Приносящая надежду

– Никого он уже не ненавидит, – рассудительно сказал шут. – Его ненависть осталась в Трехмирье. Вместе с некромантией. Знаешь, Милит, если бы я умел, если бы смог, я бы ему там весь этот ваш круг нарисовал, и эльфа бы притащил, и уложил бы куда следует… Ты пойми, никто тебя не осуждает. Мы с Маркусом не маги, потому и рассуждаем иначе. А ты с детства привык, что некромант – это ужас что. Я тоже вообще-то привык… Только ведь и правда Гарвин не Крон.

– Ну а что мы можем сделать? Они Аиллену-то слушать не хотят…

– Расслабились, – зло бросил Маркус. – Попривыкли, что она эту землю любит. Уйти к черту, Делиена, и не возвращаться.

Шут приподнял бровь:

– И оставить Гарвина? Ты полагаешь, она сможет уйти?

– Не сможет. Будет сидеть в Сайбии и ждать… чего только ждать-то? Ладно, Делиена, ты не реви уж.

Лена все равно немножко еще поревела. Милит налил ей вина с пряностями и заставил выпить. Уже вторую кружку. Или третью. Хотят напоить, чтобы вырубилась совсем?

– Откуда они узнали? – тихонько спросил шут. Милит и Маркус озадаченно на него уставились. – Что глаза вылупили? Откуда в Гильдии вообще узнали, что Гарвин – некромант? Давайте порассуждаем. Кто знал?

– Да весь Тауларм, – махнул рукой Милит. Шут возразил:

– Все эльфы Тауларма. А я что-то не замечал, чтобы эльфы были склонны откровенничать с людьми. К тому же Владыка тоже знал, но молчал и людям не сообщал. Разве эльфы могли это истолковать не как руководство к действию? Владыка молчит – остальные тем более. Из людей знали мы и Карис. За Кариса ручаюсь – он не говорил. Зачем бы он молчал десять лет, чтоб на одиннадцатый признаться, что покрывал некроманта? Да он за это в соседней клетке бы оказался. Разве что Гару мог проболтаться.

Гару обиделся и показал шуту зубы.

– Братья Умо, – вздохнул Маркус. – Больше некому. Донос без подписи… Милит, можно определить, что маг – некромант?

– Я – могу. А ваши… не уверен. Хотя способ есть.

– И научить можно…

– А чего учить? – удивился Милит. – Гарвин же сам признался. Сразу. Да и… Если бы Владыку прямо спросили, некромант ли Гарвин, он бы… он бы сказал правду.

– Потому Гарвин его и опередил, – кивнул шут. Маркус неприязненно покосился на Милита и сухо спросил:

– А если бы тебя спросили прямо?

– Не знаю. Правда, Маркус, не знаю.

– Уже хорошо… – проворчал Маркус. – Легла б ты, Делиена. Отдохни.

Шут увел Лену в спальню, раздел, уложил, подумал и улегся рядом, обнял. Они долго молчали. Вино не желало действовать ни в каком плане, только от пряностей слегка щипало язык. Лене за все годы пребывания в здешних мирах поплакать хотелось не так чтоб редко, но плакала она считанные разы, помня о вере в силу слез Странницы. И всегда, когда она сдерживалась, казалось, что слезы могут принести облегчение. Нет. Никакого. Даже хуже стало. Наверное, более скверно на душе было только когда ушел шут. Даже когда Милит претворил в жизнь свой план по возвращению Владыке его мощи, было не так. Тогда ей было больно и плохо вместе с шутом, но он был здесь, его можно было увидеть, прикоснуться к нему, дать ему силу для жизни.

Сколько пройдет времени, пока клетка не высосет у Гарвина всю его магию? Ему до того паршиво, что он практически неузнаваем: встреть на улице – и пройдешь мимо. Сколько лет ему придется провести почти без движения посередине клетки – строго посередине, подальше от решетки, потому что приближение к ней вызывает такие муки? Или он, превозмогая себя, будет хвататься за прутья, чтобы ускорить процесс? Год? Пять? Десять? На Крона ушло несколько лет, а Крон по сравнению с Гарвином – начинающий ученик мага. А потом?

Господи боже, его никогда не выпустят. Потому что даже если он отдаст всю магию, без остатка, они будут думать, что Лена вернет ее – вернула же Милиту, вернула Владыке… А раз так, Гарвин обречен за жизнь в клетке. На медленное умирание в клетке. Сколько времени понадобится выжженному магу, чтобы угаснуть окончательно?

– Они его не выпустят? – жалобно спросила она. – Никогда?

Шут покачал головой.

– Никогда.

– Но как так можно, Рош? Он же ничего плохого в Сайбии не совершил? И ни в каком другом мире. Даже когда вас в том замке убить хотели, он им только понос наслал. Он же только защищался!

– Нет, он только защищал тебя. А себя – только чтобы иметь возможность защитить тебя. Но я не думаю, что ты сможешь убедить в этом короля… и тем более Гильдию.

– А Лиасса?

– Незачем. Лиасс и сам это понимает. Он ведь не случайно никаких мер по отношению к Гарвину не предпринимал. Ну, присматривал за ним, не без того, но даже не ограничивал. Я думаю, он смог бы… только не стал. Он понимает, что Гарвин некромант… по поступку, но не по убеждению. В отличие от Крона. Только он все равно ничего не сделает, потому что дал королю истинную клятву. Да он и без истинной… Обещал соблюдать законы Сайбии – и будет их соблюдать так, как ни одному законнику не приснится. Даже не станет придумывать, как бы этот закон обойти.

– И будет ждать, пока его последний сын медленно умрет?

– И будет ждать, пока его последний сын медленно умрет. Не суди его, Лена. Он Владыка. Он не может повести себя так, чтобы возникли сомнения в верности и благонадежности эльфов. И тебе не позволит сделать что-то…

– Я буду ждать его позволения?

– Не будешь. Только что мы можем без него? Нам в Гильдии магов и трех шагов не сделать. Нас сразу отсекут, а ты… Ты решетку не поднимешь. Магия на тебя не действует, но любой мужчина просто удержит тебя… руками.

– Я и не собираюсь устраивать штурма Гильдии.

– Да, это было бы глупо.

– Ждать, пока он угаснет?

– Или не ждать. Уйти. Но ты не сможешь. То есть не захочешь.

– А ты?

– Гарвин и мой друг, Лена. И я смотрю на мир шире, чем маги. Я верю в Гарвина. Я верю, что он всегда совладает с любой магией. Хотя бы просто потому, что он рядом с тобой. А ты – Светлая. Веришь ты в это или нет, но ты… рядом с тобой не может находиться зло.

Без стука вошел Лиасс. Шут бросил на него неприятный взгляд, но ничего не сказал. Эльф придвинул к кровати стул, взял руку Лены в свои.

– Я не стучал потому, что никак уж не боялся застать вас в любви. Не до этого вам. Ты плакала?

– И буду.

– Кому станет лучше? Ведь тебе не стало. Маркус рассказал мне…

Лена всхлипнула, вспомнив бесцветные тусклые глаза Гарвина. Без крапинок. Вот что. Исчезли эльфийские крапинки. Или просто посветлели так, что их не было видно.

– Иногда нужно смириться.

– Мирись, – бросил шут. – Жертвуй очередным членом семьи. Последним сыном.

Лицо Лиасса посерело, и он с трудом произнес:

– Когда-нибудь ты меня поймешь.

– Нет, Владыка. Никогда не пойму. Потому что у меня никогда не будет детей. Может быть, поэтому я могу понять короля или магов, но не могу понять тебя.

– Ты поймешь меня, Рош. Нескоро, но поймешь.

– Ты был у него?

– Конечно.

– Клетка действует и наружу?

– Да. Конечно, не так сильно, особенно если не подходить близко. Нет, Гарвин не хватался за прутья. Он знает, что я сильнее Аиллены и могу вынести любое зрелище. Но и меня он просил не приходить больше.

– И ты, конечно, не придешь.

– Приду.

– И будешь приходить, пока у него не кончится магия, а потом – пока не кончится жизнь?

– Да. Он мой сын, Рош. Последний сын. Вряд ли у меня еще будут дети. Никогда не будет детей у Арианы. Не будет детей и у Кайла. Такого рода вмешательство сродни твоей коррекции. Да и Милит вряд ли…Ты не думаешь, что мне легко.

– Нет. Я думаю, что Гарвину труднее.

– Безмерно.

Лена посмотрела в синие глаза, и боль Лиасса затопила ее. Эльф отдернул руку и отвернулся, позволяя ей справиться с внезапно заметавшимся сердцем.

– Я просил тебя быть осторожнее с этим, – глухо произнес он. – Неужели тебе мало своих проблем, что ты решила разделить еще и мои?

Шут прижал ее к себе, утешая, почти укачивая, как младенца. Лена знала, что он смотрит на Владыку укоризненно, словно упрекая, что он позволил Лене коснуться своего сознания. А он не позволял. И у Лены не было ни малейшего желания проникать куда бы то ни было. Ей вполне эгоистично вполне хватало своей тоски, осознания собственной беспомощности и ненужности. Забытое уже чувство… Здесь от нее все-таки был какой-то прок, что-то она могла делать – и тут такой облом…