Дарующая жизнь

– Хорошо. Но…

– Без «но»! Ты – моя тень, понятно? Ни шагу в сторону. Иначе тебя, дурака, просто удавят или зарежут. Сколько ты себе врагов нажил?

Шут взял ее руки в свои, поцеловал ладони.

– Много. Хорошо. Я постараюсь не оставаться один.

– Не постараешься, – поправил Маркус, – а не останешься. Она права. Ее-то никак уж не тронут, а тебя точно зарежут, как бы ни был ты хорош в рукопашной.

Шут скорчил гримаску.

– Хорошо. Обещаю. Был шутом короля, стану шутом Светлой. Сами б подумали, зачем я нужен Светлой настолько, чтоб таскаться за ней, как собачка.

– А кому она должна это объяснять? – фыркнул Маркус. – Вот королю приходится порой объяснения давать, а с нее кто спросит? Ты лучше вот что скажи: это, с Зеркалом, и правда так важно?

– С Отражением. Оно предвещает большие перемены. Неизвестно какие. Может, повальное благоденствие, может, страшной силы ураган или кровопролитную войну. Карис кое о чем умолчал. – Глаза шута стали серьезными. – Неизвестно, что приносит Отражение – спасение или гибель. Тем, кто отражается.

– Может, нам тогда лучше смыться?

– Дельное предложение. Возможно, стоит. Я даже советую. Как решит Лена, так и будет. Но я должен сказать…

– Я знаю, что ты не хочешь нарушать клятву верности, – перебил Маркус, – я тоже не хочу. Гараты никогда не предавали. Только речь идет не о нас с тобой.

– Не о нас. В Зеркале отражались аристократы и простолюдины, люди и эльфы, маги и солдаты, но никогда – Странницы. И я никогда не видел Верховного мага напуганным.

– Напуганным? – удивился Маркус. Шут тоже удивился:

– А ты разве не заметил? Не почувствовал? Когда маг смотрит в твою душу, он не может полностью закрыть свою, и самое сильное его чувство так или иначе касается тебя.

Маркус нахмурился, крепко подумал и покачал головой:

– Нет. Я ничего не почувствовал. Меня просто вывернули наизнанку – и все. Так плохо мне не было никогда, даже когда я в одиночку выпил две бутыли радийского крепкого.

– Две-е? – присвистнул шут. – Я крепок на выпивку, однако с одной кружки под стол валюсь.

– Я тоже свалился. Со второй бутылью.

Шут захохотал. Лена представила себе проводника, валяющегося под столом в обнимку с бутылкой, как младенец с соской, и тоже засмеялась.

– А есть у тебя здесь друзья? – старательно сменил тему Маркус.

– Смеешься? У шута? Откуда ж. С Карисом отношения нормальные, ну, может еще с двумя-тремя приближенными. Да и то, после казни вряд ли… Когда я стал шутом, из мира исчез Рош Винор, когда казнили шута, я просто исчез из мира. Меня нет. В общем… каждый имеет право плюнуть мне в лицо или пнуть в зад. Правда, и теперь имею право ответить.

– Ни шагу в сторону. Ты – тень. Моя тень, – строго сказала Лена. – Мне просто надоело тебя из петли вытаскивать.

– Это вообще-то меня не спасет от пинков и плевков, – пожал плечами шут. – Ну, не зарежут. От стрелы или метательной звездочки – не спасет.

– Стрелять в сторону Светлой? – обалдел Маркус. – Что-то не так в этом мире.

Шут положил голову Лене на колени.

– Шут, обнимающий Светлую, – это уж точно не так в этом мире. Так что…

– Я не собираюсь этого скрывать, – оборвала его Лена. – Афишировать тоже не буду, конечно…

– А что такое афишировать? – с любопытством спросил шут. Пришлось объяснять про афиши и все прочее. Всякую новую информацию он глотал, как продукт фирмы Intel, был жаден до любых, даже бесполезных, знаний и, по мнению Маркуса, был образованнее всех, кого он знал в своей долгой жизни. Лена искренне жалела, что в ее голове мало действительно практических знаний: ну что ему до патентов, оформления заявок и тем более до основательно забытого курса научного атеизма? – О, Карис говорил, что сегодня в большом зале выступают менестрели, давайте сходим? Лена, клянусь держаться за твою юбку! Особенно если ты пойдешь в этом платье.

– Менестрели? Это хорошо, – одобрил Маркус. – Пойдем, Делиена?

Лена, конечно, согласилась. Судя по всему, с искусством в этом мире дела обстояли не так чтоб очень. Живописи как таковой не имелось. Скульптуры тоже, если не считать скульптурой мелкие резные изображения зверей (чаще) и людей (реже). Художественной литературой и не пахло. Был некий гибрид цирка, варьете и театра. Балет отсутствовал, зато были светские балы и деревенские танцы. Музыкальных инструментов насчитывалось всего-ничего, шут знал только пять, а названия Лене ничего не говорили, из его описаний она поняла, что три были струнные, а два – духовые. Сам шут, по его смущенному признанию, умел играть на двух, но не так чтоб хорошо.

Лена с трудом удержалась от того, чтоб не взглянуть в зеркало, поправила браслет так, чтоб его было видно, и амулет так, чтоб его видно не было: ну уходит в неглубокий вырез затейливо плетеная цепочка, а что на ней – не ваше дело. Не гармонировала капля лавы с бледно-зеленым платьем.

Шут отлично знал дворец, все его коридоры и как минимум две трети потайных переходов. До большого зала они добрались быстро. Встречавшиеся люди в лучшем случае косились на него неодобрительно, в худшем бросали какие-то обидные слова, но шут не реагировал ни на кого, честно держался рядом с Леной, а Маркус как надел маску мачо, так и не снимал ее. На Лену не смотрели, а вот на платье – еще как. В зале было множество народа, но Маркус, умело двигая локтями и ножнами, освободил им местечко возле стены.

Постепенно слух о возвращении шута то ли облетел, то ли обполз зал, и он оказался в центре внимания. Маркус как бы невзначай поглаживал эфес кончиками пальцев, а так как шут стоял рядом с ним, воспринималось это однозначно, и тем не менее грозил разразиться скандал. На несколько реплик шут ответил – едко и больно, пока Лена как следует его не ущипнула. Он смиренно повесил нос и начал внимательно изучать орнамент на полу. Крупный, как не сказать, толстый мужчина протолкался к ним и радостно вопросил:

– Вернулся, мерзавец?

Шут старательно промолчал.

– А ну посмотри на меня?

Сначала шут посмотрел на Лену, словно прося разрешения, а потом уже на мужчину.

– Ты скучал по моим взглядам, барон?

Ох как двусмысленно это прозвучало! А что, тут тоже имеют место быть сексуальные меньшинства? да еще такие крупногабаритные?

Мужчина без долгих разговоров решил въехать шуту в челюсть, но тот плавно перетек чуть в сторону, мужчину занесло, и он ненароком толкнул Лену. Это крайне обрадовало Маркуса и дало ему возможность легким движением плеча отправить задиру на несколько шагов назад.

– Смотри, куда прешь, – посоветовал он светским тоном. Мужчина посмотрел и буркнул извинения: женщин тут и правда уважали. Но неизвестно, чем бы все кончилось, но два зычных голоса возвестили о появлении короля. Толпа быстро начала расступаться, дамы приседали в реверансах, мужчины сгибались в умеренно низких поклонах. Король Родаг, наверное, всегда ходил быстро, за ним спешила королева и едва поспевала невеликая свита.

Родаг резко свернул и остановился перед Леной. Она неуклюже присела, он элегантно поклонился. По залу прокатился шум. Королева сделала изящнейший реверанс. Шум усилился. Шут опустился на одно колено и склонил голову, а Маркус проявил еще один скрытый талант: он тоже умел красиво кланяться.

– Окажи мне честь, Светлая, – подчеркнуто громко сказал король, предлагая Лене руку. Пришлось оказывать. – Приветствую тебя, барон Гарат. Шут? Ты решил вернуться? Готов просить прощения?

– Готов, – ответил шут, не поднимая головы. – Прости меня, мой король. Прости, моя королева.

– Он не мешал тебе, Светлая?

– Он очень мне помог, мой король, – ответила Лена, – и был верен.

Король милостиво кивнул и протянул руку, у шута хватило ума почтительно поцеловать ее. Потом Родаг отвернулся, подал поцелованную руку жене и повел обеих женщин к самому удобному месту, бросил через плечо:

– Ради Светлой я прощаю тебя, шут. Охраняй ее, барон Гарат. И следи, чтобы он не наделал глупостей.