Страница 22 из 66
— Вот что я скажу вам, Каменков (и фамилию запомнила!). Неделя постельного режима, если не хотите осложнений.
— Тамара Даниловна, пора сказать правду. Вы мне очень понравились, и я готов провести в больнице всю оставшуюся жизнь.
Кривая улыбка, загадочный блеск золотой фиксы.
— Мое дело предупредить. Ключица и ребра срастутся, если не будете их перегружать. С головой серьезнее.
— Не поверите, сколько раз я это слышал со школьных лет.
В сердцах она воскликнула:
— Не представляю, какие могут быть дела, из-за которых стоит рисковать здоровьем!
На это я не стал даже отвечать.
— Что ж, спасибо за заботу, Тамара Даниловна. Предложение об ужине остается в силе. Через месячишко обязательно загляну…
Ее прекрасная фикса теперь засияла без перерыва, но для меня наступила щекотливая минута: я собрался дать ей немного денег (Зураб вчера привез вместе с одеждой все мои сбережения), но боялся: не обижу ли? Смущенно протянул конвертик с двадцатью долларами. Тамара Даниловна приняла это как должное. Все-таки как чудесно упростил отношения демократический век. Принципы (ты — мне, я — тебе), о которых прежде мог только мечтать разве что какой-нибудь скупщик краденого, наконец-то стали нормой человеческих отношений. Тамара Даниловна спрятала конвертик, взамен дала мне две упаковки ноотропила.
— Попринимайте, вдруг поможет!
Я проводил ее до ординаторской и возле двери поцеловал в заскорузлую щеку. Это мое сердечное движение она приняла так же равнодушно, как конвертик.
— На перевязку послезавтра, — сказала на прощание.
— Непременно, — ответил я.
Собраться мне помогли Кеша Самойлов и подполковник. Артамонов понимал, почему я так поспешно убегаю. Сунул обещанный телефон:
— Понадобится, звони. Я предупрежу ребят. А это мой домашний. Выпишусь через неделю.
— Ничего, Юра, еще погуляем на воле.
— Ничуть не сомневаюсь. Только поберегись немного.
Кеша мне завидовал:
— Я бы тоже хоть сейчас слинял, да одежи нету. Как только тварь появится… В этой богадельне от скуки сдохнешь. Пусть сами жрут перловку на тосоле.
— Не гневи Бога, они тебя с того света вытащили.
— А я их просил?
Петр Петрович наблюдал за сборами с укоризненной гримасой. Не ожидал от меня такой прыти.
— По-моему, вы торопитесь, Саша. Полежали, отдохнули бы недельку. Никто же не гонит. Я вам парочку статеек любопытных приготовил. Могли бы обсудить.
Забавно, но эту светлую палату и этих людей, с которыми не провел и четырех суток, я покидал с такой неохотой, будто прощался с родными…
Катю увидел, едва выйдя из отделения. Она сидела на скамеечке напротив входа, опершись рукой на ту же самую спортивную сумку, похоже, заново набитую провизией. Одета была по-дорожному: джинсы, куртка с широкими обшлагами. Поднялась и бросилась мне на шею, при этом чуть не свалила с ног.
— Ты все же сообразуйся, — проворчал я, ощутив боль сразу в нескольких местах. — Упаду — не встану.
Прижалась — сияющий взгляд, родной запах. Откуда она взялась — вот в чем вопрос.
— Соскучилась — жуть! — прошептала.
Добрели до машины. Я шел налегке, но при каждом шаге поскрипывал грудной клеткой, словно бронежилетом. Новое пикантное ощущение. Катя бережно поддерживала меня под локоток, аж вся искрилась переизбытком энергии. Но это понятно — молодая и три дня уже не били. Погода тоже соответствовала хорошему настроению: с тихим солнышком, с утешным мерцанием зелени.
Втиснувшись на сиденье, я первым делом закурил. Катя запихнула сумку на заднее сиденье.
— Что у тебя там? Пироги и борщ?
— Нет. Тряпки всякие.
Она не спрашивала, куда мы собираемся ехать, ей это было безразлично.
— Родителям что сказала?
— В дом отдыха дали горящую путевку. Здорово?
— Они кто у тебя?
— А что?
— Ничего. Надо же мне хоть что-то знать про тебя.
Тут она произнесла одну из тех фраз, которые меня завораживали:
— Сашенька, но ведь все, что надо, ты про меня давно знаешь.
Возразить было нечего: все, что надо, я знал про нее задолго до нашего знакомства, но это как раз меня и тревожило. Я не слишком большой поклонник эзотерических учений.
Не спеша я вырулил на Ленинский проспект. Ничего страшного. Машина слушалась и руки не дрожали. Главное, не крутнуть резко шеей.
— Ну как? — спросила Катя.
— Нормально. Ты вот что, девушка. Мы с тобой теперь как бы на нелегальном положении. Поэтому надо усвоить некоторые приемы конспирации. Как заметишь что-нибудь подозрительное, сразу говори мне.
— Я уже заметила.
От неожиданности я сбросил газ.
— Что?
— Мы уже проехали. Собачки поженились прямо возле телефонной будки. Разве не подозрительно?
— Почему же ты не сказала? Я бы остановился.
— Сашенька, со мной что-то странное происходит. Только не смейся, ладно?
— Что такое?
— Кажется, я счастлива.
Я недоверчиво хмыкнул:
— Расскажи подробнее.
— Мне все время хочется тебя потрогать.
— Еще что?
— Ну, я не спала всю ночь и, наверное, теперь вообще никогда не усну. И потом, я же понимаю, мы попали в ужасную переделку, но мне ни капельки не страшно.
— Это все?
— Если ты прогонишь меня, я умру.
Я взглянул на часы. В принципе у нас еще было время, чтобы выпить где-нибудь по чашечке кофе. Но не хотелось лишний раз вылезать из машины.
— Ты права, — сказал я, — это именно счастье. Оно всегда граничит с идиотизмом. Но не горюй, это ненадолго.
К Чистым прудам подъехал около половины двенадцатого, машину я загнал в знакомый издательский дворик. Поставил так, чтобы была видна трамвайная остановка и вход в скверик.
— Молиться умеешь? — спросил я.
— Да, конечно, — Катя серьезно кивнула.
— Это хорошо. Сиди в машине и молись. Церковь вон в той стороне.
На ее лице отразился внезапный испуг.
— А ты куда?
— У меня свидание с одним человеком. От него, возможно, зависит наше будущее.
— Я пойду с тобой.
— Ни в коем случае. Он напугается и убежит.
— Саша! Умоляю!
Как волшебно менялось ее лицо!
— Не строй из себя нервную дамочку. Вот тебе второе правило конспирации. Абсолютная дисциплина. Приказ старшего по званию не обсуждается. Или забирай свою сумку и катись домой. Из-за тебя меня покалечили, а ты тут цирк устраиваешь. Умоляю! Надо было папочку с мамочкой умолять, чтобы лучше за тобой следили.
— И сколько же мне тут сидеть?
— Сколько надо, столько и просидишь.
Строгай тон на нее подействовал.
— Сашенька, не сердись, но я подумала, вдруг пригожусь. Ты же еще не совсем хорошо себя чувствуешь.
Я поцеловал ее в губы, в мгновенно влажно заблестевшие глаза, но немного увлекся. Минут десять еще ушло на объятия, всхлипывания и уверения.
Когда дошкандыбал до места, Гречанинов был уже там. Сидел на скамеечке и читал газету «Известия». По матово-грязной поверхности пруда скользили два лебедя, белый и черный. То, что они до сих пор уцелели, было невероятно. Лет десять назад, когда я был тут последний раз, они точно так же склонялись друг к дружке длинными шеями, жалуясь на горькую судьбу. Это было хорошее предзнаменование. Значит, не все успели сожрать реформаторы.
Скрипнув корпусом, я опустился рядом с Гречаниновым, и он заговорил со мной так, будто мы вчера расстались:
— Видишь, пишут, фермер спасет Россию. Остроумно, не правда ли? Если еще учесть, что спасать ее, бедняжку, надо как раз от тех, кто это пишет. Ты что, Саша, какой-то вроде немного утомленный солнцем?
Виски поседели, а так — никаких перемен. Обманчиво грузный, с чистым сухим лицом, загорелый, с ясными, внимательными глазами. Даже если откажет в помощи, все равно хорошо, что он есть, спокойнее как-то на душе. Но он не откажет. Спросил уже чуть нетерпеливее:
— Ну что же, рассказывай, дружок. Кто тебя так уделал?
— История довольно долгая.
— Ничего, время есть.
Уложился я минут в пятнадцать. Лишних подробностей избегал, но старался не упустить ничего существенного. По мере того как рассказывал, Григорий Донатович все больше хмурился, а когда я дошел до визита бритоголового бандита в больницу, кажется, вообще заскучал и даже подавил легкий зевок, чему я удивился.