Страница 43 из 79
– Уэсс что-нибудь подозревает? – спросил он.
– Нет. Это я могу утверждать достаточно точно. Но его тяготят вопросы об утрате памяти. Ещё его смущает одноместная палата.
– И когда же к нему память вернётся? – не выдавая беспокойства, спросил Острецов.
Ему не хотелось бы, чтоб велгонский капитан вдруг вспомнил последние дни перед покушением на Кашталинского. Ситуация с его психикой до конца не ясна, работа с ним только-только начата. И терять Уэсса, если тому взбредёт в голову глупость вроде побега или геройской смерти в бою, генерал не желал.
– Хотела бы и я это знать, – развела руками доктор. – Вы ж ему мозги "промыли", тут теперь мой опыт – не помощник.
– Не промыли, – возразил Острецов. – Иначе бы он был сейчас скорее всего идиотом. Любиев блокировал…
– Я знаю, – перебила она. – Но нельзя же ничего гарантировать, не так ли?
– Пожалуй, да, Эльбер. Пожалуй, нельзя. Поддержите его, он к вам тянется.
– Делаю, что могу. Но, простите, Ростислав Сергеевич, мне не по душе обман.
– И в чём же обман? В том, что он не знает, что находится в плену? Бросьте, Эльбер. Возможно, с вашей же помощью он придёт к нашей общей борьбе. Согласитесь, у него для этого гораздо больше возможностей.
– Бедный мальчик… Потерянное поколение…
Острецов чуть не фыркнул на "бедного мальчика". Естественно, он понял, что имела в виду доктор Викс, но этот "бедный мальчик" – сам по себе смертоносное оружие. Бесузов наградил его высокой оценкой, как достойного противника. Семёнов тоже авансом согласился с ним, высказавшись, что Уэсс очень сильный "стиратель". Вот только интересно, насколько сильный? Как Семёнов? Хотя, если и послабей, то это не умоляет веса капитана в раскладе.
Покинув Эльбер, Острецов уходил из госпиталя перебирая варианты. С одной стороны, что толку с этого Уэсса? Для своих он просто расходный материал, не смотря на все его способности и боевой опыт. Понимает ли капитан это? А сможет понять? Понять, что для рунхов любой человек, как бы он ни был ценен в их играх, в конечном итоге – прах. Меньше, чем ничто.
"Показать его?" – раздумывал Острецов над очередным вариантом. "Прогулять его по городу, когда память вернётся. Должен же он помнить места встреч? Должен-то должен… Стоп! Уэсса срисуют, координатор поймёт, что засвечен. На этом можно сыграть. Или… Посмотрим. А что потом? Изменить Уэссу лицо и забросить в Велгон? Одиночки долго не живут, если… а группа… Подумаем".
Острецов не любил строить планы, когда в уравнении слишком много неизвестных факторов. Работа с Уэссом только началась и пока что просчитать капитана до конца – невозможно. Другое дело Кашталинский. Этот субчик в обмен на жизнь и в благодарность за спасение прямо-таки спешит выложить всё, что знает. Однако "просветить" ему мозги по некоторым вопросам не помешает. Вдруг он страдает забывчивостью?
– Поехали, – бросил водителю генерал, захлопнув дверцу.
Машина покатила к воротам госпиталя.
Масканин расплатился со стариком, торгующем в газетном ларьке, и вернулся на скамейку. В аллеи в этот час прохожих было не густо. Слабый ветерок едва пробивался сквозь кроны молодых дубов и не мог растрепать развёрнутую газету. Рядом сидел Торгаев и безмятежно постреливал глазами по сторонам в поисках мишеней прекрасного пола. В качестве наблюдательного пункта скамейка подходила идеально, позволяя обозревать аллею в любом направлении. Однако момент Торгаеву выпал не совсем подходящий: середина рабочего дня не способствовала оживлённому движению горожан, а уж пропорция барышень среди прохожих составляла одна к пяти. Но похоже, Степана это не сильно волновало, он зачарованно брал на прямую наводку каждую проплывающую мимо девушку, поспешно отводил взор, если та вдруг почувствовав пристальное внимание, поворачивала в его сторону свою прелестную мордашку, а затем провожал её глазами пока она не скроется вдали или пока не появится следующая богиня юности и красоты.
Туфельки, сапожки… Масканин замечал только их, но девичьи любопытные взгляды он ловил на себе постоянно. И стоило ему лишь посмотреть на любую из светлоярских красавиц, как он тут же машинально начинал сравнивать её с Татьяной. "Да, крепко меня накрыло", – встряхнул головой Максим и принялся за новую статью.
Он знал, что Торгаева изучают не менее пристально. Он также знал, что они вдвоём привлекают внимание всех прохожих. Два молодых офицера с жёлтыми и красными нашивками, с боевыми Знаками Отличия и Георгиевскими крестами (вручёнными несколько дней назад в Ртищеве за разгром лагеря "стирателей"), их кителя сияли начищенными пуговицами, а припавшая пыль не смогла смазать блеска чёрных зеркал сапог. Восседающий на скамейке как на троне, с дланью, величественно возложенной на яблоко рукояти сабли, Торгаев походил на скульптуру какого-нибудь древнего короля-воина. Масканин, с задвинутой на затылок вольногоркой, выпустившей на чело непокорный чуб, читал газетку, теребя пальцами ножны бебута. Их принимали за отпускников. Подростки восхищённо пялились на оружие и регалии, мечтая поскорей подрасти и обрести собственную славу на войне; девушки в большинстве своём примеряли на них романтические образы кавалеров; люди постарше добродушно посматривали и думали о насущном; а старики вспоминали молодость.
– Что пишут? – спросил Торгаев скучающим голосом.
– Как всегда, – дёрнул плечами Масканин, – победные реляции и душещипательные восторги.
– А что, разве нет поводов? – у Торгаева пропала скука, язвительность друга его заинтересовала.
– Есть. Решительное наступление на всех фронтах, успехи на море, стабилизация фронта в Северной Раконии… Союзники прислали тяжеловесную делегацию и воют о помощи… Отправлен на дно "Хайрок"… Ну хоть шапкозакидательства нет, как в пятидесятом…
– Велгонцам в пору объявить траур, – злорадно пробурчал Торгаев.
Максим согласно промычал и перелистнул страницу. Слова Торгаева грозили сбыться в самое ближайшее время. Гибель новейшего линкора "Хайрок", который благодаря броне, артиллерии и новейшим турбинам мог потягаться даже с двумя-тремя линкорами Островного Союза (решись тот вступить в войну), просто не могла не омрачить надежд велгонских адмиралов.
– Ты чего, Макс, так лыбишься, будто тебя придушили?
– Про "Витязя" ни слова нет. Про то, что наш героический линкор еле дополз на базу. И про то, что его самое малое полгода будут превращать из решета в начищенный до блеска бронетазик. А сколько крейсеров и мелочи всякой утопили с обеих сторон? Ни строчки!
– А чего ты от официоза хочешь? – искренне удивился Торгаев.
– Правды.
– А она нужна? Я имею в виду, в полном объёме?
Масканин хмыкнул и вынужден был признать, что Степан по большому счёту прав. Кому положено – те знают, а обывателя баламутить, пожалуй, не стоит. Страна и так всё больше уставала от войны и жёсткая цензура – всего лишь один из рычагов поддержания внутренней стабильности.
– Ну что, пошли? – предложил Максим и скатал газету в трубочку.
– Пошли. Тут неподалёку есть неплохой ресторан. Жаль только музыки не будет. Никогда не обедал с оркестром.
– Нашёл о чём жалеть. По мне – так без этих балаганов аппетит куда лучше.
– Не знаю. Не пробовал.
– Это, конечно, дело вкуса, но… Обязательно что ли надо поковырять пальчиком собачье дерьмо, чтобы понять, что это дерьмо?
– Ты прям как мой батя, – хохотнул Торгаев и прижал рукой ножны, чтоб они не "гуляли" при ходьбе.
– Будут тебе, Стёпа, увеселения. После Победы.
– К чёрту их, – с ехидной улыбкой отмахнулся Торгаев. – Мне и дома будет не скучно. С хозяйством не поскучаешь. Особенно летом в жатву – ох, веселуха!
– Поздравляю, Стёпа, – торжественно сказал Масканин и пихнул друга локтём в плечо, – слова твои преисполнены мудрости. А если вспомнить, как ты только что пялился на барышень… в общем, ты доказал мне, что ты теперь взрослый.