Дарующая жизнь

– Но только ты попала сюда, Светлая. И здесь только ты носишь имя Лена.

– А что оно означает? – полюбопытствовал Маркус. – Я не слышал никогда.

– Ну кто из людей знает древний язык эльфов, если его знает далеко не каждый эльфийский маг? – усмехнулся Лиасс. – Лена и значит Приносящая надежду. И пусть это всего лишь символ. И неважно, что в ее мире множество женщин с таким именем. Само по себе имя ничего не означает, кроме пожеланий родителей. Только судьба решает, у кого Истинное имя.

– Эльфы, – жалобно сказала Лена, – никакого истинного имени, никакой символики. Просто так получилось.

– А разве это не есть судьба? – необычно серьезно спросил Милит. – Ты попала в Трехмирье именно в тот час, когда оказалась нужна Владыке – а значит, всем эльфам. Разве это не судьба?

– Она просто так шагнула в мир, который сошел с ума, только для того чтобы спасти незнакомого эльфа, – подал голос шут, – и это уже не судьба.

– Ты прав, полукровка. Это уже поступок. Но объясни мне, Светлая, зачем тебе понадобился этот эльф? Зачем ты так рисковала?

– Милит, меня уже убедили, что я ничем не рискую, что Светлых чтят и не обижают.

– Стрелы не разбирают, кто Светлая, а кто простая крестьянка, – заметил Милит. Выглядел он жутковато, может, именно потому Советник старался не смотреть в его сторону. Бинты почти полностью скрывали его голову, наползая на глаза, а открытая часть лица переливалась багрово-черным, и на этом пугающем фоне светились яркие синие глаза. – Ответь мне, Светлая. Дело в том, что меня впервые спасает человек.

Эльфы засмеялись. Маркус удивленно спросил:

– А что, неужели и правда так редки нормальные люди в Трехмирье?

– Ну почему же, – неприятно усмехнулся Милит. – Люди нормальные. Даже милые. Пока дело не касается эльфов. На моей памяти не было случаев, чтобы человек рискнул ради эльфа.

– Но ведь есть полукровки, – возразил шут. – И в Трехмирье есть. А они, как правило, все-таки появляются по согласию человека и эльфа.

– Любовь, – философски ответил Милит. – И человек может полюбить эльфийку, и эльф – человека. Только редко. И ничего хорошего и таких союзов не получается, полукровка.

– Я человек, – напомнил шут, – хотя эльф и принимал участие в моем рождении.

– Скажи об этом кому-нибудь в Трехмирье, полукровка, – посоветовала Ариана. – Оттого что ты назовешь себя человеком, ты не перестанешь быть наполовину эльфом.

– А если я назову себя эльфом? – начал сердиться шут

– Мы скажем тебе – добро пожаловать, эльф, – захохотал Милит. – И не отправим тебя на эшафот.

– Здесь эльфов просто вешают, – хмыкнул Маркус, – на худой конец колесуют. Точно так же, как и людей.

– Я и говорю – славный мир, – одобрил Милит.

– Забавно, – протянул шут. – Выбирать мир, исходя из методов казни.

– Я бы посмотрел на тебя у креста, полукровка. Знаешь, та собака с хорошим аппетитом слопала мое ухо. Похоже, я вкусный.

Лена поежилась. Это даже не варварство. Это вообще неизвестно что. Мир сошел с ума. Стоп…

– Милит, когда ты говорил, что нельзя проклясть то, что уже проклято, что ты имел в виду?

– Что Трехмирье проклято и без твоего участия. Ваш маг тоже это заметил.

– В каком смысле?

– В прямом. Кто-то очень сильный проклял Трехмирье. Не ты, Владыка?

– Нет, Милит. Я не мог позволить себе потратить на это силу. Мне нужно было открыть и держать проход. И я… я не видел следов проклятия.

– А я видел… пока мог видеть. Может… может, это был Гарвин?

Лиасс покачал головой.

– Вряд ли. Гарвин вызвал огненный смерч, у него не осталось бы сил на проклятие, даже если он выжил.

– Гарвин был очень силен, Владыка, – возразил самый немолодой на вид эльф. – Его не могло выжечь заклятие огненного смерча. Даже если до этого он потратил много силы. Меня или Варита могло, но не Гарвина.

– Мы не узнаем об этом. Стоит ли гадать? Дорога в Трехмирье для нас закрыта. – Лиасс помолчал и тихо добавил. – Вряд ли я когда-либо снова смогу открыть проход, эльфы. Наша новая история начинается здесь. И сейчас. И мы должны, слышите, должны жить в ладу с людьми! Особенно это касается тебя, Милит.

– Владыка! – не вставая, склонился Милит. – Я дал клятву, и остатков моей силы хватило на то, чтобы она была истинной. Но если я вдруг поругаюсь с каким-то человеком…

– Ты будешь за это отвечать по законам людей.

– И меня всего лишь повесят? – с надеждой спросил Милит. Точно – шут.

– Чего захотел, – засмеялся Маркус. – Чтоб тебя повесили в Сайбии, надо совершить что-то посерьезнее, чем подраться. Вот выпороть тебя могут основательно. Или в крепость упечь. Мало ли наказаний. Только эльфов и правда не любят и здесь.

– Ну и за что, спрашивается? – пригорюнился Милит. – Мы такие красивые, умные… Неужели за это?

– Нет, – сухо ответил шут, – за то, что вы презираете людей, таких некрасивых, мало живущих, плохо образованных и не умеющих так быстро бегать. Наверное, тебе бы тоже не понравилось, если бы на тебя смотрели, как на мокрицу или паука.

– Разве я смотрю на Проводника, как на мокрицу? – прищурился Милит. – Или на вашего смешного мага? Или на Светлую? Или на тебя, полукровка?

– Перестаньте ругаться, – попросила Лена. – Как дети, честное слово. Милит, у вас появился шанс… то есть возможность начать новый этап истории. Вы больше не эльфы Трехмирья. Вы эльфы Сайбии. И от вас зависит ничуть не меньше, чем от людей.

– Поэтому, – кивнул Лиасс, – ты, Милит, будешь помнить о клятве и с уважением относиться к людям. Слышал? С уважением. И даже если тебя оскорбит человек, ты стерпишь.

– Ты не станешь опускаться до ссоры, – поддержала Лена. – Каждому трамвайному хаму не набьешь морду, эльф он или человек.

– Трамвайный хам – это я? – осведомился Милит. – А что это такое? То есть я, кажется, представляю себе, однако хотелось бы уточнить.

– Это человек, ссорящийся ради ссоры. Получающий удовольствие от ругани. С радостью унижающий того, кто слабее. А люди, наверное, слабее эльфов, Милит, – выпалила Лена, – так что будь великодушен.

Эльф помолчал, сосредоточенно разглядывая свои руки, потом поднял глаза.

– Я обещаю тебе, Светлая.

Лиасс удовлетворенно кивнул. Местный бунтарь и хулиган? Непокорный ксенофоб? Конечно, у него есть полное право не любить людей, Лена бы тоже разлюбила…

А ведь, похоже, что и разлюбила. Ей не хотелось возвращаться в Сайбу, в уютные зеленые комнаты, к мягкой постели и ванне с горячей водой. Сайба ассоциировалась с площадью, заполненной толпой, а площадь, заполненная толпой, в свою очередь, – с холмом, забитым людьми и рвущейся с поводка собакой рядом с крепко сколоченным эшафотом. В Сайбе казнь шута был развлечением. Его даже не ненавидели. Может быть, и симпатизировали. Но собрались, чтобы посмотреть на его кровь. Пари заключали, сколько ударов он выдержит. С интересом ждали, когда он запросит милости. А если бы не попросил, то просто удивились бы: ну и чего захотелось такую смерть принять? Посудачили бы, повздыхали, покачали головами – и благополучно забыли. Пошли бы смотреть выступления жонглеров. А что? Тоже интересно.

Не исключено, что эльфы не лучше. Они ведь тоже развлекаются своеобразно: ставят к дереву человека и тренируются в стрельбе из лука. Нет, не по человеку стреляют, а как раз чтоб его не задеть, а промах и кровь вызывают не сочувствие, а смех над мазилой. И кто знает, какие у них еще есть хобби. Вон Маркус помнит, что во время войны эльфы просто не брали пленных. То есть там, где они проходили, людей не оставалось вовсе – ни женщин, ни детей, ни старух древних. Да, не мучили, не скармливали собакам, деловито резали, зато всех – поголовно. Потому что люди. Как люди в Трехмирье убивали эльфов, потому что эльфы. Форма ушей другая, рост побольше, глаза покрасивее. А гены или там хромосомы все равно одинаковые, иначе не было бы полукровок.

Эльфы переговаривались, потягивая вино, улыбались, но напряжение висело в воздухе, Они не знали, чего ждать от людей. Может быть, Родагу они верили, но Родаг – еще не все королевство. Чужих не любят нигде. Пришельцев не жалуют. Пусть этой землей люди не пользовались, пусть принадлежала она короне, но кто знает, вдруг сразу забудутся все суеверия и землю станет жалко. Общо. По принципу: а чего это им столько всего сразу…