Странница

– Мы искали, Аиллена.

– Вы не искали его дальше своих земель. А мы с Маркусом поищем.

– Делиена, – замялся Маркус, – Сайбия велика, а шут хитер и неприметен. Если он не хочет, чтобы его нашли, его не найдут. И мы не найдем.

– Но почему?

Лиасс опустил голову, и за него ответил Милит:

– В лагере была Светлая. Далин видел, что она разговаривала с полукровкой. Что она сказала, он не слышал, но полукровка выглядел неважно. А через два дня он ушел.

Лена закрыла глаза. Мир остановился.

* * *

Одну ее оставляли только в ее комнате, но при этом Маркус непременно сидел у себя и носа не высовывал, зато периодически проверял, не исчезла ли Лена. Ну а если б исчезла, что бы он делал? Ринулся в другой мир? А в какой? Если он понимал, что бесполезно искать конкретного человека в конкретной стране, то каким образом он рассчитывал отыскать Странницу?

Впрочем, никак и ни на что он не рассчитывал, просто беспокоился. Все он понимал. Может, даже больше, чем сама Лена. О, Лена вполне понимала Гарвина, готового убить Светлую, – попадись ей собеседница шута, той бы мало не показалось, и наплевать, что мир рухнет. Что, кстати, еще спорно. Да и какое значение имеет мир, если шут ушел…

Пришла. Нейтрально-ласково улыбалась, глядя, как играют дети, смеются женщины, работают мужчины. Благословляла. Желала удачи. Расспрашивала. Интересовалась. А эльфы вежливо отвечали, соблюдали правила, кланялись и через минуту забывали о ней: ведь у них была своя, персональная Светлая, своя Аиллена, подарившая жизнь не только Владыке, но и всему народу – ну было у них такое заблуждение, и ничего с ним Лена поделать не могла. В общем, блажен кто верует. Была Странница та же самая или какая-то другая – все равно. Убеждения у них были явно одинаковые, раз та, первая, сразу решила просветить Лену насчет неписаных законов Странниц: так, мол, надо, а так не надо, положено тебе ходить десятилетиями и наблюдать – ходи и наблюдай, а все мужчины – сволочи, спи с ними на здоровье, но помни, что не ты им нужна, а только твоя сила… Равновесие соблюдай. Странница должна странствовать а не на месте сидеть. Сидит? Не положено. Не хочет уходить? Ну, а раз так, надо убрать препятствие с ее Пути, а препятствие всего-то ничего – мужчина, который охотно поверит, что мешает ее предназначению и тем самым губит ее жизнь и карьеру. Мужчина, которого легко убедить в том, что ради ее блага он должен исчезнуть. Пожертвовать собой в переносном смысле.

Далин не слышал их разговора, а Лене и слышать не надо было. Какие уж тут сомнения…

Тоска была такая, что делать не хотелось вообще ничего. Лена целыми днями лежала на кровати, рассматривая дощатый потолок, и пыталась думать о шуте. Он был где-то далеко. Она даже направления не чувствовала, звала – он не слышал или просто не отвечал, но знала, что жив. Знала, что здоров. Знала, что ему так же плохо, как и ей. Или еще хуже. Потому что самой чаще всего ей было никак или настолько скверно, что невольно мечталось о смерти. Вот заснуть и не проснуться… В общем, можно было стащить у Арианы некоторые травки и сделать отвар – уже умела, а потом и действительно не проснуться, только вот кому от этого станет лучше? Ей? Знать бы наверняка. А вдруг потусторонний мир не выдумали и он в самом деле есть, и придется ей там вечно думать о шуте и уж точно никогда его не встретить? А ему будет каково, когда он поймет, что она не проснулась (а он поймет), и что он после этого сделает? Горло себе перережет или на первом же дереве удавится. Однозначно. Потому что тогда его жизнь потеряет не только смысл, а даже воспоминания о нем. Шут не мог лгать, и Лена действительно стала смыслом его жизни.

Маркус заставлял ее жить. То есть существовать: поднимал утром, заставлял умыться, приносил завтрак и чуть не силой кормил, вытаскивал на улицу погулять – и эльфы начинали ходить на цыпочках и кланяться ей глубже обычного, гонял в туалет, потому что и об этом она умудрялась забывать, а он считал, что это вредно, водил в баню и ладно, что не раздевал и не мыл. В ее отдельной кабинке всегда работал душ, всегда лежало самое лучшее мыло и вообще все, чему положено находиться в бане. Маркус разговаривал с ней, даже если она не реагировала, рассказывал новости, какие-то давние истории, требовал, чтобы и она говорила хоть что-то, приставал, хотя и до определенного предела: когда понимал, что она на грани, умолкал и просто обнимал.

Наверное, единственное, что заставляло ее иногда улыбаться, были фокусы Гару. Увидев ее после долгой разлуки, пес, вымахавший до размеров ньюфаундленда, визжал, как щенок, скулил и по-кошачьи терся о ее руки, несколько дней не отходил вовсе. Когда Маркус пытался выгнать его на улицу, скалил немаленькие зубки и утробно порыкивал, но через пару недель уверился, что она больше не уйдет и вернулся в свою конуру.

Она почему-то страшно уставала за день, словно проходила двадцать миль или перекапывала гектар огорода, все тело ныло, глаза слипались – но ровно до того момента, когда она натягивала ночную рубашку и забиралась под одеяло. Сон немедленно ускользал и возвращался неохотно, урывками, не хотелось ему оставаться с ней наедине, и он мстил ей тупыми и бессмысленными кошмарами, гадкими видениями, туманным небытием, и утром она чувствовала себя еще более уставшей. Ариана велела Маркусу поить ее какими-то травами, он поил, Лена исправно глотала, но толку не было никакого, ни усталость не исчезала, ни бессонница. Он делал ей массаж, то мягкий, то безжалостный, но ничего не помогало, она все время была напряжена, мучительно болела шея, а ведь уже год она не вспоминала ни об остеохондрозе, ни об артрите, ломило спину, иногда с трудом удавалось распрямить пальцы. Маркус уговаривал ее, упрашивал: «Расслабься!» – и она вроде бы старалась, только безрезультатно. Карис таскал ей из Сайбы изысканные сладости, кухарка посла изощрялась специально для нее, эльфы каждый день таскали рулетики, или медовые пряники, или еще какие-то лакомства. Лиасс только качал головой, пробовал с ней разговаривать то с позиции логики, то просто утешающе, Кайл развлекал, как мог, Ариана уже грозилась отлупить ее как следует… Лена изо всех сил старалась жить, да вот получалось не очень. Зима прошла, началась весенняя грязь, а Лена только обрадовалась возможности пореже выходить из дома. Потом она простудилась. Как, где – непонятно, потому что Маркус тщательно следил за тем, как она одета и беззастенчиво проверял, не забыла ли она о теплых чулках. Одолевал кашель, болела голова, как положено при температуре, ныли все кости. Она провела в постели дней десять, но поправляться все-таки начала – Ариана была классным лекарем.

Обязательно каждый день кто-то заходил, чаще всех, конечно, Карис, Лиасс, Кайл, Ариана иногда даже оставалась ночевать. Деликатно заглядывал гончар Паир, которого, увы, уже ни один маг не мог избавить от хромоты и болей в покалеченной ноге. Приходила Виана, молча усаживалась рядом, сидела часок и так же молча уходила. Мастер, которому она оставляла свой слиточек серебра, сделал из него летящего орла или какую-то другую птицу орлиной породы, удивительно тонкой работы, так и казалось, что сейчас сорвется с подставки и с протяжным пронзительным криком скользнет к потолку. Ариана подарила ей хорошую зимнюю одежду: юбку и коротенькую курточку из толстой мягкой шерсти, из какой шились мужские куртки, так что вместе с плащом Рины теперь никакой холод был не страшен. Только гулять не тянуло…

О шуте она говорила с Маркусом и Арианой. Оба понимали причину, из-за которой он ушел, но не понимали, зачем надо было слушать кого-то, когда вполне можно прислушаться к себе самому. Эльфийка просто назвала его дураком, а вот Маркус выражения сдерживал: у него имелись определения покруче.

Когда земля достаточно подсохла, Ариана решительно потащила Лену на дальнюю прогулку, но через два часа Лена выдохлась и даже не представляла себе, как она доберется назад. Ариана усадила ее на землю, размяла плечи, осуждающе покачивая головой и вдруг сказала: