Надежда мира

Знаешь, я был примитивно счастлив. Когда я был с Камитом, преобладало ощущение защищенности, а с Матисом мы были равны. Хотя, я уже говорил, он был сильнее меня, не способен сдаться, упорен, никогда не отступал, но при этом он не был ни бесчувственным, ни грубым, ни безжалостным. Он был настолько лучше меня, что я всегда удивлялся: как он может меня любить? А он любил. И говорил об этом, в отличие от Камита. Конечно, я всегда знал, что Камит меня любит: по взглядам, жестам, прикосновениям, но словами он своих чувств не выражал, да и я тоже, поэтому мне было так ново слышать о любви и не особенно легко учиться о ней говорить. Как это, оказывается, важно, правда?

Сколько он для меня сделал, я и сказать не могу. Не знаю, есть ли в твоем мире травы, дающие забвение, но у нас есть. К тому времени, как мы встретились, я уже основательно привык к этому забвению, практически все деньги на него и уходили. Матис меня вытащил. Ломало меня крепко, долго – больше двух месяцев. И не противно ему было со мной возиться, когда я сам себе был мерзок… и все повторял: «Мы справимся». Понимаешь – «мы».

Он был для меня всем. Думаю, что именно с тех времен наши… ну, то есть менестрели… знают о том, что я предпочитаю мужчин. Одного мужчину. Камит был сдержан сам, и я сдерживался тоже, научился неплохо собой владеть, а Матис куда более откровенен, куда более порывист, не стеснялся выражения чувств. Мы вовсе не хотели, чтоб весь белый свет знал о наших отношениях, только он все равно знал. По нам было видно. Невозможно все время контролировать выражение лица, а друг на друга спокойно смотреть у нас не получалось.

Я готов был для него на все. Абсолютно. Умереть, украсть, убить, хотя я даже драться не люблю и не умею, но за Матиса... за Матиса я бы и горло перегрыз. Первую в жизни драку начал сам из-за него… и от него же в итоге и получил. «Не умеешь – не берись, только пальцы повредишь, не будем же мы петь под мою лютню», – так он сказал. Ни одной ссоры, ни одного конфликта, как-то легко все решалось. Мы охотно уступали друг другу, хотя ведущим был он, а я – ведомым, но он уступал мне, если вдруг по какой-то причине я настаивал. Правда, я редко настаивал. Знаешь, его выбор был обычно более правильным. Он был очень хороший человек.

Только счастье не бывает бесконечным. Матис заболел. Болезнь смертельная, но если не дошло до последней стадии, маги легко с ней справляются, но стоит это так дорого, что мы никак не могли собрать достаточно денег. Меньше чем с тысячей золотых к гильдейским магам и обращаться не стоит. И любой человек, зная, что без этого он умрет, а с помощью мага обязательно поправится, готов продать все – и продают, влезают в долги в надежде вылечиться и заработать. А что продавать менестрелям? У кого брать в долг? У меня очень хорошая виола, но и за нее разве что сотню выручишь, а больше у нас ничего не было. К тому же не везло просто сумасшедше. Мы победили в состязании в Малфере, получили огромные деньги: триста золотых, да накопили уже двести. Мы воспряли духом, появилась надежда – и тут нас ограбили. Кто-то из своих же нас разбойникам и сдал – и что деньги получили, и куда идем… А сопротивляться… Я вот попробовал – результат у меня на лбу.

Матис не падал духом. У нас было еще года полтора, болезнь длится долго, и он – понимаешь, он! – меня подбадривал, уговаривал. Только ему постоянно становилось хуже, он быстрее уставал. Я пел чуть не круглые сутки. Мы были уже известны, приглашали нас охотно, и даже не особенно возмущались, что выступаю больше я, чем Матис. Он все тревожился, что я перенапрягу связки, а мне было наплевать – ну вот беда, голос потеряю, лишь бы не потерять Матиса. Мы сменили репертуар, манеру исполнения, чтобы ему было полегче. После выступления он отдыхал весь день, а я, как в самом начале, устраивал концерты на площадях. Люди уже знали: это Риэль, и потому платили, пусть и поменьше, чем пришлось бы платить в ресторане, зато людей на улицах больше. И ты знаешь, заставь меня сейчас работать с таким напряжением, я бы уже давно остался и без голоса, и без рук, я именно тогда научился как следует пользоваться смычком, и когда голос садился, много играл… Публике нравилось. Мы жили впроголодь, экономики буквально на всем, не останавливались на постоялых дворах, я таскал с собой палатку… Но тогда я справлялся со всем, с огромной нагрузкой, даже просто с тяжелым грузом, потому что носил вещи и Матиса, зарабатывал очень хорошо, только все равно не бывает богатых менестрелей. Разве что придворные, но до двора наша известность еще не дошла.

Мы были на состязании в Харфоне, и даже не попали в последний тур. Пели мы дуэтом, и Матис не смог провести свою партию. То есть шансы на хорошие призовые испарились, мы получили по двадцать монет, и до необходимой тысячи оставалось еще четыреста. И мало времени – то, как сорвался голос Матиса, это доказывало. В Харфоне у него были какие-то родственники, две семьи, и он пошел к ним в гости, надеялся занять у них хотя бы сотню. А я, раз уж выбыл из состязаний, часа три пел на улице, пока не понял, что еще пять минут – и все, кончился менестрель Риэль, а заработать я мог только голосом. Точнее, я так думал.

Ко мне подошел один господин и прямо сказал: «Одна ночь – и проси что хочешь». Я пожал плечами, повернулся и ушел. Матис вернулся ни с чем, только ведь бодрости духа не терял: тут, говорил, еще сын теткин есть, завтра к нему пойду, он небогат, но жадным никогда не был, может, хоть пятьдесят монет одолжит. Но ты бы видела, как он выглядел тогда… Лицо серое, голос дрожит – не от страха, от болезни. Когда он следующим вечером отправился к родственникам, я снова вышел на площадь, снова пел, пока не охрип, играл, пока пальцы не онемели.

Господин снова подошел и повторил: «Одна ночь – и проси что хочешь». И меня как дернуло: а ведь шанс… Перед Матисом я как-нибудь оправдаюсь. Сказал, что моему другу нужно лечение магов. Он усмехнулся: «Всего-то? Любое». И я согласился.

Говорить об этой ночи я не буду, хорошо? Ушел я от него утром, и внизу встретил Матиса – он возвращался от своих… Там ему тоже не заняли денег, и я видел, что даже он начинает отчаиваться. Я ничего сказать не успел. Вообще ничего. Ни слова. Господин увидел нас, подошел и сказал: «Можешь прийти в Гильдию магов вот с этим кольцом, скажешь – тан Хайлан распорядился. Твой друг за все расплатился сполна».

Как он на меня посмотрел! Повернулся и поднялся на наш чердак. Он собирал вещи, я за ним на коленях ползал, а он обходил меня, будто стул, ни разу взгляда не задержал, будто нет меня и не было никогда. Я за ним и по улице бежал, умолял, оправдывался, не помню, что говорил, и мне было наплевать, что на улице полно людей, что смотрят недоуменно, посмеиваются. Наверное. Не помню. В конце концов Матису надоело. Он задержался на несколько секунд. Дал мне пощечину, да такую… мужскую, с ног сшиб. Бросил брезгливо: «Шлюха!» – и пошел дальше. А я сидел на тротуаре и смотрел ему вслед, пока не потерял из виду. Уголком сознания понимал, что вокруг собралась толпа, что смеются, пальцами показывают, плюют. Все равно.

Приплелся обратно в гостиницу, вещи собрал и больше в этот город не возвращался. И Матиса тоже больше не видел никогда.

После смерти Камита я думал, что хуже просто быть не может. А оказалось, очень даже может. Очень даже…

Через пару месяцев Хайлан нашел меня. Уже не попросил, а потребовал ночь. Я его обошел… вот как Матис обходил меня. Тогда он послал своих людей, меня просто завязали бантиком, едва не оторвав руки, и бросили к его ногам. Я послал его к черту. А он приказал им меня подержать.

Первый год я от него бегал. Шарахался от каждого куста, старался не бывать в больших городах. Это только добавляло ему азарта. Я уходил из Комрайна, прятался, ему это удовольствие доставляло, его вожделение лишь росло. И я сломался. Иду, куда хочется, а когда он до меня добирается, подчиняюсь. Почти восемь месяцев прошло, я уж подумал, все, надоел я ему, радоваться боялся… и правильно боялся. Несколько дней он меня просто из постели не выпустит, вот и все. Я привык. Смирился. Он не злой, не жестокий, он искренне не понимает, почему Матис не захотел меня даже выслушать, считает, что Матис меня не любил, потому что любящий прощает, ведь я на это пошел только ради него… Какая разница… Матис меня как раз любил. А я ведь знал, каков он в вопросах чести. Должен был предвидеть. Пусть бы даже Хайлан меня не опередил, я понимаю, что Матис не простил бы никогда.