять не сумела, как получилось, что он уже не держит ее, а обнимает, а она не пытается вырваться, а кладет голову ему на плечо. Ладонь Тарвика поглаживала ее по спине, без намека на сексуальность, просто успокаивая, приводя в равновесие…

– Ну давай пикник, – сказала Женя устало. – Не устраивать же тут голодовку протеста.

Он обрадовался, вытащил из рюкзака коробку с едой, двухлитровую бутыль «Фанты» и пару банок пива. Для Жени, потому что он пива не любил. Водки бы стакан…

Женя начала жевать безвкусный бутерброд, постепенно увлеклась – даже вкус появился. Пиво пить не стала, тянула чудом сохранившуюся прохладной «Фанту». Этого мужчину я любила и, наверное, еще люблю. Эту вот сволочь, так удачно надевшую маску, что все принимали ее всего лишь за имидж, а оказалось – так оно и есть. И что делать? Кидаться к кривому дверному проему? Вон он, в двадцати шагах стоит, кособочится. Туда-сюда побегать. Ведь Тарвик прикасался к косяку. Активировал. Код, наверное, набрал. Каждый заусенец на якобы неструганом и якобы обгоревшем дереве – кнопочка. Понажимаешь так – и того, на Венеру, где кислорода нету.

– А что тебя держало в твоем мире? – спросил вдруг Тарвик. – Жень, я даже не в утешение. Попробуй логически. Что – березки-осинки и огоньки на поляне? Фирма твоя преуспевающая, имидж офис-леди, приличная зарплата и маленькая квартирка, в которой ты чувствовала себя никому не нужной, потому что никто тебя там не ждал? У тебя ведь даже подруг нет. Не Люсьена же твоя или тем более Милочка. Родители? Ты большая девочка уже, чтоб быть так уж привязанной к ним, да и не замечал я особенно нежности в голосе, когда ты мамочке по мобильнику отвечала. У тебя даже кошки нет, даже рыбок аквариумных. Какая-то вещь, для тебя невероятно дорогая, там осталась? Не верю, ты не из тех, кто особенно привязывается к вещам.

Самая дорогая вещь спряталась в уголке сумки, Женя сунула ее туда, сама не зная зачем. Почему она была так привязана к вещи, всего-то к игрушечной собачке, которую к тому же сама купила, она не смогла бы объяснить даже самой себе. Увидела в ларьке в переходе метро несчастную щенячью мордочку, заплатила то ли сто, то ли двести рублей и уже пять лет считала своим лучшим другом. Ни близких. Ни друзей. Ни любви. Ничего.