Приносящая надежду

– Рагу сегодня хорошее, – сообщил гвардеец. – Я тебе там побольше мяса наложил. И уха наваристая, густая. Может, еще что хочешь?

Он был вполне доброжелателен, да и Гарвин не выказывал никакого удивления от диалога.

– Нет, – покачал он головой, – этого-то много. Когда целыми днями ничего не делаешь, не требуется много еды.

Ел он и правда почти через силу. Гвардейцы сидели в стороне на лавочке и рассказывали ему городские новости. Гарвин даже посмеялся забавному случаю с дочкой мясника, выпил за здоровье больной жены гвардейца (кувшин с вином тоже был на подносе), а потом составил все обратно, кроме этого самого кувшина, тарелки с печеньем и пары крупных темно-зеленых яблок. И процедура повторилась: один гвардеец взял его на прицел, второй подцепил поднос, подтащил его к решетке… Ритуал. Так положено кормить опасного преступника. Поболтать с ним можно. Подходить близко – нет.

– Зачем ты пришла, Аиллена? Да еще прячешься. Забыла, что эльфы видят в темноте?

– Гарвин…

– Не подходи к решетке! – гаркнул он. – Стой где стоишь. Я не знаю, может, эта штука действует и наружу. Маги стараются не приближаться.

– Я же не маг, – возразила Лена.

– Откуда нам это знать? Может, это действует и на твою магию. Так что лучше не надо. Я, как видишь, в порядке. Даже приятелями обзавелся. Должен признать, такого отношения никак не ожидал… Домашние вкусности таскают. Хотя кормят и так… на убой. Твое влияние. Даже в тюрьме полезно быть спутником Светлой.

– Что с тобой будет?

– Ничего не будет, – пожал плечами Гарвин. – Бессрочное заключение в клетке. Э-э-э, а без слез можно обойтись? Терпеть не могу ревущих баб.

– Ты плохо выглядишь…

Эльф усмехнулся.

– Еще бы. И буду выглядеть еще хуже. Отец говорил, ты пытаешься что-то для меня сделать. Маркус сказал, что изводишься. Ну да, Маркус у меня каждый день бывает. Не думал, что…

– Что навещать тебя будет и человек?

– Почему «и человек»? Только человек. Разве ты не заметила, что для эльфов я давно… В общем, только ради тебя и терпели.

– Что, и Милит?

– Нет, Милит был. Два раза. Не выдержал. Магу плохо находиться рядом с этой штукой. Не реви. Я действительно некромант, я действительно клялся соблюдать законы этой страны, законы этой страны действительно требуют изоляции некроманта. В Трехмирье меня давно забросали бы хворостом и подожгли горящими стрелами. Чтоб не подходить близко. А теперь послушай меня внимательно. Спасибо, что пришла. Но чтоб это было в последний раз. Ясно?

– Нет. Почему это?

– А так. Из вредности. Ты – Светлая. Я – некромант. Хочешь, чтобы в мире нас ставили рядом? Я – не хочу.

– Плевать мне на мир…

– Плевать? – Гарвин встал, и Лена увидела, что он сильно похудел: штаны, так ладно сидевшие на нем еще три недели назад, висели, словно он стащил их у Милита. – Полагаешь, я не найду способа справиться с твоим упрямством? Ошибаешься, милая. Всякий раз, когда ты решишь прийти, я буду делать так.

Он сделал шаг – лицо исказилось, но он сделал еще шаг, маленький, потом еще и еще – далеко ли было до решетки! Потом поднял руки, к каждой из которых словно гири пудовые были привязаны, и взялся за прутья. И закричал, запрокидывая голову, падая на колени, но не выпуская решетки. Вломились гвардейцы, засуетились возле клетки, забыв о технике безопасности, один начал разжимать его пальцы, а второй принялся отталкивать тем же гибким длинным шестом, и прошло несколько бесконечных минут, прежде чем им это удалось. Гарвин рухнул на пол и долго не шевелился. Гвардейцы ломанулись к Лене, и тут она обнаружила, что сидит на полу без сил, полная ужаса – Гарвин, сдерживавший даже стоны, когда иссушающий огонь сжег ему не только плоть, но и легкие, кричал от боли. Или от чего-то еще более страшного. Гвардейцы напоили ее водой, попытались увести, но Лена вырвалась, аж ногой топнула на них, и подошла к клетке. И тоже взялась за прутья. И ровным счетом ничего не почувствовала. Гарвин, не обращая внимания на то, что выглядит не лучшим образом, на карачках дополз до своей лежанки и упал лицом вниз и повернулся только через несколько минут. Он постарел на сто лет и похудел на десять килограммов. Глаза совсем потеряли цвет на фоне черных кругов вокруг, нос словно вытянулся и заострился, а щеки запали.

– Эта штука высасывает магию, – еле слышно произнес он. – Хуже иссушающего огня. Хуже самой смерти. Поверь. Я знаю, какова смерть. Уходи и не возвращайся больше никогда, если не хочешь увидеть это еще раз. Уведите ее, гвардейцы. Хоть бы и силой. Не проклянет она вас. Она настоящая Светлая. Прощай, Приносящая надежду.

Он повернулся на другой бок и свернулся калачиком, вызывающе демонстрируя зад. Гвардеец робко потрогал Лену за локоть:

– Пойдем, Светлая. Пожалуйста. – И шепотом: – Ты лучше потом придешь на него посмотреть, тихонечко, он не узнает.

– Узнаю, – буркнул Гарвин, – очень даже узнаю. Так что приходи, если хочешь, чтобы я опять за прутья взялся.

Лена позволила себя увести, и поддерживать позволила, потому что колени подгибались. Шут, нервно покусывавший губы, бросился к ней, обнял, наплевав на посторонних, и так и повел, не выпуская. До комнаты Лена еще терпела, а там уже выложила все друзьям, перемежая рассказ всхлипываниями и взревыванием, и к черту дурное влияние слез Странницы на благополучие страны. Милит совсем понурился, даже ростом стал меньше, а Маркус выругался так витиевато, что Лена даже перестала плакать.

– Это общий закон, – глухо сказал Милит. – Не только здесь. И в Трехмирье.

– Показатель! – фыркнул Маркус.

– И у эльфов Трехмирья, – поправился Милит. – Вокруг некроманта смыкали кольцо и… Он и так уж сколько лет… Мы просто понимали, что причина у него… И Владыка… даже совет не собирал…

– Причина у него! – взорвался Маркус. – Я-то думал, хоть эльфы мудрые, способны слов не бояться. Ну и некромант он – и что? сколько мы рядом прошли, а? что некромантского он совершил за столько вот лет?

– Ты эльфа забыл? – еще тише произнес Милит.

– Я даже помог, пока ты чистоплюйствовал. Потому что вы с вашим дурацким принципом не убивать своих его бы помиловали, будто мало он сделал!

– Есть вещи похуже смерти, – пожал плечами Милит. – К тому же Владыка мог передать его королю.

Маркус стукнул кулаком по столу и заорал:

– Похуже, может, и есть, да необратима только смерть! И пусть бы Родаг его повесил – Гарвина бы все равно не было!

– Не кричи. Мне не меньше твоего больно. Только ничего мы поделать не можем. Всё против нас. И все…

– А ты и не пытался. Как же – тебе Владыка сказал, что так надо, и все, ты вполне удовлетворен. А мне, знаешь, этого мало. Вот Крон – настоящий некромант, ты б видел, что он с шутом делал просто удовольствия ради, он у Делиены кровь хотел взять для всяких своих опытов. А эльф Гарвин, ненавидящий людей как расу, меня, человека, собой закрыл. Очень некромантский поступок, надо думать?

– Никто не знает…

– Хватит вам, – попросил шут, так и не выпустивший Лену из рук. – Не спорь, Милит. Очевидно же, что мы за столько лет не видели в Гарвине ничего некромантского. Конечно, никто не знает, что это, как это, чем может обернуться в будущем… Поэтому надо его на всякий случай запереть… превентивно. А вдруг лет через триста он вдруг да проявит свою гнусную сущность. А вдруг да магия возьмет над ним верх. Непостижимо: маги, боящиеся магии.

– Конечно, – даже удивился Милит. – Магия хороша, пока ты можешь ее контролировать. Ты никогда не видел, что может сотворить, например, сумасшедший маг? Когда магия возьмет верх над магом такой силы, как Гарвин…

– Когда? Что, уже бывало такое? Ну-ка, расскажи, – заинтересовался Маркус. Милит еще ниже повесил голову, и Маркус смягчился. – Ты так и не понял, что Гарвин совсем другой уже?

– Ты все же…

– Ага, я все же. Я спутник Делиены и так далее. Только все равно я – человек. Прежде всего человек. Мне, знаешь, случалось, уже спасали жизнь, только вот не эльф, который людей ненавидит.