Квадра

– Не дергайся, – попросил он. – Гай жив. Клянусь. Вот если бы не властитель, он бы не дожил до утра. Прости, но меня никогда не учили исцелять вампиров.

– Дурак, – ласково сказал Дан, – ну какой же ты дурак. Дубина эльфийская. Ты ж спас нас, и это однозначно. Ты вообще что с нападавшими сделал – в пыль развеял?

Зеленые глаза просветлели.

– Да нет, не в пыль, – неопределенно ответил Аль. – Они даже целые были… почти. Я как увидел, что в тебе две стрелы, да Гай… как кулаком стукнул по этой стене, что отделяла меня от магии. А дальше… я основные правила-то все равно усвоил. Теория мне очень легко давалась.

– А сейчас как магия?

– Нормально, – удивился Аль. – Теперь она никуда не денется. А, ты вот о чем! Нет, если раз дотянулся, дотянешься всегда. Тебе поесть надо. Чем поклясться, что Гай жив? Сможешь вставать, сам убедишься. Но лучше бы тебе полежать. Он тоже как очнулся, давай про тебя спрашивать. Поверил, что ты ранен неопасно, хотя и неприятно. Как, кстати?

– А как положено, наверное, – честно признал Дан, – больно. Но ведь и правда неопасно. Плечо вот…

– Кость задета, но это не страшно. Тебе тоже серебряная стрела досталась, да ведь серебро мягкое, кости не ломает. Попьешь лекарства Гая, он меня уже инструктировал, что, сколько и когда. Не смотри так, а? Плохо ему, я и не скрываю. Но жив. И жить будет. Властитель уверен. А я просто не знаю. Эльфы и люди похожи и по строению, и по обмену веществ, и по реакциям, потому тебя я, наверное, смог бы исцелить.

– Ты запомнил, что делал Велир?

Аль кивнул. Интересно, а Нирут… Легок на помине. Ко мне кинулся, не к Гаю, хотя вампир, лежащий пластом, – это куда серьезнее, чем человек с перевязанными ранами. Ценит он меня, видите ли. Или предназначает для чего-то. Зараза… Не понимает, что нет Гая – нет меня.

Мысль оформилась легко и естественно.

* * *

Вставать он начал через пару дней, сильно кренился на правый бок, рука, естественно, уютно покоилась на перевязи, да не на косыночке или веревочке, как практиковалось в России, а в удобной такой колыбельке, Дан такие видал только в голливудском кино. Одеваться сам он не мог, но Аль безропотно натянул на него штаны, носки и домашние туфли, которые в Новосибирске сошли бы за моднючую вечернюю обувку, терзать натягиванием рубашки не стал, здесь мало кого мог смутить голый мужской торс, к тому же относительно голый, потому что бинтами Дан был перемотан основательно.

– К Гаю? – спросил эльф подчеркнуто безнадежным тоном. – Только в обморок там не падай, честно предупреждаю, он плох. Но жить будет.

Хорошо, что честно предупредил, но Дан все равно испугался. Видел он больного Гая – и когда «истребители» всадили ему болт в плечо, и после экспериментов герцогини. Но в первый раз это на Дана больше всего подействовало именно потому что «в первый», нечасто в его прежней жизни знакомые бывали ранены, даже в бурной Олигарховой жизни обходилось без травм. Второй раз Гай выглядел не как Гай, а как обгорелый труп из фильма ужасов, и при этом двигался и говорил, так что и воспринималось во многом как фильм ужасов. Сейчас он просто лежал на кровати, укрытый парой одеял, но его красивое тонкое лицо было настолько безжизненным, что Дан испугался всерьез. Аль ущипнул его за мягкое место, приводя в себя. От неожиданности Дан подскочил, и Гай открыл глаза. Несколько секунд он смотрел неузнавающе, потом лицо как-то прояснилось, он еле заметно улыбнулся и прошептал:

– Дан…

* * *

Поправлялся он долго и трудно. Дан уже перестал клониться набок, руку еще держал на перевязи, но не обращался с ней, как с сосудом тонкого хрусталя, ночами спал без снотворного, хотя пилюльку обезболивающего перед сном принимал. Гай почти не шевелился, едва дышал, зато периодически принимался кашлять, и это причиняло ему сильную боль, к тому же кашлял он кровью. По его версии, стрела была специально для вампиров, слыхал он о таких: наконечник раскалывался, когда ее выдергивали из тела. Аль клял себя за то, что отбросил стрелу, даже не посмотрев на нее, и не мог вспомнить, цел ли был наконечник. А даже маленький осколок серебра причинял мучительную боль. Дан явился к властителю и потребовал, чтобы тот обязательно вызвал Киру Лит – лучшего вампира-лекаря, какого знал Гай, и властитель не выгнал Дана взашей, не настучал по ушам, а кивнул понимающе и сообщил, что Кира будет здесь либо утром, либо вечером, в зависимости от того, успеет ли на паром. Нет, она едет обычной дорогой, а не летит, ей не сообщалось, что она потребовалась именно как лекарь и именно сыну. И нечего психовать, Гай вовсе не при смерти. Все, пошел вон. Дан и пошел вон.

Вампирша приехала утром, и о ранении сына ей рассказал Аль (и прощения попросил, что наконечник не исследовал). Она погладила эльфа по щеке и сначала – сначала! – осмотрела Дана, заключила, что его здоровью ничего не угрожает, но прописала после заживления ран очень хорошую мазь, и только потом пошла к сыну. А вечером она его оперировала. Дан при этом, конечно, не присутствовал, не пустили («Ты мальчик тонко чувствующий, вряд ли тебе будет легко»), а вот Аль и властитель выступали в качестве ассистентов. Дан же измерял шагами коридор, а следом таскалась Лара с утешениями.

Гай оказался прав: маленький осколок оставался в легком, от этого и кашель, и кровотечение, и боль. Аль очень подробно все рассказал, исключительно для Данова успокоения. Мама прочистила рану очень тщательно – не падай в обморок, давали ему опиат, так что он большую часть операции проспал, промыла какой-то специальной жидкостью, чтоб и следа серебра не оставалось, и все зашила. Теперь ему будет намного легче, потому что иначе она не уехала бы, а она намеревается следующим же вечером отбыть домой – ей надо присутствовать на высшем совете вампиров, но уж если бы сыну угрожала реальная опасность, она бы точно на все советы наплевала. Потом то же самое повторила и сама мама Лит, расцеловала и Дана, и Аля (и тот даже не очень шарахался от ее поцелуев), а с Ларой и вовсе прочирикала два часа о своем, о девичьем.

Тут только Дана и отпустило. Он наконец сообразил поблагодарить Аля и пристать к нему с расспросами о магии. Надо же ему было с кем-то поделиться впечатлениями, Алир был кем угодно, но не болтуном, и с посторонними вообще почти не общался.

Дана удивило его отношение: Аль воспринял все как должное. Обещали, что все так и будет, и все так и есть, очень хорошо, что Меч Квадры теперь поддержит Магия Квадры. И чтобы позабавить Дана (Нирут почти никогда не применял магию в быту), Аль позажигал свечи, погонял по столу стакан с целебным чаем и пышно взбил подушку. Радовало его то, что получалось у него без малейших усилий.

– Я тебя все равно люблю, – сказал Дан, – маг ты или нет, великий ты или нет, ты – Аль, и этого достаточно.

Аль ничего не ответил, неопределенно пожал плечами, даже выражение лица не изменилось, но он явно просиял изнутри.

Гай больше не задыхался в кровавом кашле, ел уже не по необходимости и с зачатками аппетита, упорно отказывался от Дановой крови («Нельзя, ты ранен»), пока Дан не вспылил и не пообещал тут же вскрыть себе все вены. Гай с обреченным видом принял предложенное угощение – и видно было, как расслабляется его лицо, вкусность вкусностью, но кровь была ему необходима, именно свежая (из стакана он получал – стараниями властителя), и именно Данова. Дан поклялся пить ведрами гранатовый сок, сладкий чай, лекарственные сборы и есть горы медовых коврижек, но Гай должен получать его кровь. Пусть чуть-чуть, но каждый день.

Еще через пару дней он встал и начал ходить по комнате, а там и выходить на улицу, но только вечером, когда солнце уже клонилось к закату. Ультрафиолет ему был вовсе не полезен. Они сидели на галерее, прямо на полу, бросив на камень пару подушек. Солнце висело низко-низко над горизонтом, и Гай уверял, что может хоть догола раздеться, такое ему уже не повредит, однако шляпу предпочел надеть. Солнце было терракотовое, как и его глаза. И гасло, как гасли его глаза…